Страница 2 из 6
«Они встают…»
Они встают.И уходят.Некоторые – парами.Плакали мои тридцать три процента.Плакали, плакали, плакали.Ну, что поделаешь.Егору Сергееву
Не хочу взрослеть! Я останусь так: в детстве, но умнее своих лет.Страшно. Это вроде «нашли рак». Или тихо тычется пистолет.Вот мое отражение. Да, прыщи. Шмотки типа «умненький неформал».Сколько оправдания ни ищи, знаешь, – этот мир тебя надорвал.«Вижу, притворяешься до сих пор. И не надоело? Не слышу? Нет?»Зеркала глядят на меня в упор. Молча и упрямо гляжу в ответ.От такого взгляда не убежать, не уйти домой, не укрыться пледом.Не спасают градусы и кровать.Угол паденья падающим неведом.Острый, как наточенная фреза, взгляд – сильнее, дольше, чем остальные.Страшно то, что это – мои глаза.Взрослые. Уверенные. Стальные.Звон! Осколки брызнули по щеке. Только оцарапали мне лицо.Я дезинфицирую. Все окей.Я же не ребенок, в конце концов.Стена смеха
Где-то в стране жаркой, Аравии,каком-нибудь Йемене,– или холодной,где девушки в шарфахвне зависимости от времени,где крику и плачуи возгласувторит стократно эхо,– где-нибудь там находитсяВеликая Стена Смеха.Очень высокой кажется,хотя и стоит в яме.Сотни тысяч бумажекмежду ее камнями.«Спасибо за хлеб насущный.И персики тоже клёвые».«Ты нас не очень мучил.Спасибо тебе, ё-мое».«Спасибо тебе за землю,за воздух, огонь и воду».«Спасибо, что мы поели.Папа нашел работу».«Спасибо за это тело,что я поимел давеча».«Спасибо! Всегда хотелаувидеть живого Павича».«Слушай, они все поняли,мне подарили зиппо!».«Вот – я пошел по миру…А он – охуенный! Спасибо».Когда-нибудь к этой стенкеприду (приползу) и я.Сюда не привозят зэка– вокзал-чемодан-статья.Сюда приходят кругами,и путь у каждого свой.Сюда приходят ногами,но главное – головой.Мне будет, конечно, страшно,но я, на закате дней,– приду и вставлю бумажку,я тоже вставлю бумажку,со смехом вставлю бумажкусо смехом моим на ней.Сопрано
пока я держу удар, тяну сигарету, курю взатяг —молись обо мне святому Мартину, защитнику всех бродяг.молись обо мне непорочной Деве, сожги за меня свечу.я сам не умею. вообще не в теме, сам я только молчу.ведь я же не верю – ни в сон, ни в чох, ни утреннийптичий грай.я обнимаю твое плечо. и я не увижу рай, но губы твои создадут слова, латынь полетит,звеня, взовьются стяги и покрова немеркнущего огня,и, – пусть не найти на меня креста, – пройду по всемукругу. и, если я встречу в пути Христа, – он мне подаструку. так будет, я знаю, и это просто, и это совсем неново. читай за меня этот pater noster, пока я ищу дорогу,пока я гадаю по старой карте, на пальце кручу медяк… проси за меня у святого Мартина, защитника всех бродяг.В детстве мы все умели летать. Я же умел, тоже.«Ну-ка немедленно перестать, этого быть не может!»– взрослые говорили мне. Я ковырял стенки.Крылья, шуршащие на спине, гладили по коленке.Я знал, что крылья у взрослых есть. Только они – прячут.С ними ведь толком ни лечь, ни сесть, сложно ходить,значит, проще их под машинку стричь.«Смотрите, у вас на ушке… Перышко? О, я прошу простить…Наверное, из подушки»!А если кто-то и полетит – сложно парить вместе, спередибудет воздушный щит, сбоку крыло крестит, и турбулен —ция позади. Легонький, как листочек. Крылья и правилавысоты делают одиночек.Но я не сдался, – и я летал: с чайками над заливом, сфранцузскими летчиками до скал, с драконом однимигривым, с крылатыми кошками на заре… И дажеодной ракетой. Видел, как она на земле стала лучомсвета. Летал-летал, и однажды, вдруг, проснувшись неочень рано, нашел изогнутый белый лук, висящий насгибе крана. А рядом, в ванной, огромный меч. И нимб.И ключи на связке. Я – должен все это уберечь? Я сказка?А что в развязке?Сижу на крыше у голубей. Пью кофе из автомата. Небонад городом голубей, а облака – вата.От нимба пафосно прикурю. Это Ключи от Рая. А Меч —Возмездия. Я горю, ярко – но не сгораю.Господи… Я не вижу пути. Причем и назад – тоже. Чтомне делать, куда идти, Ты еще там, Боже?Просто хотел, ну… «не как они», я же уже выжат…Слышишь? Направь меня. Подмигни.Но, кажется, он не слышит.У меня есть ангел-предохранитель.Каждый раз он советует мне: «Остынь. Да какой изтебя, извини, воитель. Ты не любишь себя? Ну, давай, —простынь! Простудись! Можно будет лизать варенье…Можно будет лежать и читать,читать… У тебя же отличное настроенье. У тебя же от —личный диван-кровать! У тебя интернет, у тебя работа, утебя же девушка, идиот!»Только если подступит… Оно как рвота, стартовавшаяпосле парада рвот.Я сдвигаю ангела вниз, направо. Ангел щелкает.Молча взведу курок.Вспоминаю патрон.Иногда кроваво.Иногда получается между строк.Прагматизм стирает.Цинизм увечит.Мизантропия дробью летит в толпу.Реализмы дают дофига осечек,Но зато попадают по существу.Анекдоты всегда задевают ноги,Размышления – мой веселящий газ,Разрывные – тяжелые монологи.В кобуре – один. Для себя. Запас.Через круг прицела кругом – мишени.Тут такой хитрожопый иньянь-женьшень – спусковомукрючку не до прегрешений.Понимаешь, мой ангел,я сам – мишень.Мне все проблемы в мире по плечу.Я счастлив и свободен, словно птица.Я вырасту – и стану пикачу!И папа с мамой будут мной гордиться.Оставьте ёжика в покое! Оставьте ёжику покой.Не троньте ёжика рукою, не троньте ёжика ногой.Оставьте ёжика в покое, – вы не найдете общих тем!Оставьте ёжика в покое, оставьте ёжика совсем.Оставьте ёжика в покое, он слишком много видел зла.И слишком, слишком много боли его душа перенесла!Оставьте ёжика в покое. И, если очень повезёт, —он вас запомнит. И из боякусочек мяса принесет.Наступает сезон ведьм.Они надевают чулки и короткие юбки,перчатки,и длинные пальто с разрезами,и маечки,и чёрт знает, что еще.Наступает сезон ведьм,эти глаза с поволокой,и каждый мой шарф похож на петлю,состоящую из петель,и каждый мой шаг – по дороге благих намерений.Наступает сезон ведьм,холодает,и встречи с чаем и старым кинотипа «Пушек острова Наваррон»не доведут до добра.Наступает сезон ведьм.Сохрани меня, господи, от их чар,а ведьм – от моей любви,ибо человек слаб,и мудрости, данной нам в детстве,никогда не хватает на жизнь.Наступает сезон ведьм,я строю воздушные замки для обороны.Волшебные кролики прыгают прямо с горы Брокен,стоюи наматываю шарф на кулак,не замечая,– но небо полно черных точек,и я уже слышу крики.Понимаешь?Мы носим своих мертвецов под курткой. До дна дней.Если смерти смотреть в лицо, становится холодней.Вот приходит. Садится. Парень. Стройный, в глазах медь:«Я учил тебя. На гитаре… Еще научил петь».Другой – серый, почти белый. Тогда уже был стар:«Ну, да. Было такое дело… Ставил тебе удар».Третья с краешку, на кровати. Прямо ко мне в тыл:«Помнишь море? Красное платье? Конечно, ты не забыл…»Четвертый и пятый во тьме комнаты. Рядом. За рядом ряд.Их шеренги длинны, изогнуты, и все они говорят:«Я вам руну открыл. Райдо. Шалаш из пяти веток…Помнишь, ты подпевал радио? Помнишь, как я едок?Помнишь рано приехал в город, и я по нему водила?..Помнишь, сели в блестящий форд, а в нем заиграл Дилан?Помнишь, помнишь, ты помнишь…»Помню. Вас, и все эти сказки.Моих мертвецов шелестит, стонет хорал григорианский:качается, шепчет, поет, звеня ключами, цепями, пивом…Мои мертвецы пугают меня.Но делают, блин…счастливым?Мои мертвецы постоянно со мной. И этот, с глазами-медью,и красное платье, и старый изгой, и женщина-на-рассвете,и тот кто пел обо мне – обо мне! – громко, но не натужно,и тот, что из двух дюжин камней выбрал один нужный —они поддерживают меня. И на пути тоже.Знакомые, родственники, друзья, весь легион прохожиххранят.Я ношу своих мертвецовс собой, из них состоя.А когда замкнется мое кольцо —печать, приговор, статья, —приду к тебе, и скажу: Помнишь,про мертвецов? На крыше?Дай мне куртку. Чего смотришь?Там холодно так, выше…Я с тобой. И буду с тобой.Смерти нет. У меня – вышло!Понимаешь?У нас вышло.