Её вина

– Да погоди ты! Может этот поломанный ещё оклемается. Молодой организм, все дела, – равнодушно жмёт плечом и смотрит в боковое зеркало перед тем, как обогнать плетущуюся впереди камри.

– Оклемается? – качаю головой. – Он не дышал. Люди сказали, что пульса не было.

– Люди… мало ли, что они болтают! Не нагнетай раньше времени! – цокает языком. – Из больницы ещё не сообщили, что сбитый тобой парень умер.

Отворачиваюсь к окну.

Меня бесит тот факт, что Ахметов ведёт себя так, будто ничего страшного не произошло.

– Как вообще эта нелепость с тобой приключилась? Ты его не заметила, что ли? – расспрашивает о подробностях ДТП таким тоном, словно решил узнать погоду на завтра.

– Не хочу опять по новой рассказывать. Я устала, – отрезаю сухо, давая понять, что на откровенный диалог не настроена.

Не готова разговаривать на эту тему ещё и с ним. Молчу какое-то время, уставившись на свои подрагивающие ладони. По-хозяйски открываю бардачок и забираю оттуда пачку дорогих сигарет.

Игнат без комментариев передаёт мне зажигалку. Сам-то он в своей машине никогда не курит и другим этого делать не позволяет, а я вот, не спрашивая, опускаю стекло и нагло затягиваюсь до сладкой рези в лёгких. Блаженно закрываю глаза. Сейчас меня меньше всего заботят его загоны по поводу отсутствия запаха табака в салоне. Эту мою маленькую шалость суровый и непреклонный Ахмет стерпит. Пусть и сквозь зубы, неохотно, но стерпит…

Жених отвозит меня домой, поднимается вместе со мной на лифте и провожает до двери, где я сообщаю ему о том, что хочу остаться одна. К счастью, Игнат не спорит и не выражает открыто своего недовольства. Может, всё-таки до него доходит, что ситуация, в которую я вляпалась, крайне серьёзная, а может, он просто понимает, что в данный момент лучший вариант – дать мне возможность побыть наедине с собой.

Оказывается, так себе затея. Тишина пустой квартиры давит и угнетает ещё больше. Уж лучше его докучливая забота, чем вот так. Надо было всё же позволить ему войти…

Я направляюсь в ванную, сижу там больше часа и курю одну сигарету за другой. Прихватила пачку с собой. Бросила, называется… Хотя в свете последних событий это не имеет никакого значения.

Отправляюсь в свою комнату, наглухо закрываю плотные шторы и забираюсь в постель. Натягиваю одеяло до самого подбородка, потому что меня начинает знобить, хотя в квартире тепло. Лежу, всматриваясь в чернильную темноту. Она меня топит, нервирует. Заставляет чувствовать себя испуганной и слабой. Верно говорят, нет ничего хуже, чем ожидание. А уж в моём случае, так тем более.

Поворачиваюсь на бок. В ушах всё ещё стоит тот невыносимый глухой стук. Звук удара Его тела о мою машину. И стоит мне лишь на мгновение прикрыть глаза, как этот кошмар оживает в воображении снова и снова. Будто кассету заело на повторе, а меня раз за разом заставляют просматривать один и тот же отрывок.

Я забрала чью-то жизнь.

От этой мысли, внезапно прострелившей сознание, становится невыносимо жутко. Это ведь чей-то сын, внук, брат. Возможно муж или даже отец. Совершенно не помню лица парня, но он точно не намного старше меня.

Как так вышло, Господи? В голове не укладывается. Сколько раз я каталась как ненормальная, при этом обходилось без происшествий, потому что у меня всегда всё под контролем. И вдруг такое!

Положа руку на грудь, не могу назвать себя верующим человеком. Молитв не знаю, пост не соблюдаю, в церковь хожу крайне редко, но сейчас почему-то пальцы сами собой тянутся к нательному кресту.

Странное существо человек, как только прижмёт – так сразу пытается стать ближе к Богу. И я такая же. Ведь только и остаётся, что надеяться на чудо…

Проваливаюсь в беспокойный сон. Без конца ворочаюсь на шёлковых простынях. Несколько раз встаю и брожу по квартире, будто привидение. Забившись в угол, постыдно рыдаю от досады и разъедающего душу отчаяния. Как назло, у меня нет ни единой таблетки снотворного. После того, как бросила курить, завязала и с ним тоже. Так посоветовал мой терапевт.

Стрелки настенных часов ползут удручающе медленно. Они будто издеваются и насмехаются надо мной. Кто подарил их не помню. Вроде Марго, мать отца. Невыносимая старая перечница. Очень в её духе: уродливая вещица, хоть и дорогой антиквариат. Надо бы выкинуть, бесят невероятно! Да и не к месту они здесь совершенно!

Как же всё-таки это ужасно – томиться в ожидании неизвестного! Словно своей казни ждёшь...

*********

Вечером своими ключами квартиру открывает отец. Осторожно будит меня, свернувшуюся на кресле калачиком, и уходит на кухню. Пошёл воевать с кофемашиной.

Пять минут спустя, кутаясь в халат, я вхожу туда следом за ним. Занимаю место напротив, пару минут гипнотизирую чашку с дымящимся напитком и только потом в нерешительности поднимаю припухшие глаза. Сталкиваюсь с колючим, порицающим взглядом, и по спине неладным строем бегут неприятные мурашки.

Осуждает, разумеется.

– Ты как? – спрашивает, делая глоток ароматного кофе, запах которого стремительно пробирается в ноздри.

– Нормально, – лгу я, придвигая к себе кружку из набора, выполненного в стиле барокко. Ещё один привет от Марго.

Снова смотрю на отца. И хочу узнать последние вести, и нет. Стыдно сказать, но я очень боюсь…

Папа сегодня, похоже, не спал. Несмотря на идеально выглаженный костюм и присущую ему собранность, взгляд выражает бесконечную усталость. Глаза красные, на лбу залегла глубокая морщинка. Хмуро изучает моё бледное лицо и скидывает на айфоне входящий звонок. Причём трижды.

Виктор Барских так не делает никогда… Это определённо дурной знак.

– Звони Яне, отменяй свой отпуск и возвращай уплаченные деньги. Полететь в Италию ты не сможешь, – наконец, сообщает он.

Ясное дело. Какая может быть Италия, если единственный отдых, который мне сейчас светит – это отдых на нарах.

– Пап… это конец, да? – до боли закусываю губу, чтобы не разрыдаться.

Не хотелось бы давать при отце слабину. Не так он меня воспитывал.

Молчит, сводит брови на переносице и качает головой.

– Думаешь, я позволю отправить своего единственного ребёнка за решётку? – встаёт, убирает руки в карманы и отходит к панорамному окну.

– Я же… убийца…

Да, мне хватает смелости признать это, но толку!

– Упаси Господь, Арин!

До меня не сразу доходит смысл сказанных им слов. Сердце начинает стучать быстрее, а внутри загорается надежда на то, что я всё-таки не попаду в места не столь отдалённые.

– Человек, которого я сбила, он… – сглатываю, не решаясь озвучить продолжение.

– В тяжёлом состоянии, но жив на твоё счастье, – произносит так спокойно, будто это ничего не значит. Да это же кардинально всё меняет!

– Фууух, – вздыхаю шумно, зарываясь пальцами в волосы.

Я испытываю колоссальное облегчение, будто гора с плеч, клянусь.

– Пап, а что дальше? – заметно приободрившись, спрашиваю я, хватая свою чашку. На радостях обжигаю губы и недовольно отставляю её в сторону.

– Из Москвы ни ногой, поняла меня?

Да запросто, это меньшее из зол.

Киваю и поднимаюсь со своего стула. Подхожу к отцу и прижимаюсь щекой к его плечу. Довольно скупой на объятия, сейчас он меня не отталкивает. Прижимает к себе и гладит по голове.

– Спасибо, пап.

– Ну не реви, не конец света, – теряется, когда замечает, что у меня снова глаза на мокром месте.

Арина плакса – это, прямо скажем, нонсенс.

– Нам повезло, что парень остался в живых.

Я утыкаюсь носом в его пиджак и судорожно всхлипываю. Слёзы в нашей семье – признак слабости, но в данной ситуации я просто не могу их сдержать, ведь ещё утром мне казалось, что моя жизнь рухнула подобно посыпавшемуся карточному домику.

– Я так испугалась, па… Так испугалась!

– Всё, успокаивайся, – мягко хлопает меня по спине. – Хватит сырость разводить! Знаешь как говорят…

– Слезами горю не поможешь, – предполагаю я и попадаю в точку.