Страница 4 из 12
Ей хотелось осмотреться. Квартира была самая обычная, двухкомнатная. Они, надо думать, находились в гостиной, где стояли довольно старомодная стенка, узенький диван, полированный стол и четыре стула.
Зорким взглядом Дуся отметила, что мебель покрыта тонким слоем пыли – ну да, жена же уже неделю отсутствует.
На свободной стене висела картина – тропический остров. Пальмы, синее море вокруг, песок золотой. И никаких следов людей – ни зонтика пляжного, ни хижины вдали. Пустынный, в общем, безлюдный край. Остров мечты.
Дуся поймала себя на мысли, что она не прочь на таком острове оказаться, учитывая мерзкую погоду за окном и постоянное недовольство начальства.
Впрочем, как уже говорилось, уныние было Дусе Самохваловой несвойственно. И ее здравый смысл всегда был на высоте. Раз нельзя сейчас оказаться у теплого моря – так нечего о нем и мечтать, чтобы зря не расстраиваться.
Рядом с картиной висела фотография супружеской пары. Лето, двое стоят на фоне здания с колоннами. Отель? Скорее, пансионат или дом отдыха в средней полосе.
Дуся присмотрелась к женщине. На первый взгляд ничего особенного. Ни худая, ни толстая, волосы забраны в гладкую аккуратную прическу – ну лето все-таки, жарко. Подкрашена тщательно, маникюр, само собой, сумка довольно дорогая, и платье красивое – по желтому полю лиловые ирисы разбросаны.
Дуся сама была женщина яркая и не любила темненькое-скромненькое. А тут все-таки лето, люди в отпуске, да не на пляж собрались, а может, вечером в ресторан. Или на экскурсию.
И даже Херувимский выглядит прилично. Не красавец, конечно, но одет аккуратно, выбрит чисто, рубашка летняя новая… да, жена за ним следит.
– Надолго ваша жена уехала? – спросила Дуся.
– Дней… дней на десять… – пробормотал Херувимский.
Лебедкин оторвался от своих записей и понимающе на Дусю посмотрел. Что делать в дальней деревне так долго зимой? Ладно бы еще летом – природа, места, наверно, красивые, да и то городской женщине одной скучно будет. Да еще без телефона. А зимой-то зачем так надолго ехать? Ну проведала тетку, гостинцев свезла, денег оставила – да и езжай домой, в цивилизацию.
– И часто она так надолго к тетке уезжает? – гнула свое Дуся.
– Ну… так надолго еще не было, дня на два-три бывало… То есть что вы хотите сказать? – забеспокоился Херувимский.
– То и хотим сказать! – начал прямой Лебедкин, но Дуся дернула его за рукав.
– Ну так или иначе, ваша жена последняя видела пропавший медальон. Вы ведь к нам обратились? Значит, мы должны ее допросить. А как это сделать, если вы даже не знаете, когда она вернется? И связаться с ней не можете…
Дуся перевела дыхание и добавила:
– Вот скажите, вещей она много с собой взяла?
– Можно посмотреть… – Все отправились в спальню.
Спальня выглядела бы поопрятней, если бы не валялась рядом с кроватью на стуле старенькая пижама в полоску, увидев которую Лебедкин едва сдержал насмешку. Он в толк взять не мог, как это нестарый мужчина может спать в пижаме. Да еще в такой. Впрочем, он тут же сказал себе, что это не его дело.
Дуся раздернула плотные занавески и подошла к встроенному шкафу.
В левой половине аккуратно висели выглаженные мужские рубашки, пара пиджаков, серый костюм в пластиковом пакете – видно, что только из химчистки, ровной стопкой лежали джемпера и свитера разной степени молодости: сверху поновее, снизу – более поношенные, но все чистые, тщательно сложенные. Что и говорить, жена Херувимского была женщиной аккуратной.
В правой половине же было пустовато. Обычно бывает наоборот, у женщины всяко одежды больше.
Висели справа парочка явно не новых платьев, синий пиджачок с вытянутыми рукавами, юбка с отпоровшимся подолом…
Дуся мигом сообразила, что все эти вещи висят в шкафу давно и руки у хозяйки не дошли с ними что-то сделать – либо в порядок привести, либо бедным отдать, но перед этим тоже хоть подол у юбки подшить, а то неудобно.
То есть ясно, что хозяйка вещи эти оставила как ненужные, бесполезные. А остальную одежду взяла. И, судя по тому, что не нашла Дуся в шкафу того желтого платья в лиловых ирисах, летнюю одежду хозяйка взяла тоже.
Ага, в зимнюю деревню к тетке… Ну-ну.
Дуся оглянулась на своего напарника, но Лебедкин смотрел непонимающе. Ну да, эти мужчины таких мелочей не замечают. Ладно, потом поговорим.
– Не дойдем мы к ночи до того скита! – проговорил старый паломник, остановившись и опершись на суковатый посох. – Придется нам, вьюнош, в лесу заночевать!
– В лесу? – переспросил молодой странник, опасливо оглядевшись по сторонам. Вокруг них был глухой черный ельник, заваленный буреломом, через который с трудом пробивалась узкая извилистая тропа. – Где ж тут ночевать? Тут и укрыться-то негде!
– Господь, вьюнош, нигде нас не оставит. Мы ведь странники, Божьи люди, нам любой кусток – что родной дом…
– А может, и успеем дойти до темноты… – протянул молодой, – коли ты, дядя, не будешь вечно останавливаться…
– У меня, вьюнош, ноги уже старые, я на этих ногах все святые места обошел… и на Светлояр-озере был, и в Печорах, и у Иверской Божьей Матери…
– Обошел, да не дошел… – огрызнулся молодой странник. – А ты не слышишь, дядя, вроде какой-то голос в лесу раздается?
– Какой еще голос? – Старик насторожился, прислушался, перекрестился. – Никак и правда голос… это, вьюнош, не иначе как леший нас заманивает…
И правда, из ельника доносился какой-то жалобный стон.
– Леший? А мне слышится, что человек… надоть, дядя, поглядеть – может, живая душа о помощи просит!
– Не ходи, вьюнош, не надо! Точно тебе говорю – леший это! Заманит в лес, и конец тебе! А может, не леший, так тогда рысь… это еще хуже будет…
Молодой паломник, однако, не слушал старого спутника. Он устремился в чащобу, проламываясь сквозь подлесок.
С каждым шагом жалобный голос становился все громче, все отчетливее.
Молодой странник раздвинул низко нависшие ветки – и увидел неестественно зеленую полянку, посреди которой в темной промоине бился человек. Странник понял, что перед ним чаруса – небольшая, но глубокая и коварная болотина, затаившаяся посреди леса и подкарауливающая путников. И какой-то несчастный человек забрел в эту болотину и сейчас безуспешно пытается выбраться из нее…
Заметив молодого странника, утопающий забился с новой силой и выкрикнул:
– Помоги, добрый человек! Христом Богом тебя умоляю, вытащи меня из этой трясины!
Странник не спешил ответить, и утопающий взмолился с новой силой:
– Добрый человек, не дай пропасть! Скажи, как тебя звать?
– Григорий.
– Гриша, до самой своей смерти буду за тебя Бога молить! Кинь мне лесину или руку подай!
Григорий опасливо огляделся по сторонам.
Поблизости не было видно подходящей лесины или упавшего дерева, которое можно было бросить поперек чарусы. Если самому подползти к утопающему… не дай бог, сам и угодишь в трясину.
– Спасай, добрый человек! – снова взмолился незнакомец, заметив его колебания. – Спасай, ради Христа! Коли спасешь меня, я тебе дорогую ладанку отдам…
– Какую ладанку?
– Дорогую, а главное – чудотворную, заговоренную. В ней святые мощи лежат, большой силы. У кого эта ладанка – того все слушать будут и почитать, как святого. А еще она от любой напасти защитит! Никто тебя погубить не сможет… ни ядом отравить, ни ножом зарезать, ни пулей застрелить!
– Что ж тебя-то эта ладанка от трясины не защитила?
– Видать, такая уж моя судьба! Возьми ее, добрый человек, только вытащи меня!
С этими словами утопающий с трудом высвободил левую руку из трясины, стянул с шеи серебряную цепочку с медальоном и показал Григорию.
Тот решился, сломал несколько веток покрепче, бросил их на поверхность чарусы и пополз к утопающему.