Время милосердия

Кроме того, Джози явно жила с этим человеком вне священных уз брака, в открытом грехе, что стало лишним поводом возносить за нее молитвы.

Однажды воскресным утром Джози и ее дети появились в церкви. Церковь по праву горда тем приемом, который она оказывает заблудшим. С появлением в приходе брата Чарльза число прихожан почти удвоилось. Все они – одна большая счастливая семья.

В разговор вмешалась миссис Хафф, имевшая что добавить. Кире на тот момент было только тринадцать лет, с тех пор ей исполнилось четырнадцать, а миссис Хафф как раз вела класс девочек-подростков в воскресной школе. Как только она и вся церковь уяснили, с какими ужасами приходится сталкиваться Джози и ее детям, они окружили эту семью заботой. Миссис Хафф особенно заинтересовалась Кирой, сначала чрезвычайно робкой, погруженной в себя. Примерно раз в месяц миссис Хафф приглашала весь класс к себе домой, полакомиться пиццей и мороженым и подремать за просмотром фильма ужасов, туда же она уговорила прийти и Киру. Остальные девочки были паиньками, многие знали ее по школе, но она все равно чувствовала себя скованно.

Порсия отставила тарелку с пирогом и стала записывать. Когда миссис Хафф замолчала, чтобы отдышаться, она поспешила задать вопрос:

– Говоря, что семья сталкивалась с ужасами, что вы имеете в виду? Может, уточните?

Две добрые женщины ничего не собирались утаивать. Правда, сначала они переглянулись, словно спохватившись, что следовало бы немного уняться.

– Некоторое время назад им пришлось разлучиться, – произнесла миссис Хафф. – Не знаю точно, как и почему, но, думаю, милая Джози должна была уехать, вероятно, она попала в беду, ну, вы понимаете.

– Учитель Дрю рассказал, что его класс писал письма в сиротский приют, – подхватила миссис Уитакер, – и Дрю признался, что однажды жил в приюте. Похоже, он откровеннее своей сестры.

– Как насчет другой родни? – поинтересовался Джейк.

Дамы дружно покачали головами.

– Нет никакой родни, – ответила миссис Хафф. – Не знаю, как и почему она связалась с этим Кофером. У него была дурная репутация.

– Из-за чего? – спросила Порсия.

– У нас о нем ходило много слухов. Хотя он и служил помощником шерифа, рыльце у него было сильно в пушку.

Джейк приготовился покопаться в этом пушку, но тут появился врач. Дамы гордо представили его адвокату семьи и его ассистентке. Как обычно бывает в больницах, при адвокате беседа не задалась. Врач лишь заверил их, что пациентка в стабильном состоянии, все еще испытывает боль, но становится нетерпеливее. Как только у нее начнет спадать отек, ей сделают операцию на поврежденных челюстных костях.

– Она может говорить? – спросил Джейк.

– Немного. Но она хочет говорить, даже через силу.

– Можно нам к ней?

– Да. Только не переусердствуйте.

Джейк и Порсия поспешили в палату. Миссис Уитакер и миссис Хафф остались рассказывать врачу о принесенной еде и готовиться к обеду. На часах было 10.20.

В коридоре дежурил помощник шерифа Лайман Прайс, пожалуй, старейший боец в армии Оззи, менее остальных способный преследовать наркоторговцев и прочий преступный элемент. Для него привычнее было перекладывать бумажки на своем письменном столе и следить за порядком в зале суда. Тратить время около дверей больничной палаты тоже было для старика Лаймана обычным занятием.

Он поприветствовал Джейка заученным ворчанием, не имевшим ни малейшей связи с делом Кофера.

Джейк постучал в дверь, вошел, улыбнулся Кире, сидевшей на стуле и читавшей подростковый журнал. Джози, лежавшая на спине, бодрствовала. Джейк представился, представил Порсию, поздоровался с Кирой, отложившей журнал и вставшей за койкой.

Джейк объяснил, что заглянул всего на минутку, потому что прошлым вечером виделся с Дрю и обещал ему проведать его маму и удостовериться, что она в порядке. Джози стиснула ему руку и пробормотала сквозь бинты нечто вроде: «Как он?»

– Тоже ничего. Сейчас мы снова поедем к нему.

Кира, присевшая на край койки, придвинулась ближе. Глаза у нее были на мокром месте, она постоянно вытирала щеки. Джейка удивило, что она гораздо выше брата, хотя на два года младше его. Дрю легко можно было принять за юношу, которому еще только предстоит возмужание. Кира была физически вполне зрелой для своего возраста.

– Надолго его посадили? – тихо спросила Джози.

– Надолго. На недели. А то и на месяцы. Его обвинят в убийстве и будут судить, на это уйдет много времени.

Кира вытерла лицо матери платочком, промокнула слезы себе. Повисла длительная пауза. Попискивал монитор, из коридора доносился смех медсестер. Джейк первым заерзал, ему захотелось поскорее сбежать. Подав Джози руку, он наклонился к ней и произнес:

– Я еще зайду. А сейчас нам пора к Дрю.

Она хотела кивнуть, но от боли скорчила гримасу. Джейк сунул Кире свою визитную карточку.

– Вот мой телефон, – прошептал он.

Оглянувшись около двери, Джейк увидел крепко обнявшихся мать и дочь. Обе плакали, боясь неизвестности.

Эту душераздирающую картину он никогда не забудет. Два маленьких человека, которых ждали только страх и гнев системы, мать и дочь, не совершившие ничего плохого, но обреченные на мучения. Они были безгласны, их некому защитить. Разве что Джейку. Интуиция подсказывала, что они и Дрю станут частью его жизни на многие годы.

Главным обвинителем в 22-м юридическом округе – туда входили административные округа Полк, Форд, Тайлер, Милберн и Ван-Бюрен – был окружной прокурор Лоуэлл Дайер из крохотного городка Гретна в сорока милях к северу от Клэнтона. Три года назад Дайер бросил вызов самому Руфусу Бакли, пробывшему окружным прокурором три срока и, по мнению многих, метившему в губернаторское кресло. Со всеми мыслимыми церемониями, оглаской, с самолюбованием и небывалым для штата выпячиванием себя любимого Бакли выступал пять лет назад обвинителем на процессе Карла Ли Хейли, требуя от присяжных смертного вердикта. Но Джейк переубедил жюри и нанес Бакли серьезнейшее за его карьеру поражение. Следующее поражение тот понес от избирателей, после чего уполз в свой родной Смитфилд и открыл там маленькую фирму. Джейк и практически все остальные юристы округа молча поддержали Лоуэлла Дайера, проявлявшего в исполнении своих скучных обязанностей похвальную последовательность.

Утро понедельника выдалось, впрочем, далеко не скучным. Поздно вечером в воскресенье Дайеру позвонил судья Нуз. Они обсудили дело Кофера. В понедельник с утра пораньше позвонил Оззи, а уже в 9 часов утра у Дайера была назначена встреча с его помощником Д. Р. Масгроувом – все на ту же тему. С самого начала не возникло сомнения, что штат будет требовать обвинения в тягчайшем убийстве, а затем и смертного приговора. Слугу закона убили в собственной постели – хладнокровно, из его же оружия. Убийца сознался в содеянном, находится под арестом; ему всего шестнадцать лет, но этого достаточно, чтобы отличать хорошее от плохого и нести ответственность за свои поступки. В мире Дайера действовало правило «око за око, зуб за зуб», «мне отмщение, и аз воздам», как изрек Создатель. Не столь важно, как сформулировано в Библии, важнее то, что подавляющее большинство населения было за смертную казнь, особенно те, кто ходил голосовать. Опросы и статистика по общественному мнению на сельском Юге не имели последствий: вопрос был давно решен, общество твердо стояло на своем. Во время избирательной кампании Дайер несколько раз высказывался в том смысле, что проблема с газовой камерой заключается в том, что ее используют недостаточно часто. Это нравилось толпе, во всяком случае, белой. В церквях для чернокожих он обходил эту тему.

По действующему закону суды по делам несовершеннолетних не рассматривали дела об убийстве, если обвиняемому было более тринадцати лет. Двенадцатилетнего преступника нельзя было судить в окружном суде, разбиравшем все уголовные дела. Ни в одном другом штате не было столь же низкого возрастного порога. В большинстве штатов подсудимому должно было быть не менее шестнадцати лет, чтобы с ним обращались как со взрослым. В некоторых северных штатах возрастной порог подняли до восемнадцати лет, но не на Юге.