Страница 45 из 79
Я спускаюсь и иду на кухню. Вчера я не рискнул угощать Габриэллу чем-то, кроме фруктов, но хватит с меня бананов, яблок, винограда и малины. Можно было бы поручить всё умному роботу, и через пятнадцать минут стол был бы накрыт, но сегодня меня это не устраивает, поэтому я сам принимаюсь за готовку. Руки ставят крупу на плиту, намазывают на хлеб творожный сыр, нарезают фрукты и овощи, пока в сознании звучат слова, на которых я не хочу останавливать внимание, но от них никуда не деться: «Не витай в облаках», «На что ты решился ради этой девочки?» Действительно, Дэннис, на что?..
Я стараюсь не шуметь, когда занимаюсь кашей, бутербродами и вафлями, то и дело замедляясь, чтобы как можно тише поставить тарелку или положить вилку на стол, однако, когда завтрак почти готов, на ленту вдруг начинают приходить один за другим сообщения, и, прежде чем открыть их, я едва ли не убегаю в ванную и плотно закрываю за собой дверь.
«Дэннис, мы должны предвидеть все варианты. Так что сразу говорю: сделай несколько вдохов и выдохов, прежде чем читать».
Я догадываюсь, что дальнейшее вызовет во мне только тревогу, а может быть, даже панику, но всё равно поспешно пробегаю взглядом по новым сообщениям, которые приходят один за другим. Но когда до меня доходит смысл слов, начинается не просто паника — на меня обрушивается настоящий шок…
Новые и новые предложения проходят, и я жадно читаю их, но кажется, что они на каком-то иностранном языке. Я могу понять отдельные слова, однако их смысл не порождает единую картину. Тем удивительнее, что у меня трясутся руки, а по спине проходит холодок, будто читаю что-то ужасное…
Я опускаюсь на пол.
«Дэн, откликнись», — велят мне, но могу написать в ответ лишь пару слов — неубедительных и безжизненных.
Я бы записал голосовое сообщение — страстное и не самое вежливое, но разум подсказывает, что мы должны думать о безопасности, и я, как в старые добрые времена, удобнее растягиваю по запястью виртуальную панель с клавиатурой и начинаю бить пальцем по невидимым кнопкам так, что на моей коже, наверное, будут синяки.
Чем больше слов мне приходит и чем больше отправляю в ответ, тем сильнее трясутся мои руки. А потом они вообще опускаются. В буквальном смысле: они падают на колени, пока взглядом я вновь и вновь перечитываю одно и то же сообщение, и буквы не начинают расплываться перед глазами: «Ты согласен?»
Я ничего не могу ответить на этот вопрос: просто продолжаю смотреть на ленту.
«Соглашайся, Дэн, нет другого выхода».
Проходит ещё несколько минут.
«Ответь, иначе я решу, что в твою квартиру в семь утра ворвался генерал».
Мне кажется, что руку заковали в металл, иначе почему она такая тяжёлая, и приходится печатать через силу.
«Я с этим не согласен».
«И?»
Делаю тяжёлый вдох, и он получается судорожным, будто до этого я вовсе не дышал.
«Мы. Сделаем. Как. Ты. Сказала. Но!»
Я отправляю каждое слово, как только ввожу его, но успевает прийти чужое: «Отлично» — однако я ещё не всё сказал. «Это должен быть только я».
Несколько секунд жду ответ, пока моё сердце выпрыгивает из груди.
«Тебе придётся довериться, — наконец приходит сообщение. — Я сказала: у меня есть человек. Я ему доверила бы не только собственную жизнь, но и безопасность всего Улья».
Я не знаю этого человека.
«Лора, нет».
«Дэн, мы не торгуемся. Ты должен принять решение. Мы сделаем так, как скажу я. Или никак».
Ещё один мой вдох. Судорожный. Болезненный. А потом на ленте высвечиваются слова, которые ударяют меня прямо в грудь. Я слежу за тем, как появляются новые и новые строчки, пока в моих ушах оглушительно шумит кровь.
«Линия безопасная, но лучше удали всё. Как обычно. Только сначала вызубри, словно молитву. Конец связи».
Каждое слово, прочитанное сегодня, я запомню до конца своей жизни…
Я поднимаюсь на ноги, но приходится упереться руками на раковину, чтобы не упасть обратно, на пол.
После таблеток сэмпе я однозначно выгляжу гораздо лучше, но прежде никогда не видел, чтобы мои глаза в отражении были такими большими, тем более, если причина тому — страх…
Я обязан сосредоточиться. Не должен думать о том, что прочитал. О том, что собираюсь сделать. Я должен двигаться дальше.
До меня доносится скрип, и, когда я выхожу из ванной, то вижу, как Габриэллы спускается по лестнице и, оступившись на последней ступеньке, едва не падает на пол, вовремя хватаясь за перила. То, что в этом совершенстве может быть хоть какой-то, пускай и мимолётный изъян, необъяснимым образом отвлекает меня от ужаса, пережитого всего пару минут назад.
— Доброе утро, — здороваюсь я, и наши взгляды встречаются.
Почти каждый день Габриэлла казалась мне немного другой: в её волосах то и дело появлялись разноцветные перья, иногда кожа отливала перламутром, порой ресницы казались рыжими, а время от времени совсем светлыми. Однако сегодня всё иначе, ведь девушка исполнила мою просьбу и немного изменила собственную внешность: никаких перьев, никаких ярких оттенков, глаза кажутся непривычно тусклыми. Она прекрасна, а след от подушки на её щеке вызывает у меня невольную улыбку.
Под моим пристальным взглядом Габриэлла меняется в лице. Кажется, будто её щёки покрывает лёгкий румянец, и в мою голову закрадывается мысль, будто что-то изменилось — нечто неуловимое, словно после того, как Габриэлла читала меня, как открытую книгу. Только в этот раз неловко себя чувствую уже не я.
Совершенно невовремя моё сознание отмечает, что Габриэлле идёт румянец.
— Наверное, Бронсон своими звонками не дал тебе нормально поспать.
— Ничего не слышала, — говорит она. — Ты выглядишь… гораздо лучше.
У меня удивлённо приподнимаются брови.
— А ты стала больше похожа на нас, — признаюсь я. — Так, надеюсь, будешь привлекать меньше внимания, и, возможно, мы останемся незамеченными.
Конечно, вряд ли: даже сейчас, лишенная каких-либо намёков на её происхождение, Габи выглядит привлекательнее всех красивых девушек на Тальпе, которых я знаю…
Раздаётся сигнал таймера, и, очнувшись, я улыбаюсь девушке и ухожу на кухню.
Вчера я уже спрашивал у Габриэллы, что она предпочитает из еды, однако всё, что она ответила: «Это необязательно, я могу обходиться без неё». Мне показалось, будто фрукты её не слишком впечатлили, поэтому решаю, что выяснить это опытным путём будет гораздо проще.
Я беру нож и авокадо и надрезаю вокруг косточки на две половины, поворачиваю их в разные стороны друг по отношению к другу и извлекаю косточку.
— Сегодня мы отправимся на Нимфею, — говорю я достаточно громко, чтобы Габриэлла могла меня услышать. — Там ты сможешь нормально помолиться.
В тишине я счищаю наружную кожицу и кладу лысые авокадины на тарелку выемками вверх, а в потом разбиваю по яйцу в каждую выемку, и ставлю в микроволновку на две минуты.
— Там будет настоящее Солнце, — добавляю я, и Габриэлла уточняет:
— Не лампы?
— Нет. Действительно Солнце.
Мне хотелось бы увидеть лицо девушки, но раздаётся сигнал, я переключаю режим и, снова нажав на «Старт», оставляю блюдо в микроволновке ещё на несколько минут.
Из другой части квартиры доносится тихое «Спасибо», и я не удерживаюсь от того, чтобы подойти ближе.
Габриэлла стоит перед цветами, но, услышав мои шаги, оборачивается. Выражение её лица кажется задумчивым, и мне хочется узнать причину, но вновь раздаётся сигнал микроволновки, и я предупреждаю девушку:
— Завтрак готов.
Я возвращаюсь на кухню, догадываясь, что Габи идёт следом, и достаю готовое блюдо. Ставлю на стол его, а затем и всю остальную еду. С каждой тарелкой глаза Габриэллы становятся всё больше, и она начинает осматриваться, как будто ожидает увидеть кого-то ещё, кроме нас.
— Садись, — предлагаю я, указывая на стул, и девушка выполняет мою просьбу, но осторожно интересуется:
— Не слишком много для двоих?
Возможно, но тогда я так и не пойму, что она любит.