Страница 34 из 79
Лицо Габи бледнеет, но она всё так же неотрывно смотрит на меня, вслушиваясь в каждое слово.
— Люди горели в огне…
Пауза, и Габи тихо выдыхает сквозь приоткрытые губы.
— Отец тоже не выжил.
Дыхание девушки замирает, а на глаза наворачиваются слёзы.
— Коди переселился на Тальпу со своей матерью. Больше родных у него не осталось.
Габриэлла сглатывает и спрашивает очень тихо:
— У многих такие ужасные судьбы?
Я пристально смотрю на неё, пытаясь принять решение, могу ли быть в этом вопросе до конца честным.
Наверняка сомнения отражаются на моём лице, но я вдруг забываю о внутреннем монологе, когда землянка тянется ко мне и решительно берёт меня за руку.
Я смотрю на неё широко распахнутыми глазами, однако даже не успеваю собраться с мыслями, чтобы произнести нечто подходящее.
— Скажи мне правду, — просит она. — Я должна понять… Понять границы ужаса, который вы воспринимаете как привычные обстоятельства.
В её ярко-зелёных глазах сейчас едва ли заметны оранжевые вкрапления: зрачки такие огромные и тёмные, что можно подумать, будто девушка увидела самый желаемый фрукт во Вселенной… или же напугана до смерти…
— Думаю, ты до конца не понимаешь, о чём просишь, — признаюсь я, потому что это правильно.
— Понимаю, — упорствует Габи, не отводя взгляд. — Скажи.
Я делаю тяжёлый выдох и всё-таки говорю правду:
— История Коди — далеко не самая страшная.
Девушка отпускает мою руку и отодвигается, словно слова толкнули её в грудь, но не теряет самообладания и смотрит на меня всё так же прямо.
— Он потерял отца, — продолжаю я, — но миллионы потеряли свои семьи полностью. Коди нашёл работу, смог обеспечить маме дом в безопасном месте. А кто-то… — «Дэн, осторожно!» — предупреждает внутренний голос, но я игнорирую его: — Кто-то. Вообще. Не попал. На станцию.
В глазах Габи отражается понимание. Девушка открывает рот, а затем снова закрывает, и так несколько раз, а потом вновь прячет взгляд.
Меня буквально тянет узнать, откуда она, почему осталась на Земле, есть ли у неё семья, как получилось, что девушка оказалась здесь, кто ждёт её дома, но… это невозможно, и я молчу.
Спустя несколько долгих минут Габриэлла говорит очень тихо, не глядя на меня:
— Расскажи, как происходило переселение.
Сегодня день, полный неожиданностей. И все они связаны с землянкой.
— Ты не готова, — отрезаю я.
— Ты ведь не будешь говорить это в ответ на каждый мой вопрос? — мягко упрекает девушка, но пристально смотрит на меня, думая, будто так ей удастся меня уговорить.
— Ты не готова, Габриэлла, — настаиваю я. — Тебе это не нужно, поверь. По крайней мере сейчас.
Возможно, она способна узнавать то, что ей важно, и по взгляду. Плевать. Я искренен с ней и скрывать нечего.
Замечаю тот момент, когда её взгляд гаснет: зрачки резко уменьшаются, словно в глаза посветили фонариком.
— Многие тальпы такие, как ты?
Её вопрос заставляет меня растерянно уточнить:
— Какие?
Габи пожимает плечами.
— Мне говорили, что все вы ужасные, — девушка осекается под моим взглядом, осознавая, что она сказала и спешит поправиться: — Все они…
Однако понимает, что звучит неубедительно, и смущённо опускает взгляд, вызывая у меня усмешку.
— То есть я, по-твоему, не… ужасный?
Едва ли это можно считать комплиментом, но я продолжаю улыбаться.
— Я имею в виду… — теряется Габриэлла, и я не знаю, что поражает меня больше: её признание о всех тальпах или как она робеет от того, что назвала меня ужасным, но не настолько, как другие.
— Ладно, — говорю я, выдыхая неуместное веселье и продолжая уже серьёзнее, — мы и раньше не были святыми, а переселение на Тальпу ухудшило и без того плачевное положение. Моральный облик почти любого из нас оставляет желать лучшего. У каждого свои недостатки, но общая черта — пассивность, вызванная хронической апатией. Цель каждого второго гражданина Тальпы — жить сегодняшним днём, ходить на работу, зарабатывать на очередные развлечения, которые могут приглушить голос разума, избегать проблем с правительством. Чтобы выжить на станции, нужно полностью придерживаться всех правил, установленных группой людей — теми, кто сосредоточил в своих руках реальную власть. Нельзя высказываться против правителей и, тем более, организовывать или участвовать в какой-то деятельности против них. Чем больше правил ты соблюдаешь и чем сильнее боишься последствий своего непослушания, тем быстрее ты превращаешься в безвольный овощ.
— Что эти люди думают о тех, кто остался на планете? — напряжённым голосом произносит Габриэлла. — Что тальпы думают о нас?
Наши взгляды встречаются, и я признаюсь, наблюдая, как Габриэлла удивлённо выдыхает:
— Никто не знает. Все думают, что вы погибли, и планета непригодна для жизни.
Она сглатывает, прежде чем спросить:
— Совсем никто не знает правду?
— Только в определённых кругах ходили слухи, что жизнь на Земле продолжилась, но никто не верил до конца. И вообще эту тему лучше не поднимать. Если бы на твоём месте был житель Тальпы, меня уже наказали бы за эти слова.
— Что такое Земля? — шепчет землянка, а я в очередной раз смотрю на неё, как на нежданно-негаданно найденный драгоценный камень.
— Так мы называли планету, — машинально отвечаю я, пытаясь ухватиться за реальность и серьёзно подумывая, не снится ли мне всё это.
— Почему?
— Потому что наши далёкие предки не знали, что мы живём на планете. Они поклонялись многим божествам, и в том числе тем, что покровительствовали земле, то есть почве, которая давала им урожай. Вы называете планету иначе?
Я слишком поздно понимаю, что всё-таки не сдержал своё любопытство, однако Габриэлла, вероятно, слишком увлечена, как и я, и сразу же отвечает:
— Эгрегор.
Что?! Слово из эзотерической сферы?..
Хорошо, что я не задаю этот вопрос вслух. Да и Габи не позволяет мне, ведь сама спрашивает:
— И людей устраивают те, кто их возглавляет? Их устраивает, что им лгут?
— Других правителей у нас нет. Были, но их свергли те люди, что руководят станцией сейчас. И в глазах народа именно новые правители спасли человечество, отыскали для него новый путь развития. Только нелегалы, которые обманом пробрались на Тальпу и вынуждены выживать здесь в отвратительных условиях, хотят справедливости. Но о них лучше не говорить, если не хочешь проблем.
— Лучше вообще молчать, — догадывается Габриэлла. — Если бы на этом месте была не я, тебя могли бы уже наказать, — она повторяет мои же слова, вызывая у меня горькую улыбку.
— Ты схватываешь на лету, — замечаю я и продолжаю рассказ, — нелегалов считают отбросами общества. На станции пчёлы — так их называют — едва сводят концы с концами и, естественно, не имеют совершенно никакого права голоса. Правители знают, что мятежники прячутся в так называемом Улье, но вытравить их оттуда не представляется возможным. Их называют болезнью, которая разрастается по станции. Считается, что их необходимо истребить.
Габриэлла смотрит на меня расширенными от страха глазами, однако и бровью не ведёт, и тогда я добавляю:
— С этими людьми хочет тебя познакомить Бронсон.
— Разве такой человек, как он, будет идти против ваших правителей?
Я усмехаюсь, не находя объяснения, как такой наивный ребёнок, как она, может задавать верные вопросы.
— Ты права, — соглашаюсь я. — Но сейчас всё изменилось. Он сам хочет руководить.
— Управлять другими должны лучшие, — парирует Габриэлла с неожиданной страстностью, на что я сразу же откликаюсь:
— Или те, кто себя таковыми считает.
— Зачем Мучитель хочет, чтобы мы встретились?
— Скажем так, если тебя увидят мятежники, то, возможно, они будут дружить с Бронсоном, и тогда он сможет меньше слушаться правителей или, скорее всего, не слушаться совсем.
Землянка делает глубокий вдох, и о чём она спросит дальше, я догадываюсь прежде, чем слова звучат вслух: