Страница 3 из 4
Поставив отметку расспросить Юния или еще кого из известных, Сэм вышел на мостик к Харону, доложить о искоренении брожения среди десанта и обрадовать пополнением. Казалось, желающих должно набежать со всех сторон, но нет. Биотехника отзывалась на минимально допустимый уровень атлантского генома. И было чудом, что у него и Лизы они были на самом минимуме, а уж Столярову да Ивану их, извините, присобачили насильно, полностью меняя «клеточную основу». И если бы первый не был синтетом людей, а второй не побывал ранее в виварии у горгон, черта с два они бы после этого выжили. Этим объяснялось то, что технологии свои атланты не давали, считая, что у людей и так есть чем самоубиться.
Ранее у него не было возможности рассмотреть мостик как следует, да и был он тут мельком. Он являл собой открытую площадку, как это в обычае у атлантов, отчего казалось, что к звездам можно дотянуться рукой. Вид звездного купола охватывавшего все пространство кроме пола, здесь совершенно не пугал. У самой кромки неба, узкое кольцо-барельеф из монолитного на вид камня, испещренного множеством высеченных пиктограмм. Казалось, часть величественного древнего храма взлетела вместе с ними и парит в звездной россыпи. Пилотов, в его понимании, тут не было. Изредка к барельефу кто-то подходил, скользил пальцами по бороздкам, словно читая высеченные в камне древние письмена и также неспешно отходил. Вспыхивал световой столб, заменяя экран или голограмму, будучи читаем и проницаем, не мешая взору. Сейчас здесь был лишь Харон, да высокая, тонкая, словно изваянная из мрамора атлантка, в невесомой тоге-хитоне, подчеркивавшей ее изгиб. Сэм даже зажмурился. Ни один скульптор, ни один резец не смог бы передать величавую гармонию и спокойствие черт, хотя глаза ее казалось начнут метать молнии. Прозрачно серые, бездонные, были исполнены гнева, и он хотел убраться подобру-поздорову. Он ранее не видел атланток, ни здесь, ни за краткое время в Посейдонисе. Однако Харон заметил, повел рукой предлагая подойти. Здесь, в этом звездном храме они казались ожившими богами.
– Сэм, знакомься. Это Селена, богиня Луны.
Сэм подошел, неловкий, деревянный, не зная как вести себя в присутствии богини. То ли пасть на колени, то ли согнуться в земном поклоне. Селена на миг, на один краткий миг задержала на нем свой взор, кивнула величаво и его словно пронзило током. Он кивнул в ответ, чувствуя себя неотесанной деревенщиной.
– Видишь как она злиться при виде того, что сотворили горгоны с ее Луной? Зря они так. Наши тральщики, название условное, сгребли оплавленные останки горгонской флотилии и стянули в центр этого безобразия.
– Здравствуй, Сэмюель. Видишь что они устроили? Кто станет поклоняться, кто станет вздыхать без Луны?
– Право, не знаю что сказать, разве может человек сделать разбитое целым?
– Но мы попробуем, не зря же меня называют богиней.
Открылся близкий вид Фатума и Деи, кометный хвост осколков, тральщики, что трудились неустанными пчелами, сжимая широким кольцом силовых щитов осколки.
Селена величественно шагнула вперед, воздела к Луне руку и тотчас в центре вспыхнула яркая серебристая искорка, разгораясь с каждым мигом сильнее. И чем более ширилось мерцание, тем быстрее глыбы стягивались к центру, устремляясь обратно. Вот заскользили навстречу Фатум и Лея, соприкоснулись, сомкнулись как части единого механизма занимая положенное место. Осколки взвихрились в неистовом верчении, а Селена стояла, простерши к Луне свою длань. Вот стали на места, через трещины виден был удерживающий вместе сребристый свет стягивающий их к центру. Луна вздрогнула, словно запущенное сердце, начала медленное вращение. Сэм всегда был чужд мистики и мистицизма, но сейчас почувствовал желание пасть на колени при виде богини сотворяющей Луну из праха и осколков. Селена обернулась и удовлетворенно улыбнулась:
– Неплохо для человека, Сэм? Да что это с тобой. Встань, я вовсе не богиня, а человек, пусть живу я дольше.
– Но это невозможно… – у Сэма перехватило дыхание – такое под силу лишь богам!
– Даже боги довольствовались уже сотворенным. Это зерно. Зерно, из которого пылевое облако начинает формироваться в планету или даже в звезду. Пройдет какое-то время, прежде чем прорастет оно через породу, срастит воедино расколы. Но вы пока туда не летайте, Сэм. Это опасно даже для нас. Гравитационное поле масс выровняется, расколы заплавятся, но будет это весьма нескоро. Природе на это требуются миллиарды лет, но она не разумна. Разум же покоряет даже время, делая невозможное возможным, а сказочное реальным. В ваших древних легендах говориться о том, что Луна родилась в волнах Великого Потопа. Пусть будет так внове! Влюбленные вновь смогут взирать на ее сребристый лик, а ваши поэты сочинять великие стихи.
Она закрыла глаза и процитировала, воздев руки перед собой и словно паря в серебристой дымке:
И хоть Сэм знал эти строки Байрона наизусть, в устах Селены они обрели иное звучание, исполнившись глубокой торжественности лунной ночи. Он застыл очарованный великолепием ее посребренного профиля. Смех ее прозвучал хрустальным колокольчиком в лунном храме:
– Право, Сэм! Видимо лишь преклонение перед чем-либо способно рождать подобные строки! Теперь оставь нас, и пусть волшебство богини в твоих глазах, все же останется тайной, которую не стоит открывать.
Он вышел завороженный ее голосом, звучавшим в нем и, казалось, унесшим покой сердца. Околдованный шел он переходами транспортника не чуя ничего: места, времени, лишь прозрачные серебристые глаза смотрели строго и испытующе. Кто-то звал его, но их тут же отсекал возникший за его спиной Юний:
– Тихо, тихо. Не тревожьте его, он во власти Селены!
Прошло должно быть пару часов, пока внове он смог воспринимать окружающее, реальность. Он помнил как ранил его вид горгоны-Пипетки, притворявшейся Надеждиной, но рядом с чарами Селены она была ничто. Юний улыбался понимающе и мягко. Они и ранее были дружны, но все ж была меж ними некая отстраненность, между атлантом, живущим тысячи лет, и человеком, чей век краток. Но теперь он смотрел на него почти как на ровню, прикоснувшегося к некоей тайне, которую нечасто дано вкусить смертным существам.
– Так любим мы, Сэмюель. Наша любовь отличается от вашей, в ней нет примести тварности, хотя плотское влечение не чуждо и нам, в свой срок. Должно быть так в древних мифах богини нисходили до смертных, даруя им свою любовь и сердце. Пусть лишь на краткий миг, но и земной человек может вкусить этой любви. Ты лишь начал знакомство с нашими богинями, друг мой, и вид первой из них сразил тебя до глубины души. Но пойдем, посмотришь сейчас как другая, грозная и мудрая, снизойдет до твоих земных соратников.
Сэм должно быть вскрикнул, удивленный, а Юний, довольный произведенным эффектом промолвил:
– Я ведь говорил тебе, мы эстеты и ценители прекрасного. А любовь величайшее из возможных искусств, сочетающее и окормляющее все остальные. Ибо все рождается от любви: слово, стих и слог, звучание струны и посвист стали в битве. И сейчас ты увидишь еще одну из богинь, разящую мудростью и мечем.
Глава 04. Эрганэ
Юний повел переходами в зал обучения, в котором упражнялись в воинском искусстве атланты, оттачивая свое мастерство столетиями, а то и тысячелетиями. Как великие, запечатленные в легендах людей Персей или Харон, с которыми Сэм был знаком лично, признавая, что это было величайшей честью. Персей остался в Атлансии, погруженный в дела людей. Сказал лишь, что поведет их в битву другой военачальник. Познакомившись с атлантами ближе, Сэм узнал, что симбионт был доспехом. Составленным из генной мозаики, любовно выращенным, и вступающим с носителем в эмпатическую связь, угадывая не мысли, но намерения. Оружием были они сами. И у каждого из них, как и положено богам, было свое особое. За тысячелетия развития себя, атланты развили способность управлять энергиями тела, преобразуя их в разрушительные формы. Ведь даже люди могли управлять биением сердца, задерживать дыхание или же впадать в длительный транс, а теперь умножьте все это на науку, умеющую обнаруживать и огранивать в генах эти качества? Как сказал атлант, облачающий Сэма впервые в симбионт – рано или поздно, технологии достигают столь высокого уровня, что непосвященному, а тем более неразвитому человеку они кажутся волшебством. Но тем не менее они остаются наукой, которую можно постигнуть и к которой можно вполне прикоснуться. И никакого волшебства.