Капитан и Ледокол

Ну почему тот, кто вкалывает до седьмого пота или умеет организовать дело, должен быть вражиной? Ну чем он вреден для власти в самом-то деле? Предположим, жаден, так свое же, своим по́том! Не хочет в колхоз вступать, да и хрен с ним, поди колхоз не пропадет, а этот единоличник многим рискует в одиночестве! Вот и пусть соревнуется.

А еще мучился Капитан тем, почему в одном месте – хоть в крестьянстве, хоть в торговлишке, хоть в пароходстве, хоть на рыболове – вроде все одинаково начинают: семена общие в землю кидают, снасти одинаковые в воду опускают, товар один и тот же продают; а результаты – ё-моё! – такие разные? У одного сарай от урожая ломится, а другой ничегошеньки не собрал, у одного рыбы в лодке по колено, а у другого три хвоста.

Капитан достал из тумбочки толстенную амбарную книгу, куда собирал разные истории касательно мореплавания по Байкалу. Что-то записывал от руки, услышав, на его взгляд, дельный рассказ какого-нибудь бывалого морехода или удачливого рыболова, а что-то вырезал из газет и приклеивал на страницу. За долгие годы раз пять уже наращивал бумажные блоки, подбивая новые тетради. Машинально открыл эту свою, как он говорил, «вспоминательную» книгу.

– Скажи вот потом, что случайно открыл на схожей мысли, и не поверят. Ну вот, выписал же когда-то. Газета «Восточное обозрение». Сорок три годика тому назад, получается аж 1888-й!

«В прошлом году управление «Кяхтинского пароходного т-ва» своими действиями и распоряжениями доставляло обильный материал для разговоров среди коммерческого делового люда г. Иркутска. Дело в том, что с начала 1887 года назначен был новый управляющий, до этого служивший там же механиком. Он зарекомендовал себя в глазах одного из участников т-ва своей оригинальной закономерностью. Он взял на себя задачу увеличить доходы и уменьшить расходы т-ва, но год кончился, и результат получился как раз обратный, т. к. увеличились расходы и уменьшились доходы.

…И вот начались сокращения, уменьшения, урезывания по всем направлениям. В силу таких обстоятельств между служащими и рабочими, с одной стороны, и управляющим, с другой, установились отношения самые недружелюбные. Так что когда в мае месяце сгорело механическое заведение, то все в один голос говорили, что это был поджог и что сделан он был в отместку за притеснения бедного рабочего люда. Семимесячное поднимание из воды парохода «Бурят» хорошо известно очень многим… Подробный рассказ об этом был бы весьма поучителен. Из него видно было бы, между прочим, как люди со спокойной совестью тратя хозяйственные тысячи и, подвергая опасности жизнь десятков людей, учатся поднимать затопленные пароходы…»

Капитан раздосадованно, словно дело касалось его лично, стукнул ладонью по столу. «Разгильдяи!» – подумал Капитан. Подумал не о ком-то конкретно, а, так сказать, в целом, возможно, не исключая и себя самого.

– Сам-то хорош, усадил Ледокол на банку! Ну, как такое могло случиться с ним самим, опытным капитаном!?

Конечно, разгильдяй! Никто не станет вспоминать подвиги прошлого. Скажут: потерял бдительность, притупилась острота руководства, профессионально заржавел.

Замполит Госпара, конечно же, вспомнит о его политической незрелости. Замполит чего-нибудь политического приклеит. Эсеровщину, к примеру. Без ярлыка нынче никак – ярлык это как этикетка в магазине – по ней сразу видать какой товар: хороший-плохой, дорогой – средний. Ярлык издалека тебя представляет!

Положим, в эсерах он точно не ходил; в душе симпатизировал Троцкому. Так кто до его души доберется?! И симпатизировал-то не потому, что понимал что-то в его бесконечных статьях и выступлениях. Ни-ни, ничего не понимал, мудрено все у революционеров, плохо понятно для неподготовленного гражданина. Просто в душе протест – никак не укладывалось у Капитана в голове, что все беды в страну принес с собой один-единственный человек, пусть он и Троцкий. Экий силач, понимаешь!

Видимо, от жалости к Троцкому, заодно пожалел и Ледокол.

– Такой корабль, как консервную банку вскрыл! Ну вот прямо жалко! Хотя и не молод мой Ледокол, но машина еще хоть куда, и металл не устал.

Капитан подбросил в буржуйку угля.

– С ума бы не сойти, беседую сам с собой. А с другой стороны, когда еще так поговорить удастся. Складно ведь получается. Сам себя спрашиваешь, сам себе и отвечаешь. Подумал-передумал, сказал-ответил. Чудно!

…Капитан начал злиться. Так случалось всегда, когда он не мог дать ответ на, казалось бы, простой вопрос «и что?» Вот же прицепилось словечко, как зараза какая. Не он придумал его. Это начальник Госпара Русин. Всякий раз, когда на совещаниях тот или иной оратор начинал расписывать успехи, он, глядя исподлобья, рявкал отрывисто и глухо: «И че?» Поди дай ответ! Тут уж не отвертеться, словесная пурга не покатит и никого не обманет. Ибо на все вранье, показуху и бравурность снова последует начальственный окрик: «И че?»

Капитан посмотрел на буржуйку. Подбросил еще совочек угля и упал на лежанку поверх покрывала.

Ледокол

Он, я и елка…

Ледокол услышал, что Капитан уснул: все звуки, которые мог издавать человек, прекратились враз. Прислушался всем корпусом – тихо. В другое время тоже бы замер, войдя в свою родную причальную вилку, которую строили специально для старшего брата, парома-ледокола «Байкал», и для него – ледокола «Ангара». Люди знающие понимают, как выглядит эта самая вилка, а для тех, кто услышал о такой впервые, стоит глянуть на фотографии – там, в кают-компании, чуть ли не музей – по стенам в рамочках и брат «Байкал», и он, и причальные стенки, и вилка конечно…

Как же приятно бывает просто постоять после ледового рейса, когда натруженная машина постепенно остывает от работы, когда все механизмы будут осмотрены и тщательно смазаны. Главный механик Тарасик лично проверит самые важные узлы, скажет каждому что-то особенно приятное, потрогает, погладит их, потом пропишет все необходимое для жизни.

И на вот тебе, перед самым новым годом самая настоящая беда.

И хотя в нынешние времена Новый год, как раньше, не встречают, я воспитан по старым правилам. Капитан это знает. Он традиций не нарушает. Дожидается, пока часы пробьют полночь, откупоривает бутылку и наливает в особый стеклянный фужер. Он не простой – уложен в бархатную коробку, на которой красуется царственный орел. У «орелика» своя история. «Птица» подарочная! Сам князь Хилков, министр путей сообщения, вручал прямо на пристани за работу на ледяной дороге. Позже расскажу подробнее.

Так вот, этот самый бокал Капитан наполняет настойкой собственного приготовления. По запаху то ли вишневая наливочка, то ли смородиновая. Сами понимаете, точно сказать не могу, у меня внутри за каждым поворотом свои запахи.

Значит, наполняет бокал, встает, молчит, я думаю, что тост он произносит про себя, и выпивает. Потом просто сидит расслабленный и никуда не спешит.

Такой «молчаливый» тост Капитан мысленно произносит трижды.

Семьи у Капитана не было, так что встречали праздник обычно на троих: он, я и елка. Мне кажется, Капитану было не очень весело, но и не так чтоб уж очень грустно. В конце-концов, я-то рядом. Со мной всегда можно помолчать или молча поговорить… В полночь, после первого тоста, Капитан выходил на палубу и бил в сигнальный колокол, а после третьего тоста спускался на берег и шел в поселок – порт «Байкал».

Раньше, когда я был еще молод, на палубе ставили большую елку, которую наряжала вся команда. Было весело. По традиции каждый мог повесить свою игрушку. Некоторые шутники умудрялись оставить на елке гайки, ключи, манометры и термометры, даже кусочки угля превращали в смешных зверюшек. За лучшую игрушку давали право поздравить команду у елки.

Капитан в каюте тоже елочку ставил, а вместо игрушек наряжал ее грецкими орехами и конфетами, укутанными в разноцветные золотинки и фантики. Так делали его родители.

Из поселка уже под утро Капитан обязательно возвращался на корабль. Тогда он бывал навеселе, шумел у себя в каюте, бывало, даже пытался что-то спеть. Но лучше бы он этого не делал. Даже мне, стальному, казалось, что от его пения омуль в Байкале должен скрыться на глубине.