Страница 6 из 13
Она с головой погрузилась в работу над новой книгой, действие которой происходило в штате Мэн в те времена, когда жители Дерри расстреляли бандитов из банды Брэдли, и тут к ней внезапно приехал Пит Райли. Выглядел он неважно и как будто похудел на двадцать фунтов за те два с небольшим года, что прошли после выборов 2016-го. Он говорил коротко, прямо и по существу. Он просил Гвенди баллотироваться в сенат против Пола Магоуэна в 2020 году, который назвал «годом стопроцентного зрения». Сказал, что только у Гвенди есть шанс победить республиканского бизнесмена, убежденного, что его предвыборная кампания – просто формальность на пути к предрешенному результату.
– Как минимум вы замедлите его разгон и подарите надежду хорошим людям, страдающим ТД.
– Что такое ТД?
– Трамп-депрессия. Подумайте, Гвенди, я очень прошу. Подумайте беспристрастно и честно.
Подумайте беспристрастно и честно – это была коронная фраза Гвенди, которую она произносила как минимум один раз на каждом общем собрании на всем протяжении своей политической карьеры. Если Пит Райли рассчитывал, что Гвенди сразу проникнется и смягчится, то он просчитался.
– Вы шутите. Наверняка. Помимо того, что я пишу новую книгу…
– Которая, я уверен, будет такой же прекрасной, как все предыдущие, и даже лучше, – сказал Пит, одарив Гвенди своей самой обворожительной улыбкой под Кларка Гейбла.
– Не пытайтесь мне льстить, – хмыкнула Гвенди. – Все равно бесполезно. Так вот, я хотела сказать, что пишу новую книгу, в которой много жаркого секса, доставляющего мне опосредованное удовольствие, но даже если бы я не была занята, надо учесть, что в две тысячи четырнадцатом этот кретин Магоуэн победил с отрывом в пятнадцать процентных пунктов. И все последние два года он так рьяно вылизывал задницу Дональда Трампа, что теперь уровень его поддержки составляет восемьдесят процентов.
– Ни хрена он не составляет, – возразил Пит. – Это все республиканская пропаганда. Вы сами знаете.
– Я не знаю. Но ладно, допустим. Да, я была популярной на пике карьеры, однако у людей короткая память. Магоуэн сейчас герой дня, а я – какая-то вчерашняя тетенька. В политике есть свои приливы и отливы, и конкретно сейчас идет мощная консервативная волна. Вы сами должны понимать. Может быть, я проиграю не с таким заметным отрывом, как пятнадцать процентных пунктов, но я все равно проиграю.
Пит Райли встал у окна в маленьком кабинете Гвенди и выглянул наружу, держа руки в карманах.
– Хорошо, – сказал он, не глядя на Гвенди. – Если не произойдет чуда, вы проиграете. Думаю, это решенный вопрос. Ну так проиграйте. Произнесите проникновенную речь, поздравьте соперника с победой, скажите, что избиратели сделали выбор, но борьба продолжается, бла-бла-бла. После чего спокойно вернетесь к своему роману о Дерри тридцатых годов. Но сейчас не тридцатые годы, сейчас две тысячи восемнадцатый. И знаете что? – Он обернулся к Гвенди с видом опытного адвоката, обращающегося к присяжным. – «Второе пришествие» Йейтса уже началось. Прибой окрашен кровью, и светопреставленье все ближе. Люди отвергают науку, отвергают борьбу за права женщин, отвергают само понятие равенства. Они всеми силами отворачиваются от правды. Даже если отставить политику в сторону, кто-то должен возвысить голос и ткнуть их носом в те вещи, в которые им удобнее и проще не верить. Вы всегда именно это и делали, всегда. И я прошу, чтобы вы сделали это снова.
– То есть мне надо выступить этакой благородной Жанной д’Арк, чтобы добрые граждане Мэна сожгли меня на костре?
– Никто не станет вас жечь, – сказал Пит… не знавший о том, что спустя восемь лет Гвенди будет сидеть в пламенеющем факеле под названием «Орел-19», всерьез опасаясь, что в любую секунду превратится в перегретые атомы. – Вы проиграете выборы. Но в процессе заставите попотеть этого жирного борова Магоуэна. Даже на стадии предвыборных дебатов уже можно многое сделать. Пусть люди увидят, что он поддерживает идеи, которые не просто плохи, а совершенно несостоятельны и даже опасны. Вот о чем я прошу. А потом вы спокойно вернетесь к работе над книгой.
Гвенди была готова разозлиться на Пита, но она понимала, что хотя бы отчасти он прав. Она действительно чересчур драматизирует, что, наверное, простительно автору книги, где сплошные семейные тайны и жаркий секс.
– Ладно, скажем иначе. Принять удар на себя. Так будет правильнее?
Пит опять ослепительно улыбнулся.
– В лунку одним ударом.
– Мне надо подумать, – сказала она.
Возможно, это была ошибка.
8
Но не такая большая, как это, думает Гвенди, когда грохот двигателей превращается в оглушительный рев. Джафари Банколе так крепко сжимает ей руку, что парализующая боль ощущается даже сквозь две перчатки. Свободной рукой Гвенди открывает меню «ЭКИПАЖ» на айпаде, жмет на имя Джафари сенсорным датчиком на кончике указательного пальца (она обнаружила, что нужная информация вспоминается легче, когда не пытаешься вспоминать) и обращается к нему тет-а-тет по приватному каналу связи:
– Чуть полегче, Джаф, ладно? Мне больно.
– Прошу прощения, – говорит он, ослабив хватку. – Просто… мы так далеко от Кении.
– И от Западного Мэна, – говорит Гвенди.
Кабина дрожит уже не так сильно. Кресло Гвенди отклоняется назад на мягких шарнирах. Или не кресло? Может быть, это корабль меняет угол наклона. Опрокидывается. Кренится.
Гвенди переключается на общий канал связи с ЦУП, чтобы слушать, что говорят Кэти, Сэм и Айлин.
– Отдаление триста пятьдесят миль. Звуковой барьер пройден, – говорит Айлин. Ее голос звучит абсолютно спокойно, и почему бы и нет? Айлин в безопасности на Земле.
– Вас поняла, – говорит Кэти. Она тоже спокойна, что не может не радовать.
– Все в норме, «Орел-девятнадцать». Двигатели работают штатно, все три.
– Вас понял. – На этот раз отвечает Сэм Дринкуотер.
Кабина кренится еще сильнее, но уже не дрожит. По крайней мере, пока не дрожит.
– Разрешаю прибавить тягу, «Орел-девятнадцать».
Кэти и Сэм отвечают одновременно:
– Вас понял.
Гвенди не слышит никаких изменений в реве ракетных двигателей, но в груди становится тесно, словно на нее давит невидимая рука. Впереди, уровнем выше, врач Дейл Глен стучит пальцами по экрану айпада, что-то сосредоточенно пишет. Не одним пальцем с сенсорным датчиком, а именно пальцами. Он вообще снял перчатку. Будто сидит у себя в кабинете в Мизуле, думает Гвенди.
Она открывает меню «ИНФОРМАЦИЯ О ПОЛЕТЕ» на своем планшете. Со старта прошло меньше двух минут, а высота уже 22 мили. Скорость – 2600 миль в час. У Гвенди, которая убеждена, что скорость 80 миль в час на скоростной автомагистрали в Мэне – это уже запредельно опасно для жизни, такие числа вообще не укладываются в голове. Но нарастающая перегрузка ощущается тяжестью во всем теле. Земное притяжение не желает отпускать.
Раздается тяжелый удар, за которым следует яркая вспышка в левом иллюминаторе, и у Гвенди мелькает мысль, что это конец. Джафари снова до боли сдавливает ей руку.
– Отделился твердотопливный ускоритель, – говорит Сэм, на что Дэйв Грейвс отвечает:
– Аллилуйя. Давай, шевели дюзами, Бо Пип.
– Назовешь меня так еще раз, и я оборву тебе уши, – говорит Кэти. – Как понял?
– Вас понял, – говорит Дэйв, улыбнувшись.
Кабина кренится еще сильнее. Голубое небо снаружи уже потемнело и сделалось фиолетовым.
– Три основных двигателя работают превосходно, – говорит Кэти, и Гвенди видит, как Берн Стэплтон поднимает вверх два больших пальца. Уже в следующую секунду его голос звучит у нее в шлеме, на приватном канале связи:
– Как ощущения, сенатор?
Поскольку их больше никто не слышит, она говорит:
– Это лучший оргазм из всех возможных.
Он смеется. Получается очень громко. Гвенди морщится. Надо уменьшить громкость, но как? Не так давно она знала и даже убирала звук, но теперь напрочь забыла.