Страница 64 из 70
— Леви. — Я сглатываю, тяжело. — Леви. — Это невозможно. Такие вещи не происходят в реальной жизни. В моей жизни. Эти совпадения — они для «У тебя есть почта» и ромкомов девяностых, а не для… Мой взгляд падает на самое длинное сообщение, которое он мне прислал.
Я знаю ее форму. Я ложусь спать, думая об этом, а потом просыпаюсь, иду на работу, а она там, и это невозможно.
Боже мой.
Я хочу прижать ее к стене.
Я ведь так и сделала, не так ли? Он толкнул меня к стене. И теперь я оттолкнула его навсегда, навсегда, хотя… О, Боже. Он предложил мне все, все, чего я когда-либо хотела. А я такая трусливая, идиотская дура.
Я вытираю щеку, и мой взгляд падает на предмет, который Леви оставил на столе. Это флешка, красивая, в форме кошачьей лапы. Кошачьей лапы. У моего ноутбука нет USB-порта, поэтому я судорожно ищу адаптер, который, конечно же, находится на дне проклятого чемодана. На диске есть один единственный документ. F.mp4. Я опускаюсь на груду разложенной одежды, которую только что разбросала, и тут же нажимаю на него.
Я знала, что в здании «Дискавери» повсюду стоят камеры, но не знала, что у Леви есть к ним доступ. И я не понимаю, зачем он дал мне тридцать минут записей ночного наблюдения. Я хмурюсь, гадая, не загрузил ли он не тот файл, когда в углу монитора появляется что-то маленькое и светлое.
Фелисетт.
Дата — 14 апреля, всего за несколько дней до моего переезда в Хьюстон. Фелисетт выглядит немного меньше, чем в последний раз, когда я ее видела. Она рысью пересекает коридор, оглядывается по сторонам, а затем исчезает за углом. Мое тело наклоняется к экрану, чтобы проследить за ней, но фильм обрывается на 22 апреля. Фелисетт прыгает на один из диванов в холле. Она кружит вокруг, находит хорошее место и начинает дремать, положив голову на лапы. Мокрый смех вырывается из меня, и видео снова меняется — в инженерной лаборатории полутемно, но Фелисетт обнюхивает инструменты, которые, как я видела, использует Леви. Слизывает воду с поддона автомата в комнате отдыха. Бегает вверх и вниз по лестнице. Купается у окон конференц-зала.
А потом, конечно, в моем кабинете. Она царапает когтями подлокотники моего кресла. Ест лакомства, которые я оставляла для нее. Дремлет на маленькой кровати, которую я поставила в углу. Я снова смеюсь, я снова плачу, потому что… я знала это. Я знала это. И Леви тоже знал — это не то, что он быстро собрал прошлой ночью. Это часы и часы прочесывания отснятого материала. Он должен был знать о существовании Фелисетт какое-то время, и я хочу задушить его. Я хочу поцеловать его. Я хочу всего.
Думаю, это и есть — быть влюбленной. По-настоящему влюбленной. Много-много ужасных, чудесных, бурных эмоций. Мне это не подходит. Может, это и к лучшему, что я отослала Леви. Я никогда не смогу жить с этим — это сожжет меня дотла меньше чем за неделю, и…
Я хочу прижать ее к стене.
О, Леви. Леви. Я могу быть бесстрашной. Я могу быть такой же бесстрашной и честной, как ты. Если ты научишь меня.
Я сижу, пускаю слезы, смотрю дальше. Ей действительно понравился мой стол, Фелисетт. Больше, чем стол Росио. По мере того, как меняется дата, она все чаще устраивается возле моего компьютера. Ступает туда, где я нашла отпечатки ее маленьких лап. Деликатно обнюхивает ободок моей чашки. Грызет кабель питания моего компьютера. Убегает, когда открывается дверь, и…
Подождите.
Я останавливаю видео и наклоняюсь вперед. По изменению освещения становится ясно, что кто-то заходит внутрь, но видео тут же переключается на новые кадры. Кто мог открыть дверь моего офиса в 2:37 ночи? Уборщицы всегда приходили поздно вечером. Росио приверженец BLINK, но не приверженец двух тридцати утра. Черт, да и я не настроена на два тридцать утра.
Я вытираю слезы, нажимаю пробел и запускаю видео, надеясь на объяснение. Оно не приходит, но приходит что-то другое. Фрагмент двухдневной давности, снова в моем кабинете. Всего несколько секунд, как Фелисетт спит за моим столом. Мой монитор включен.
Я не оставляю свой компьютер включенным. Никогда.
Я останавливаю видео и увеличиваю изображение настолько, насколько могу, чувствуя себя теоретиком заговора в шапочке из фольги. Видео достаточно высокого разрешения, чтобы я могла разобрать…
— Это мой Твиттер? — Я ни у кого не спрашиваю.
Невозможно. Я бы никогда не вошла в WWMD на рабочем компьютере. По очевидным причинам, главная из которых в том, что Росио прекрасно видит его. Но он прямо здесь, если только у меня нет галлюцинаций, и — возможно, это доступ с брелка? Но все же…
— Фелисетт? — шепчу я. — Ты включаешь мой компьютер в предрассветные часы? Ты входишь в систему с моим паролем NASA? Используешь ли ты Твиттер, чтобы ловить несовершеннолетних котят? — Нет. И никогда бы не стала. Но похоже, что кто-то так делает, и в этом нет никакого смысла. А может, и есть, учитывая странную активность моего аккаунта в Твиттере. Черт.
Я нащупываю на столе свой телефон и пишу Леви электронное письмо. Мои пальцы дрожат, когда я читаю его последние сообщения, но заставляю себя пройти через это.
Би: Как мне получить доступ к полной записи камер наблюдения в здании «Дискавери»?
Проходит минута. Три. Семь. Я звоню ему — не отвечает. Я смотрю на часы — пятнадцать минут одиннадцатого. Он ненавидит меня? Не больше, чем я ненавижу себя. Поэтому он не отвечает? Он спит? Может, он не проверяет свой телефон?
Черт. Я напишу ему.
Би: Как мне получить доступ к полным записям камер наблюдения в здании «Дискавери»? Пожалуйста, дай мне знать как можно скорее. Происходит что-то странное.
Затем у меня появляется идея, и я не утруждаю себя ожиданием его ответа. Я надеваю туфли, хватаю свой значок NASA с тихой молитвой к доктору Кюри, что он все еще работает, и бегу в Космический центр.
Происходит что-то очень странное. Я на 99,9 % уверена, что я прав, и на 43 % уверена, что не права.
Я ударяюсь носком ноги о край лифта, спотыкаюсь в коридоре второго этажа с громким «Ой!».
Очень вежливо, Би. Возможно, мне не стоило надевать сандалии. Возможно, мне следовало остаться дома. Возможно, я схожу с ума.
Неважно. Я пойду в свой офис, проверю компьютер на предмет чего-нибудь странного и вернусь домой. Что мне еще остается делать? Моя научная карьера закончена, доброе имя скоро будет опорочено, а я одновременно слишком эмоционально недоступна, чтобы быть с мужчиной, которого люблю, и слишком влюблена в него, чтобы справиться с собственным выбором. Я могу выделить двадцать минут на расследование, прежде чем вернусь к просмотру скрытого кода подростковой драмы на Netflix и пожеланию, чтобы веганская обезьянка Chunky Monkey существовала.
Мой (бывший?) офис выглядит так же, как и всегда — по-домашнему уютно, захламленно. Никаких следов Фелисетт. Я сажусь за свой стол, вхожу в систему. Конечно, если я перейду на страницу Twitter, мой пароль, похоже, сохранен. Мое сердце колотится. Мой желудок подпрыгивает. Я оглядываюсь вокруг, но здание пустынно. Хорошо. Итак, кто-то мог получить доступ к ВМП с этого компьютера.
И послать сообщение парню из НТЦ? Вот это да.
Но кто? Росио? Нет. Не мой маленький гот. Леви? Нет. Он лежал со мной в постели каждую ночь в последние недели, и большую часть времени мы даже не спали. Кто же еще? И зачем им связываться с STC, выдавая себя за меня? Чтобы выставить меня в плохом свете. Но почему? Подобные махинации требуют такой степени преданной ненависти, которую такой человек, как я, никогда не сможет внушить. Я слишком скучна.
Я барабанила пальцами, размышляя, не сошла ли с ума, когда мне пришло в голову нечто другое. Что-то гораздо, гораздо большее: если кто-то войдет в мой компьютер, у него будет доступ не только к моим дурацким социальным сетям, но и к серверу BLINK.
— Срань господня.
Я перехожу в хранилище сервера. — Не может быть. — Я нажимаю на папку, где лежат документы, относящиеся к сегодняшней демонстрации. — Невозможно. Я сошла с ума. Никто бы не… — Как, черт возьми, Леви получил доступ к журналам? Боже, ненавижу инженеров. Они всегда так быстро печатают. — Это было… здесь? Куда, черт возьми, он нажал? Ах, да… — Я открываю журнал для файла, используемого для стимуляции мозга Гая. Тот, который я доработала три дня назад. Тот, который должен быть закрыт для всех, кроме меня.