Страница 9 из 13
– Согласен, – сказал Макс, – поработаю. Где она?
– Я покажу. – Все трое обернулись на голос. Тот, у окна, оторвался от созерцания сосен и вышел на середину кабинета. Высокий, чуть выше Макса, резкий, с короткой стрижкой и серыми глазами – внимательными, цепкими. Одет свободно: рубашка, джинсы, удобная обувь – все добротное и дорогое, одни часы, наверняка хороших денег стоят.
– Пошли, – он шагнул к двери, но Макс не шелохнулся, посмотрел на вдову, и та покровительственно улыбнулась:
– Это Леонид… Леонид Рогожский, мой заместитель по общим вопросам. Вы будете подчиняться ему и мне лично, больше никто вами командовать не будет.
И снова переглянулась с Рогожским, только «держали» они друг друга взглядами уже дольше.
«Заместитель по общим вопросам. Вот как это теперь называется. А вдовушка-то у нас не промах» – подумал Макс, укорил себя за неподобающие случаю мысли и вышел следом за Рогожским в коридор. Там их ждал молчаливый юноша, он пропустил Левицкую и адвоката вперед, и пошел следом, замыкая процессию.
– Запомните: вам надо ей понравиться, – повторила Максу вдова, обогнала Мелехова и пошла к лестнице, застучала по мрамору каблуками.
Так строем и вышли в холл, где прислуга – две тетушки в сине-коричневой униформе – едва не вытянулись по струнке, поприветствовали госпожу Левицкую только что не земным поклоном. Адвокат по дороге откланялся и смылся, хозяйка только кивнула ему, и тот точно провалился.
Рогожский и вдова шли рядом и переговаривались, по сторонам не глядя, Макс шел за ними и наоборот – смотрел в оба. Как-никак ему тут поселиться придется, посему декорации надобно в деталях изучить, мало ли как карта ляжет. Но много увидеть ему не довелось: лестницу, холл, откуда в обе стороны разбегался коридор и все. Через распахнутые настежь двери вышли на крыльцо, оттуда на дорожку и пошли по саду, что больше походил на средней руки парк. Имелись тут и аккуратно подстриженные кусты, и клумбы немыслимой красоты, и дорожки: посыпанные песком и выложенные плиткой, и лавочки, и беседки… И много чего чудесного и глазу приятного по дороге им попалось, Макс только успевал осматриваться и фиксировал в памяти каждый поворот, каждый изгиб тропинки. Поплутали слегка в лабиринте из живо й изгороди, чистой, точно на кустах каждый листочек с шампунем вымыли, и оказались на лужайке, такой зеленой и ровной, что невольно закрадывались сомнения в натуральности ее происхождения. Однако нет – трава тут росла самая настоящая, она окружала сосны плюшевым покрывалом, а чуть поодаль обнаружился пруд.
Не такой, конечно, как тот, с лодками, а покомпактнее, и альпийская горка рядом, настоящее чудо из камней, мха и ярких низкорослых цветов. На садовнике госпожа Левицкая не экономит, как и на дворниках – куда ни глянь: чистота и благодать, даже сосновых иголок раз-два и обчелся, точно кто пылесосит этот газон два раза в день, а может, так оно и есть…
Горка закрывала собой обзор, и Макс только собрался обойти ее следом за Левицкой, как юноша, что до сих пор не отвязался, тронул его за локоть. Макс сбавил шаг, пропустил вдову и ее заместителя далеко вперед, и принялся рассматривать изысканную груду камней. Левицкую он видел краем глаза: та с Рогожским стояла к нему спиной, юноша топтался поблизости, но Макс на него внимания не обращал, подошел к прудику и заглянул в воду.
Рыба в нем водилась самая настоящая – сомики и огромные золотые рыбки, размером с хорошего карася. Они плавали неспешно, похлопывали хвостами по воде и ловили комаров, выпрыгивали из воды и хватали насекомых. Карась сцапал даже здоровенную стрекозу, но та, треща крыльями, вырвалась, и, заваливаясь на один бок, улетела куда подальше. Макс усмехнулся и двинулся дальше вокруг пруда, обошел толстенную сосну на самом его берегу и успел остановиться в последний момент.
Он едва не сшиб с ног девушку – взлохмаченную, серьезную, довольно высокую, но какую-то нескладную, как та стрекоза, что пару мгновений назад едва не рассталась в жизнью. Присмотрелся и понял – это от того, что девушка сутулится, поднимает плечи и смотрит на незнакомца и по сторонам исподлобья, и даже, как ему показалось, затравленно, что ли. Понятное дело – кто-то из прислуги помешал господскому уединению, и теперь бежит куда подальше, чтобы не вызвать еще больший гнев вдовы, недаром та чешет по дорожке покрытой плиткой так, что каблуки грохочут. Прислуга, конечно, одета черт знает во что – джинсы какие-то немыслимые, мятая футболка висит на костлявых плечах, на ногах кроссовки, через плечо переброшена сумка на длинном ремне, на среднем пальце мелькает широкое золотое кольцо в небольшими камнями, большое кольцо, точно мужское. На вид девчонке лет двадцать с небольшим, глаза за очками полны ужаса, точно змею увидела, того гляди в обморок грянется или заплачет.
Ни того, ни другого не произошло, девушка так же настороженно смотрела на Макса и теребила ремень бесформенной сумки, больше похожей на вещмешок. Отвела взгляд, обернулась, махнув длинной каштановой гривой, снова посмотрела на Макса, на юношу за его спиной.
– Юля! – запыхавшись, выкрикнула вдова, – Юля, подожди! Мне надо показать тебе…
Девушка не слушала, мрачно взглянула на Макса, на вдову, на Рогожского, что отсекал ее от леса, обойдя Левицкую сбоку, и поняла, что попалась: бежать ей было некуда, если только в пруд прыгнуть.
Девушка задрала голову, прикусила нижнюю губу, ее лицо н мгновение перекосила гримаса отчаяния и досады. Вдова была уже на подходе, бежала по траве, девушка обернулась и крикнула так, что рыбы шарахнулись в пруду и забили хвостами по воде:
– Ну что тебе еще? Что? Чего ты ко мне привязалась? Отстань, мне никто не нужен!
Левицкую точно под дых ударили, она остановилась и оперлась ладонью на сосну, тяжело дышала и поправляла волосы. Рогожский остановился в паре шагов от вдовы и следил за Юлей, та заметила это и усмехнулась. Посмотрела на Макса презрительно, и как ему показалось, с отвращением, что ли, оглядела с ног до головы и выкрикнула:
– Еще один надсмотрщик! Сколько можно, я же просила тебя…
Ей не хватило воздуха, голос прервался, и притихший птицы вновь зачирикали на сосновых ветках. Макс смотрел на девушку, на ее мать, искал и не находил ничего общего, вот ни капельки: они не были похожи даже близко. Левицкая роста невысокого, что скрывают каблуки, лицо у нее круглое, хоть умело наложенный макияж создает иллюзию высоких скул, и глаза не те, что у девушки, и волосы. Но это ничего не значит, может, Юля пошла в отца, который, как сказала Маринка, умер. И все же женщина и девушка, что стояли перед ним – в них не было кровного родства, хоть Левицкая и назвала ее своей дочерью. Да какое там: от матери глаз не отвести, а на «дочку» без слез не взглянешь. Нескладная, несуразная, нетолстая, правда, но в очках.
«Да кому она нужна, чудо в перьях?» – Макс уже вдоволь насмотрелся на дочку вдовы и теперь не сводил глаз с рыб. Созерцать их было гораздо приятнее – и двигались они плавно, и не орали, как некоторые.
– Юля, – вдова уже справилась с собой, – это Максим… Сергеевич. Он будет сопровождать тебя…
Макс повернулся к Юле, но та на него даже не взглянула. Подлетела к матери и заорала ей в лицо:
– Пошла вон! Отстань от меня, отвали! Ты мне надоела, вы все мне надоели, мне ничего не надо!
Снова затихли озадаченные птицы: Юля орала так, что ее легко и свободно могли слышать и за забором, до которого отсюда было метров тридцать. Если бы кому-то вздумалось в этот момент прогуляться мимо, то он был бы в курсе семейных дел Левицкой, и познакомился бы с лексиконом, что использовала ее дочка.
– Юля, – упрашивала ее вдова, – Юля, подожди. Ты же знаешь, тебе нельзя выходить из дому одной, а Леонид не может сопровождать тебя постоянно. Хочешь, чтобы все повторилось?
В голосе Левицкой мелькнула угроза, но Юле море было по колено, плевать она хотела на недовольство матери. Отскочила, едва не врезалась в Макса, отшатнулась, глянула в сторону невозмутимого Рогожского и выкрикнула: