Страница 25 из 25
Николай I только потому был «кумиром и жрецом» самодержавия, что воспринимал его исключительно как религиозный феномен. Связь самодержавия и православия была для него так же естественна, как и убежденность в том, что он – олицетворение самого государства[214]. К тому же не стоит забывать и еще одно важное обстоятельство: в царствование императора Николая I окончательно завершился петровский, подражательный период русской истории. «Рука об руку с небывалым политическим могуществом и влиянием в Европе шло пробуждение национального – если не самосознания, то самочувствия, которое с тех пор все растет и усиливается беспрерывно». Действительно, искание чего-то нового, соответствовавшего народившемуся народному чувству, нашло выражение и в искусстве, и в науке, и в правительственных действиях. «На этой почве выросли и славянофильское, и западническое направления»[215]; точно также, видимо, на этой самой почве сумела оформиться и «теория официальной народности».
Однако имело место одно принципиальное «но»: любая инициатива, как и прежде, должна была исходить только от самого самодержца. Все в империи подчинялось лишь его распоряжениям, так как его взгляды на добро и зло, на то, что есть польза, а что вред не могли ни обсуждаться, ни критиковаться публично[216]. Эти правила распространялись и на Православную Российскую Церковь, иерархи которой должны были всегда помнить о своей зависимости от светской власти. В эпоху Николая I эта зависимость демонстрировалась достаточно прямолинейно: епископы, как и чиновники, получали высочайшие выговоры за провинности; как и в прежние годы постоянно перемещались с места на место; должны были оказывать губернатору того города, в котором служили, «всяческое уважение», являясь перед светским чиновником по первому его требованию. Никто из архиереев николаевского времени не мог управлять паствой без вмешательства светской власти[217]. Но, следуя логике «теории официальной народности» (в николаевском ее понимании), правомерно утверждать, что никакого вмешательства и не было – было (точнее сказать – должно было быть) содружество духовных и светских властей. О таком содружестве Н. М. Карамзин писал еще в 1811 г. в «Записке о древней и новой России»: «Дворянство и духовенство, Сенат и Синод как хранилище законов, над всеми – государь, единственный законодатель, единовластный источник властей»[218].
«Единственный законодатель», Николай I и в Церкви старается навести порядок – как он его понимал. Усиливая власть обер-прокурора Св. Синода, император в конце концов построил «ведомство православного исповедания», во главе которого стоял светский чиновник с министерскими полномочиями. История постепенного превращения синодального обер-прокурора в фактического «министра православного исповедания» может быть прослежена на примере трех руководителей духовного ведомства, последовательно сменявших друг друга: князя П. С. Мещерского, С. Д. Нечаева и графа Н. А. Протасова. Князь был уволен в отставку в апреле 1833 г., и, хотя назначение сенатором нельзя было рассматривать как пример опалы, причина перевода заключалась в несоответствии должности, «которая вовсе не призвана была играть пассивной роли, с точки зрения правительства, а напротив быть действительной властью». Правда, князь не подавлял своим мнением Св. Синод[219], но это скорее являлось следствием его «пассивности», чем результатом осознанно проводившейся церковной политики.
Сменивший П. С. Мещерского С. Д. Нечаев не был близок ко Двору и не пользовался благоволением императора. Лично Николай I его не принимал, передавая распоряжения через посредников. Точно так же и обер-прокурор свои доклады передавал через дежурных статс-секретарей. Причина такого положения – стечение обстоятельств. Николай I не был знаком с Нечаевым до назначения последнего, но его рекомендовали с самой лучшей стороны (очевидно, как исполнительного и дисциплинированного чиновника) и царь ни разу не пожалел о выборе. Совершенно иное мнение об обер-прокуроре сложилось у членов Св. Синода, где он не стесняясь показывал свою власть, всячески стараясь уменьшить значение высшего церковного правительства. Если решения синодалов оказывались противоположны его собственным видам, то обер-прокурор не исполнял этих решений, в некоторых случаях позволяя себе даже кричать на иерархов. Он делал выговоры и внушения епархиальным архиереям, пугая их отправкой на покой. В инспекционных поездках Нечаев держал себя как власть, перед которой любой представитель духовенства стоял ниже[220].
Подобное поведение привело к тому, что члены Св. Синода стали противниками своего светского ментора, всячески желая заменить его на более покладистого чиновника. Осуществить желаемое оказалось возможно в 1836 г., когда, уезжая в отпуск, обер-прокурор упросил императора назначить его временным заместителем флигель-адъютанта, полковника графа Н. А. Протасова. Члены Синода решили воспользоваться отпуском Нечаева и составили всеподданнейший доклад на имя самодержца. Представил его митрополит Новгородский и С.-Петербургский Серафим (Глаголевский), имевший право лично являться к царю[221]. В докладе синодалы просили перевести Нечаева, «как человека больших познаний, опыта и государственных способностей на другую более высокую должность», а на его место определить графа Протасова[222].
Император не любил коллективных обращений, но все-таки решил утвердить представленный ему доклад. 25 июня 1836 г. Св. Синод получил то, что хотел: обер-прокурором на долгие годы стал гвардейский офицер, названный современником «патриархом со шпорами». Облеченный полным доверием императора, имевший «громадные связи при Дворе» и «хитрый ум», блестящий полковник, в дальнейшем получивший генеральские эполеты, занял первое место в духовном управлении. «Светская власть окончательно завладела внешней стороной Церкви. В Церковь соборных постановлений, догматическую, она, правда, не решалась вмешиваться; несмотря на то, внутренняя жизнь Церкви приутихла. Назначено было поставить на ругу все светское духовенство по примеру петербургского. Священники стали принимать характер чиновников – в рясах»[223].
Это заключение было сделано современником в год смерти Н. А. Протасова, ставший также и последним годом жизни Николая I. Подводя итоги и отдавая справедливость личным достоинствам скончавшегося обер-прокурора, современник в целом неудовлетворительно оценивает плоды его деятельности, тем самым по существу отрицательно характеризуя и церковную линию Николая I, лишь через Протасова, передававшего свои распоряжения Св. Синоду и получавшего синодальные доклады также через него.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
214
«История его царствования, история его родины и его народа – это был он и исключительно он» (Там же. С. 99).
215
Кавелин К. Д. Злобы дня // Его же. Наш умственный строй… С. 497.
216
«Должно повиноваться, а рассуждения свои держать про себя», – написал однажды Николай I по поводу журнала «Современник» (Мельгунов С. П. Эпоха «официальной народности» и крепостное право // Великая реформа. Русское общество и крестьянский вопрос в прошлом и настоящем. М., 1911. Т. III. С. 13).
217
Римский С. Российская Церковь в эпоху Великих реформ… С. 75. Всего за николаевское царствование архиереям Российской Церкви было сделано 11 выговоров, замечаний и строгих замечаний – как высочайших, так и синодальных. Эта цифра не учитывает выговоры и замечания, ставшие следствием произведенных ревизий. Семь архиереев за годы царствования Николая I в качестве наказания были смещены со своих кафедр и переведены на более отдаленные – с понижением, или отправлены на покой (см.: Материалы для истории Православной Церкви в царствование императора Николая I… Т. 113. Кн. 2. С. 340–341).
218
Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России… С. 109.
219
Гурьев Н., свящ. Обер-прокурорская власть в царствование императора Николая I… Л. 128.
220
Там же. Л. 131, 131 об., 133.
221
Там же. Л. 81 об. Причина глубокого уважения Николая I к митр. Серафиму крылась в поведении владыки 14 декабря 1825 г., когда он выехал уговаривать восставшие войска, несмотря на грозившую ему опасность.
222
Там же. Л. 158.
223
[Мельгунов Н. А.] Мысли вслух об истекшем тридцатилетии России // Голоса из России. Лондон, 1856. Ч. 1. [Репринт: М., 1974]. С. 107.