Страница 1 из 2
Вера Бочкарева
Акафист самоукорению. Рассказы и притчи
Акафист Самоукорению
подражая Шри Чинмою в его «Эвересте Устремления»
Самоукорение, о мое самоукорение! Будучи всего одним маленьким уколом ума, ты воздвигаешь меня, немощного, на горы. Будучи одним лишь коротким воздыханием, ты наполняешь мое черное сердце любовью. Будучи одним маленьким, но искренним самоупреком, ты выправляешь пути моей жизни и исторгаешь из меня похоти, коим нет ни дна, ни числа. Ты делаешь меня, потерявшего надежду от своей нечистоты, трезвее и чище с каждой минутой. Единственная моя опора с ноготок попугая, ты возвращаешь мне целые джунгли надежды. Ты соединяешь меня с теми, с кем я сам себя разлучил по своей греховности, ты с каждой минутой приближаешь ко мне тот миг, когда мне будет дарован еще один шанс исправиться, когда мне будет дано покаяние.
Самоукорение, о мое самоукорение! Ты даешь мне способность вспомнить в жизни все до последней мелочи. Ты восстанавливаешь в памяти имена и лица людей, перед которыми я согрешил. И чем больше я укоряю себя в том, чего раньше не видел за собой или видел, да сделал, тем яснее вызывается в памяти вся моя жизнь и все ее маршруты и на самом ее начале я вижу Того, кто мне ее дал.
Самоукорение, о мое самоукорение! Ты вопрошаешь, пойдет ли во благо хоть какое-либо деяние вообще, если человек за свои грехи себя не укоряет. Ты вопрошаешь, что если у человека не доделанные дела и не очищенная совесть, пойдут ли ему на пользу хоть какие-либо его малейшие действия, пока он не очистится? Ты хватаешь за ворот и останавливаешь меня, когда я превышаю скорость. Ты исправляешь мои действия и встряхиваешь меня, когда я подаю людям плохой пример. Ты не даешь просить незаслуженно. Ты не даешь творить необдуманно. Ты не даешь что-то делать без необходимости. Ты отворачиваешь меня от людей недостойных, дабы они не повредили мне. Ты не даешь беспокоить вотще тех, кто нуждается в покое, когда у меня самого его нет в душе. Ты побуждаешь все делать заранее и вовремя. Ты ставишь меня на ноги и делаешь самостоятельным. Ты делаешь меня угодным Богу и посылаешь ужас Его передо мной и оборачиваешь ко мне тылы всех врагов моих, коль я тебе послушен сам на деле.
Ты делаешь меня свободным. Ты укоряешь: если у человека нет Бога и он не стремится к нравственной чистоте и совершенству и не задумывается о своих путях вообще, то кому будут посвящены все его действия, к чему все его труды? Не есть ли это причина всякого рабства на Земле? Самоукорение, о мое самоукорение, ты избавило меня от него простым усилием мысли, а не воли! Ты и есть тот вечный двигатель, который не остановится никогда, коль мы желаем хорошего другим. Ты и есть разрешение дилеммы: кто был раньше: курица или яйцо? Ты и есть разрешение вопроса: что должно быть раньше: усилие собственной воли или милость Божия? Ты и есть врата в Вечность, коль самоукорение действительно преисполнено решимости погибнуть на корню.
Самоукорение, о мое самоукорение, оплакивая меня, вечно падающего, ты приносишь стопроцентный результат. Ты делаешь счастливее всех – и меня, и тех, кто рядом со мной, а потому спасибо тебе!
В поисках потерянных нот
посвящается Лобсангу Рампе и всем старшим с любовью и благодарностью
пособие по возврату к своим истокам
Однажды в городе с большими надменными зданиями, в котором люди не замечают друг друга в вечной спешке за обустроенной жизнью, вы услышали эту мелодию. Из гула моторов едущих каждый в свою сторону автомобилей, из суеты и холодной обезличенности прохожих вдруг выбились веселые игривые ноты. Словно солнечные лучики, ноты задрожали в воздухе, заиграли разноцветными красками, пропели о чем-то светлом и радостном, о чем вы знали когда-то давно, но позабыли. Может, это играли музыканты в подземном переходе, а может быть, в доме напротив юный скрипач разучивал ноты, но только так тепло стало от мелодии, что вы невольно остановились. Каждая нота звучала по-своему. Одна – тихо и нежно, другая – светло и торжественно, третья – с загадочными отзвуками, уводящими в неведомый мир. Все они сливались в одно стройное созвучие, на которое хотелось откликнуться как можно скорее, последовать за ним. Но вот так же неожиданно, как заиграла, мелодия исчезла, радужные краски погасли, словно вспугнутые шумом автомобилей и мельканием рекламы. Вы не успели понять, откуда звучала мелодия, как называлась. Запомнился только примерный мотив, время от времени приходящий на ум, но и он вскоре стерся из памяти, растерялся нота за нотой. Вы пытались вспомнить его, но тщетно. Когда же вы поняли, что не сможете больше жить без него, то отправились в путь – на поиски потерянных нот.
Едва заметная по примятой траве тропинка взбегает на пригорок, удаляя вас от шумного города. Когда-то в этих краях вы бегали резвым ребенком и вам слышалась и виделась тысячу раз та потерянная мелодия, ее бесшабашная игра. Вы ступаете по давно забытой тропинке, задевая локтями веточки кустарника. Те весело раскачиваются и с любопытством заглядывают вам вослед: кто пришел? кто пришел? новый знакомый? Впереди, словно величественный храм, возносится к небу куполами деревьев расписанный изумрудными красками лес. Что-то зовет вашу усталую душу вглубь этого храма. Вы покоряетесь зову и следуете по тропинке, спускающейся с пригорка и ныряющей в таинственный полумрак леса.
Огромные привратники-сосны приветствуют вас на опушке, величественно склоняя к вам свои вершины и снова оборачивая их к бездонному небу. Вы почтительно ступаете под тенистые своды. Что-то здесь живет? Вас обвевает запахом сырости и хвои. Тишина. Столетние сосны и дубы застыли в своём пластичном устремлении ввысь и словно прислушиваются к чему-то. Солнце плетёт в листве радужную паутинку. Высоко на ветвях перекликаются птицы: «Тихо?» – «Тихо, тихо!». Изредка набежит залётный ветерок, взбудоражит листву издалека принесённой вестью. Деревья ему тотчас выдохнут: «ш-ш-ш-ш», и он отступит, замрёт, также прислушается к чему-то. Кажется, вы присутствуете на неведомом таинстве. В этой тишине, почти торжественной, живёт что-то, чего ещё не знаете вы, но что так сильно похоже на забытые вами мотивы. Вы садитесь у подножия величавого дуба, закрываете глаза и прислушиваетесь. Все суетные помыслы, что вы принесли с собой, оставляют вас. Покой, покой снисходит на вас. Вы становитесь частью тишины. Вы обращаетесь в слух.
В лесной тишине живут напевы матери-земли. То здесь, то там они выбиваются из безмолвия, чистые и нежные, и снова прячутся в беззвучии, словно мать-земля делает вдох, чтобы выдохнуть новый замирающий звук.
В лесной тишине живёт гамма звуков. То сухо треснет сучок, устраиваясь поудобней, то упадёт в траву сосновая шишка, глухо буркнув что-то, то всплеснёт крыльями бабочка, ныряя в солнечный просвет. Это дыхание леса. Это мать-земля хлопочет о своих питомцах. Ей нужно вовремя подставить знакомый сучок заблудившемуся муравью, спрятать за сосновой шишкой неразвившийся гриб, игрою света показать бабочке дорогу к нектару. Много хлопот у матери-земли. Днём и ночью неустанно печётся она обо всём земном, и нехитрые напевы её – это урчание жизненных соков, поднимаемых ею из самых недр по стволам к вершинам деревьев, это гостеприимное лопотание дуба, у подножия которого сидите вы, это писк только что вылупившегося птенца. Мать-роженица, мать-кормилица, мать-хранительница, заботливо и бережно держит земля всё земное в своих тёплых, надёжных ладонях. И напевы ее говорят о том, что все в природе существует в гармонии, в изначальном порядке, о том, что на эту гармонию и порядок всегда можно положиться.
В природе все гармонично и мудро устроено. Все служит одно другому, храня жизнь и сосуществуя гармонично. У каждого в природе есть своя функция. И выполняя ее, каждый учится любить и получает для этого все для продолжения своего существования. Если кто-то перестает служить другому, в природе нарушается равновесие и наступает беспорядок, от которого все страдают. Человек не обретает любовь и жизнь приходит в опасность.