Ненависть навсегда

Николай Масленников

Ненависть навсегда

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ДЕРЬМО – ЧАСТЬ БОЛЬШОГО ДЕЙСТВА

Глава 1

Звезды сверкали золотом у дяди на плечах. Среди строго синего пиджака с подпирающим горло галстуком выделялось лицо, которое можно было считать неприметным, если бы не это серьезное, начальственное выражение. Сидя в кресле под щитом с золотым двуглавым орлом России, дядя походил на крупного представителя государственной власти или миллионера, в распоряжении у которого находятся самые богатые рудники страны.

Но вместо гор золота он воротил горы бумаг, для девяноста девяти процента людей представляющие нулевую ценность. Должность занимал тоже неблагодарную – что за работа копаться в чужом белье? В переносном смысле, конечно. Так-то он сидел перед раскрытой папкой и изучал, что натворил подросток за последний месяц.

Чтение длилось минут десять. Пролистав до последних показаний, глаза его вернулись к лицевой странице документа: к фотографии под арестом, а затем обратились на парня, находящегося в кабинете по ту сторону стола. Перемены во внешности подростка могли бы удивить любого, видимо, даже такого важнецкого прокурора. Тот мальчик с нежной кожей и курносым носиком, что испуганно глядел с обложки личного дела, превратился в мужика с пучком черных волос на подбородке. Единственным сходством были ресницы, такие же длинные и пышные, как у девочки. Но и они теперь неспособны перекрыть враждебного взгляда карих глаз. Если глаза являются зеркалом души, то сейчас самое время продемонстрировать свою враждебность, подумал подросток.

– Мое имя Войнов Глеб. – Несмотря на мысли, начал он достаточно вежливо. – Девяносто восьмого года рождения.

– Вижу. В мае месяце исполнилось семнадцать лет, и уже шесть приводов. – Прокурор проговорил медленно и отсутствующим тоном, вновь обнаружив что-то интересное в бумагах. Глеб хотел сказать, что на заборе тоже много чего написано, но решил подождать, пока тот не поднимет голову. В ожидании прошла минута. За ней прошла вторая, третья. Прокурор все читал, будто в руках у него был увлекательный роман. То, что на Войнова Глеба обращали так мало внимания, служило ярким доказательством его формального присутствия. Медлительность, а главное бессмысленность происходящего начинала раздражать.

– Извините, но я писал ходатайство о рассмотрении дела в мое отсутствие. Сотрудники выдернули меня из дома с кисточкой в руках, даже переодеться не дали. А я рисовал.

Прокурор поднял недоуменный взгляд, как если бы рисование являлось какой-то сверхспособностью.

– Занимаешься художеством?

– Да. Пробую перерисовывать известные картины, но получается отвратно.

Как бы не хуже, добавил про себя Глеб. Он не преувеличивал: с живописью у него совсем не клеилось. Наверное, принять этот факт было бы не так обидно, если у него имелись таланты в любом другом творчестве, но беда в том, что их не было совсем. Ни в рисовании, ни в стихах, ни в игре на гитаре Глеб не находил способностей. У него самого складывалось впечатление, будто кроме драк и умения влипать в разные неприятности он ничего не умеет. Очередной привод в отделение – красноречивое тому подтверждение.

– Что ж… – Прокурор отодвинул бумаги и с ходу выдвинул: – Меня не волнуют художества, если это не акт вандализма. Но тебе и без дополнительных статей грозит от трех до девяти месяцев лишения свободы в воспитательной колонии общего режима.

Ухмылка вылезла у Войнова Глеба помимо воли. Он понимал, выглядит она неуместно в эту минуту, но все-таки: сколько раз ему угрожали подобным наказанием? Дайте подумать. Воспитательной колонией его запугивали ровно пять раз, как в прошлом месяце, так и два года тому назад, при первом аресте. Мы лишим тебя свободы, парень, говорили представители органов власти, посадим за решетку вместе с уголовниками, отправим уведомление в школу, поставим печать в паспорте, и все, жизнь под откос. Когда-то давно это заставило струхнуть, но теперь Войнов Глеб не мальчишка какой-нибудь, он, можно сказать, собаку на этом съел и в методах воздействия разбирается ничем не хуже, чем сама власть.

– Окончательное решение вынесут на суде, но я, как представитель государственных интересов, буду настаивать на максимальном наказании. – При движении плеч погоны вновь блеснули золотом. – Я сказал что-то забавное? Тебе смешно?

– Да нет, это я так, вспомнил кое-что.

– С такими, как ты, мне приходится работать четырнадцать лет, и за это время я убедился: нет более жестокого, тупого, беспощадного преступника, чем подросток. Ко всему прочему и бесстрашного. Вы чувствуете свою безнаказанность и, совершив преступление, знаете, что никто не сможет наказать вас из-за возраста. Закон остается законом, даже если он не соответствует нынешним реалиям. Так устроено, что в отношении к несовершеннолетним уголовное законодательство более гуманное, чем к взрослым преступникам. И иной раз эта гуманность доходит до абсурда. Твой случай тому доказательство: в документах перечисляются преступления небольшой тяжести, средней тяжести, имеется рецидив преступлений, отягчающие обстоятельства, и, несмотря на это… – прокурор усмехнулся от переполняющего его возмущения, – и, несмотря на это, судом ни разу не применялось наказание в виде лишения свободы: какие-то шуточные штрафы, условные и исправительные работы. В то время совершеннолетнего за одну подобную статью сажают.

Прокурор отыскал в бумагах дату первого ареста.

– На учет ты поставлен в две тысячи пятнадцатом году. С того же периода было совершенно шесть преступлений. На год по три противозаконному действию, если рассчитывать математически. Но фактически же складывается иная картина. За нынешний год у тебя четыре привода, и с крайних двух преступлений еще не прошло и месяца. Месяца! В начале июля ты, Войнов Глеб, нанес тридцатилетнему гражданину Матросову побои, повлекшие по неосторожности причинение среднего вреда здоровью, а спустя двадцать шесть дней, то есть сегодня, третьего августа, тебе выдвинуто обвинение в преступлении против собственности. Под угрозой расправы отнял телефон у четырнадцатилетнего подростка.

Прокурор вынес руку, намереваясь на пальцах продемонстрировать число нарушений. Будто бы Глеб сам не знал их количество.

– Мелкое хищение. Распитие спиртных напитков в общественных местах. Нападение на сотрудника при исполнении, статья триста восемнадцатая Уголовного кодекса. Статья сто двенадцатая с отягчающими обстоятельствами, – здесь прокурор загнул сразу несколько пальцев, – это все твои драки, в том числе и в образовательном учреждении, когда еще ты там учился. А также разбойное нападение, за которое ныне задержан.

«И на которое я писал ходатайство…» – мысленно возразил Войнов Глеб, сквозь прищур приглядываясь к прокурору. Тот потряс своими загнутыми пальцами и сказал:

– Путь молодого уголовника.

– Ну уж нет. Я вам никакой не уголовник.

– Кто же ты тогда, раз не уголовник?

Войнов Глеб вспыхнул, горячая кровь дала о себе знать.

– Может, шпана, может, трудный подросток, но не тот, за кого вы меня принимаете. Да, меня можно назвать рецидивистом, потому что я часто махался в школе. Меня можно обозвать вором хотя бы за то, что я когда-то там прибрал две шоколадки в магазине, – Глеб постарался выделить следующие слова: – но это было всего единожды. Все, что стоит за мной, никак не относится к тяжким преступлениям. Я не совершал ничего ужасного. И никогда не собираюсь совершать.

– Вышеперечисленные статьи не являются для тебя чем-то значимым?

– Конечно нет! – Глеб знал, что ему не следовало это произносить, но он уже разгорячился. – Такими вещами занимается каждый в моем возрасте, но гоните вы только на меня. Знаете, в чем причина всех моих приводов?

– Ну? – Прокурор нахмурил брови.

– В невезении. Некоторым везет больше, чем мне, вот и все! Меня вы каждый раз ловите, на любую шалость подбираете статью. Относитесь так, будто я единственный трудный подросток – других для вас нет. Будто сейчас никто не выносит сладости, никто не пьет пиво и не дерется. Прямо в эту минуту, пока мы с вами здесь сидим и беседуем.