Горе от богатства

Маура боялась дышать. Лорд Клэнмар просит маму об услуге! Да еще эта услуга связана с ней самой! Что скажет Кирон? Что скажут соседи, когда она поделится с ними этой новостью?

Мать молчала. Мауре показалось, что лорд Клэнмар и ее мать ведут немой разговор, и взглядами они сказали друг другу гораздо больше, чем прозвучало.

– Если это в моих силах, милорд. – Мать не сводила глаз с лорда Клэнмара.

– Думаю, что это в ваших силах. – Он опять посмотрел на Мауру. – Моей внучке нужна компаньонка, и я был бы рад, если бы этой компаньонкой стала ваша дочь.

Позднее Маура часто вспоминала это невероятное, волшебное мгновение, но одно так и осталось непонятным: мама согласилась сразу, будто ждала этого предложения всю жизнь, будто знала, что какой-нибудь аристократ обязательно обратится к ней с такой просьбой.

– Вы просите у меня очень много, милорд, – медленно начала мать. – Маура – все, что у меня есть, и я…

– И вы хотите дать ей образование, – мягко перебил ее лорд Клэнмар. – Вы хотите, чтобы у девочки было все, к чему вы стремились в молодости, ради чего столько работали, не так ли?

– Да, милорд, – ответила мать неуверенно. – Но Маура никогда не расставалась со мной, она не знает Баллачармиша…

– У нее будет подруга ее возраста, дети быстро привыкают к новому.

Все молчали. Маура подумала, что сейчас умрет. Потом почувствовала, как мать ласково погладила ее по голове.

– Если Маура не против, я не возражаю, милорд.

Мауре показалось, что земля уходит у нее из-под ног. Происходит что-то необыкновенное, но что? Что значит «компаньонка»? Интересно, она будет жить в Баллачармише? Наверное, ей придется прислуживать леди Изабел.

Лорд Клэнмар серьезно посмотрел на девочку.

– Ты понимаешь, о чем я говорю? – спросил он.

– Да. Нет, – совсем растерялась Маура. – Я понимаю, что буду компаньонкой, милорд. В Баллачармише. Но, по правде сказать, я не знаю, что значит «компаньонка». Я буду работать на кухне или, как мама, в большом зале?

На мгновение в глазах у лорда промелькнула боль. Успокаивая девочку, он мягко сказал:

– Учение будет твоей единственной работой в Баллачармише. Ты сказала, что умеешь писать свое имя, но тебе надо еще очень многому научиться. Ты не будешь работать в Баллачармише. Он станет твоим домом.

С этими словами он откланялся и вышел.

ГЛАВА 2

Летом 1856 года в Нью-Йорке стояла невыносимая жара. Под лазурно-голубым небом было настоящее пекло. В курительной комнате дома Каролисов на Пятой авеню четырнадцатилетний Александр Каролис вытер пот с шеи платком из ирландского полотна. Он нетерпеливо ждал, когда отец закончит разговор с адвокатом и обратит внимание на него.

– Я прекрасно знаю, что думают о стоимости земли в районе, недавно вошедшем в городскую черту. Мой отец также был уверен, что фермы, которые он купил в 1825 году, станут частью города, – не терпящим возражений тоном говорил отец. Лиэл Кингстон кивнул. Он не стал настаивать на неразумности приобретения земель в необжитой северной части города. По землям, которые в 1825 году приобрел Сандор Каролис, сейчас проходит большая часть Бродвея, многие здания принадлежат Каролисам и приносят растущий с каждым годом доход. Да и рисковал Лиэл деньгами Виктора, а не своими. Даже если Виктор и ошибется, потеря будет просто каплей в море.

– Так ты все сделаешь, Лиэл? – спросил Виктор, заметив нетерпение сына. – Оформляй покупку. Фермы, леса, холмы. Я хочу получить эту землю со всеми потрохами, понятно?

Лиэл кивнул.

– Да, сэр. Займусь сделкой немедленно.

Он собрал бумаги, которые принес Виктору на подпись, и вышел. Виктор повернулся к Александру, своему единственному сыну.

– Ну, что на этот раз? Если ты хочешь спросить, может ли молодой Шермехон поехать с нами на лето в Гудзон-Вэлли, отвечу – да.

Александра, однако, интересовало совсем другое. Через две недели его троюродный брат и лучший друг собирался с матерью в Париж – там они намеревались пробыть до осени. А пока – предавайся блаженству, двери Колумбийского колледжа надежно закрыты до следующего семестра, отец уже плавает на яхте у побережья Флориды, мать вся в хлопотах по подготовке к путешествию, и Чарли Шермехон свободен, как птица. Он насладится этой свободой сполна, и Александр ему поможет.

– Чарли едет в Париж с матерью, – напомнил Александр отцу.

Отец насмешливо фыркнул. Кузина его жены неизменно отправлялась в Париж, когда муж в очередной раз пренебрегал ею. Виктор жалел, что она не осталась там навсегда, однако вслух этого не сказал.

– Ну и что? – отозвался он с легким раздражением. – Завтра утром мы едем в Тарну, до отъезда мне еще надо многих повидать.

– Я просто хотел спросить, можно я пока останусь здесь, а приеду через две недели? – Александр старался говорить равнодушно-деловым тоном, будто в его просьбе не было ничего необычного.

При других обстоятельствах он бы с не меньшей, чем отец, радостью отправился в их усадьбу. Расположенная высоко на холме, она гляделась в речку Тарну. Усадьбу построил его дед, венгр по происхождению, и назвал в память о реке, которая протекала мимо его родной деревни. Подобно всем венграм, Сандор страстно любил лошадей, и его племенная ферма была предметом зависти всех конезаводчиков. Виктора лошади не интересовали, он сохранял ферму только потому, что это было престижно и доходно. Александр всегда с нетерпением ожидал отъезда в Тарну, он часами с наслаждением скакал вдоль берега Гудзона и по окрестностям усадьбы. Только из-за соблазнительной возможности провести с Чарли две недели без присмотра Александр был готов добровольно сократить свое пребывание в Тарне. Отец Чарли отдыхает на яхте, его собственный вдовствующий отец едет в Тарну, так что никто не помешает им с Чарли посетить самые злачные места Нью-Йорка. Они уже наметили побывать на скачках в Лонг-Айленде, где делались сумасшедшие ставки, и испробовать еще много других удовольствий – посетить, например, если хватит духу, заведение мадам Жози Вудс. Она содержала самый дорогой бордель в городе, и его посетители знали, что могут рассчитывать на ее сдержанность. Бордель располагался неподалеку от дома Каролисов.

– Почему? – Отец пристально посмотрел на сына. Александр изо всех сил старался не выдать своего волнения. Он знал, что стоит отцу заподозрить истинную причину его желания задержаться в Ныо-Иорке – прощай свобода до совершеннолетия.

– Отметки у Чарли хуже некуда, его могут исключить из колледжа, если он не подтянется. Его мать даже берет в поездку репетитора. Она хочет, чтобы Чарли начал заниматься сейчас же, еще до отъезда. Он не в восторге, конечно, и я подумал, что если останусь, это его поддержит.

Александр сказал чистую правду. Отметки у Чарли и вправду были хуже некуда, и мать действительно наняла очередного репетитора. Но репетитору было немногим более двадцати, и Чарли без труда нашел с ним общий язык.

Виктор Каролис презрительно фыркнул. Слабая успеваемость Чарли Шермехона не удивляла его. Шермехоны занимали прочное положение в нью-йоркском обществе с 1636 года, но, по мнению Виктора, умом не блистали. Однако родня есть родня, и если уж Виктор женился на девушке из рода Шермехонов, то почему бы не использовать родственные связи сполна.

– Я поговорю с его матерью, – сказал он коротко. – Но пусть она ни дня сверх этого не задерживает тебя здесь. Боюсь, в этом году вспышка холеры будет сильнее прошлогодней. Я не хочу, чтобы ты был в городе, когда начнется эпидемия.

Александр кивнул. Летом всегда была холера, но обычно она не выходила за пределы районов, где жило простонародье. Александр никогда не бывал в этой части города.

– Благодарю вас, сэр. – Он с трудом скрывал ликование. – Можно я пойду, скажу Чарли?

Отец разрешил, и Александр постарался выйти как можно степеннее, хотя ему хотелось прыгать от радости.