Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 13 из 14



В общем, пришлось моим приказным изрядно покорпеть над переписыванием и перерисовкой всех обозначений. Понятно, сразу все не запомнят, но хотя бы необходимый минимум! Уже есть шанс управлять флотом, а не просто делай как я. Ну, и пришлось срочно озаботиться судами связи. Тут припомнились посыльные фрегаты, но пока плаваем мельче, так что хватит и нескольких фелюг, которым было приказано идти строго в кильватер с флагманом и держаться поближе. Каждому из их капитанов поставили свой знак, подъем которого на корме «Святой Елены» означал приказ срочно сблизиться для получения и передачи новых предписаний остальных кораблям флота.

Поручение, данное местному греку Теодоракису, было простым. Пройти вдоль берега на предмет поиска следов присутствия крупного кавалерийского отряда. В самом деле, может калмыки в нескольких верстах встали, решив по простоте душевной, что пришли куда надо. В контакт не вступать, ни с кем по возможности не воевать, просто разведать.

— Все исполним, государь, — кивнул командовавший конвоем стрелецкий полусотник Мякишев.

— За греками приглядывайте, — добавил Михальский. — Христиане они или нет, а все же крымского хана люди.

— Ничто, у нас не забалуют, — нехорошо усмехнулся довольно пожилой казак по прозванию Лунь, вызвавшийся идти в поиск вместе со стрельцами.

В отличие от моих ратников, впервые увидевших море во время этого похода, большинство казаков участвовали в набегах на крымское или турецкое побережье, а потому могли быть полезными.

— Что думаешь? — обернулся я к деликатно помалкивающему Михальскому, когда фелюга разведчиков скрылась за горизонтом.

— Да рано еще, ваше величество, — отозвался Корнилий.

— В каком смысле?

— Не ходит степная конница так быстро, — пояснил мне телохранитель. — Надо давать отдых коням, вести разведку и вообще.

— Что-то у татар прежде получалось! — помрачнел я, припомнив свой поход на степняков.

Дело, в общем, давнее. Я тогда с отрядом драгун и поместной конницы целый месяц носился как наскипидаренный за ватагами крымцев, устроившим очередной набег. И ведь нельзя сказать, чтобы совсем безрезультатно, все же пару раз мы их ловко приложили и даже отбили немного полона, но основная масса татар и ногайцев просочилась как вода между пальцами и ушла в Дикое поле.

Так что, пришлось возвращаться не солоно хлебавши, под ехидными взглядами некоторых бояр. Дескать, это тебе, надежа-государь, не ляхи, чтобы их полками нового строя бить. Тут ловчее надо, в смысле, как от дедов заповедано. С тех пор я, собственно, и оставил попытки схлестнуться с ними в чистом поле и сосредоточил усилия на укреплении границ.

— Когда спасаешься бегством, можно и коней загнать, — пожал плечами литвин. — Тем более, если дома есть табуны других. Идти в набег — дело иное. Тут надо лошадей беречь иначе без добычи останешься. Да к тому же, я полагаю, наш друг Дайчин-Хошучи со своими воинами в данный момент разоряет ногайские и татарские кочевья и уводит скот.

— Какого хрена?! Мы же договорились, что встретимся здесь и пойдем на Крым!

— Я бы мог сказать, что они варвары, но все люди в первую очередь заботятся о себе. Для калмыков оставить врага без скота куда более понятная задача, чем захват его земли.

— Ладно, — махнул я рукой, осознав свою неправоту. — Что раньше-то не сказал?

В ответ Михальский столь красноречиво посмотрел на мое величество, что мне на мгновение стало стыдно. В самом деле, с тех пор как на моей голове оказалась корона, я стал куда меньше прислушиваться к советникам, а больше раздавать указания, требуя их неукоснительного выполнения. И в этот раз тоже, все сам решил, до исполнителей свою волю довел, а возражений слушать не стал. Да они и помалкивали, если честно.

— Что там с бродами? — поспешил я сменить тему.

— Ищем. Я послал своих лучших людей, так что, полагаю, скоро найдем.

— Хорошо, — кивнул я. — Сообщи всем, что вечером будет совет. Может, кто чего разумного предложит. Одна голова хорошо, а две вообще все запутают.

Оставшись один, я погрузился в раздумья, чтобы сделал в данной ситуации до того, как стал царем? Тогда я тоже часто своевольничал, не прислушивался к мнению более опытных людей, был скор на решения и расправу, но всегда умел обернуть сложившуюся ситуации к своей пользе. Кстати, это многие заметили. Даже Дмитрий как-то спросил меня, почему я не казнил Филарета и его союзников бояр, хотя имел все доказательства их заговора, против себя.



— Как тебе сказать, сын мой, — задумался я. — Свои ведь.

— Свои? — удивился тот. — Но мы ведь не русские? К тому же, в Мекленбурге, вы не стеснялись укорачивать на голову нерадивых слуг. Я знаю, мне матушка рассказывала.

— Это точно, — поддакнул внимательно прислушивавшийся к нашему разговору Петька. — В Шверине до сих пор ходят легенды, о том, как вы приказали вздернуть господина Рукендорфа. Говорят, он очень потешно сучил ногами, болтаясь на веревке.

Последние слова, маленький сорванец произнес с явным сожалением, что ему из-за малолетства не удалось полюбоваться подобным зрелищем.

— Кого? — удивился я, поскольку имя казненного мне ничего не говорило.

— Ну, кажется, он был управляющим герцогскими имениями.

— Ах, вот он что. Да, было дело. Этот сукин сын обкрадывал, как потом выяснилось, не только меня, но и моих кузенов.

— Но почему же, ваше величество, вам не поступать так же и здесь? — снова спросил царевич.

— Когда-нибудь, мой мальчик, ты займешь мое место и будешь править нашим народом. Нашим, я называю, прежде всего, русский, поскольку именно России наш род обязан своим возвышением. Никакой Мекленбург, Померания или даже Бавария не сравняться своим могуществом и богатством с этой землей. Более того, как бы не были велики германцы, русские ни в чем им не уступят. Ни в военном искусстве, ни в благородстве, ни в каком ином таланте.

— Но ведь в прежние времена Никлотинги правили даже Швецией? — недоверчиво воскликнул Дмитрий.

— Швеция, сынок, всего лишь небольшая и не слишком богатая страна, да к ому же и с не самым лучшим климатом. Разве что железо в ее недрах много. Но то не беда, скоро и у нас сыщется и того более. Твой дядя Густав-Адольф весьма разумно правит ей и, несомненно, добьется больших успехов, но с Россией ей не сравниться.

Судя по всему, внуку короля Карла IX сказанное мной показалось дикой ересью, но, по крайней мере, у него хватило ума промолчать.

— Так вот, — продолжил я. — Есть у нас русских, такая черта. Мы очень любим гонимых. Бояре Романовы в свое время были очень богаты и влиятельны, но жители Москвы отличали их не более чем иных представителей аристократии. Но стоило им попасть в опалу к Борису Годунову, потерять свое значение и земли, как их вдруг стали любить и жалеть. И это продолжается до сих пор. Казнить просто. Трудно сделать так, чтобы лишившийся головы не стал мучеником.

— Государь, вы сейчас о митрополите Филиппе?

— И не только. Может, слышал про некоего Ефима Подгородецкого из московских дворян?

— Нет. А кто он?

— Да так, пустослов, один. Служил воеводой в нескольких городах. Нигде ничего доброго не добился, однако и опалу возложить было не за что. Так, глядишь, и до думского чина поднялся, да как-то по пьяному делу его зарезали. И сразу же слух пошел, что это Михальский сотворил по моему приказу. И все его сразу жалеть стали, молебны в церквях заказывать…

— И что вы сделали?

— Ничего. Погоревали маленько и забыли. Собаки лают, ветер носит! А учинилось бы следствие, стали болтунов на дыбу тащить, да языки рвать, его, глядишь, и в великомученики произвели. Так-то вот!

Судя по всему, царевич не был со мной согласен, но, быть может, со временем и поймет. В любом случае, он станет вторым Никлотингом на Московском престоле и царствование его будет освящено божьей волей и традицией. Но это все дела далекого или не очень будущего, а теперь нужно что-то решать.

Впрочем, решение нашлось само собой. Вечером на совет, помимо всех прочих, явился и Панин, который успел к тому времени добраться к месту рандеву с основной частью флота. Пришел он не один, а в сопровождении отбитого у татар изможденного полонянника. Худой и жилистый, с многочисленными следами пыток на теле, он вероятно был лишь тенью себя прежнего и лишь глаза, яростные и неукротимые, выдавали в нем человека незаурядного.