След лисицы

— Что с тобой, Листян-ага? — рядом с ней на корточки присел тот, от кого она давно сбежала. — Ты плачешь?

Девушка знала, что Наран все ещё ее любит. Он смотрел на неё с жалостью, с нежностью. На миг снова мелькнула дерзкая мысль сбежать с ним прочь, как когда-то она уже сбежала от отца к брату. Вот только второй раз обмануть его не выйдет. Да и менять жизнь княгини, хоть и при старом муже, на шатёр пусть даже и тысячника было глупо и недальновидно. А вот… Злость и жалость к себе — плохой советчик, просто отвратительный. И Листян совершила ошибку, о которой жалела не раз.

Подалась к нему, глотая слёзы, обвила его шею руками, поцеловала сама. Наран оцепенел, не веря, но глаза его вдруг вспыхнули таким восторгом, таким счастьем, что ей вдруг захотелось засмеяться.

— Лис, — шепнул он, опуская руки ей на плечи. — Что ты делаешь?

— Отнеси меня в свой шатёр. Сейчас, сегодня.

— Почему?

— Я так решила.

Этого было ему достаточно. Подхватил ее на руки, побежал — прижимая к себе так нежно и осторожно, как самый хрупкий сосуд, как драгоценность. И снова в ее голове зародилась сомнение: а правильный ли она делает выбор? Мужчина, который ее боготворит, носит на руках, так трепетно целует, дрожит под ее пальцами — точно ей не нужен? За последние годы она успела привыкнуть к этому обожанию. Знала, что Нарана можно просить о чем угодно. Он не откажет.

Даже сейчас он у ее ног, трепетно целует руки и смотрит вопросительно.

Ох, ну и слабак! Настоящий степняк должен был бросить ее на подушки и взять, мощно и стремительно. Настоящему мужчине некогда нежничать и ждать дозволений. Давно бы уже заставил ее, был настойчивым и сильным, но чего-то все боялся. Уйти бы… но ни один кохтэ не посмеет к ней прикоснуться, кроме Нарана.

— Не смотри на меня так, – шепчет Листян, закрывая глаза. — Просто… люби.

Медленно и трепетно Наран снимает с ее плеч тяжелый теплый халат, с благоговением касаясь ключиц, шеи, плеч. Стягивает через голову рубаху. Целует нежную кожу груди, гладит колени, дрожа. Листян тоже начинает трясти — уже от страха и понимания, что она делает что-то не то. Надо бы вырываться, бежать, но… стыдно. Сама ведь напросилась!

А юноша укладывает ее на подушки и быстро раздевается сам. Целует ее холодные щеки и побелевшие губы, спрашивая:

— Ты точно этого хочешь, маленькая?

— Хочу.

Горячее мужское тело так близко! Гладкое, крепкое, большое. Губы на шее, от которых расходятся волны тепла, твердые пальцы на ягодицах. Невольно она хватается за надежные плечи, всхлипывая: Листян вдруг кажется, что вот оно сейчас придет, то самое, приятное, восхитительное – от чего женщины краснеют и улыбаются так загадочно. У кохтэ нет тайн, они не считают происходящее между двумя влюбленными постыдным, и Листян прекрасно слышала все эти разговоры.

Острая боль становится для нее неожиданностью. Про неудобства первого раза она тоже все знала, но не думала, что будет настолько неприятно. Наран замирает на миг над ней… в ней, а потом с отчаянным стоном двигается. Ей остается только зажмуриться и закусить до крови губу, чтобы не разреветься от сокрушительного разочарования.

Закончилось все быстро. Тысячник еще долго гладил ее по волосам, пока она старательно притворялась спящей. Корила себя ужасно – что она наделала? Зачем? На что надеялась? Ведь не любила Нарана и прекрасно это знала. Сделала больно и себе, и ему. Дура, небывалая, невероятная дура!

Убежала из его шатра, едва только мужчина заснул, догадываясь, что он все видит, но не остановит. Оделась, разыскала Нурхан-гуая и попросила:

— Прошу вас… не пускайте утром Нарана ко мне. Пусть не приходит.

Непонятно, понял что-то старый воин или нет, но пообещал.

Выезжали на рассвете: Баяр, Листян и сотня воинов. Среди них – женский десяток во главе с Сельвой, одной из бездетных вдов. Баяр сказал, что половина останется с ней, в том числе и женщины – для солидности и безопасности. Девушка была на все согласна, лишь бы среди них не было рыжего тысячника. Еще днем раньше Листян бы капризничала и перебирала содержимое своего сундука, но теперь ей было совсем не до этого. Хотелось сбежать и побыстрее. Она торопила брата, ломала пальцы, оглядывалась и успокоилась только тогда, когда удалилась от стана на несколько перелетов стрелы. Баяр поглядывал на сестру искоса, но ничего не говорил.

А Листян вдруг подумала о том, что если бы Наран сейчас ее догнал и забрал себе – она бы сказала ему “да”.

Но он не догнал, и постепенно она выкинула из головы эти глупости. Зачем нужен тысячник, когда ее ждет настоящий князь?

8. Настоящий князь

Приближающегося к ним мужчину стариком назвать было невозможно, хоть он и был очень немолод. Высокий, крупный, с лицом, изрезанным глубокими морщинами, короткой рыжеватой бородой и белыми волосами до плеч. Глаза ярко-голубые, умные, вполне молодые. Одет очень роскошно – в подбитый серым густым мехом плащ, у шеи скрепленный серебряной пряжкой-фибулой тонкой работы: в виде лисицы, свернувшейся в клубок – с изумрудным хитрым глазом. На руках рукавицы, сапоги тоже оторочены мехом и расшиты золотой канителью. Учитывая, что здесь везде еще лежал снег – очень практичный наряд. Только голова была ничем не прикрыта, лишь кожаная лента на лбу без всяких украшений.

Листян натужно сглотнула, когда тяжелый взгляд мужчины остановился на ней. Ей было очень страшно.

— Это что, моя невеста? – прогудел страшный мор. – А еще моложе не нашлось? Что же не привезли вы ребенка? Или грудного младенца? Великое солнце, да ей хоть пятнадцать-то есть?

— Мне восемнадцать, – выдавила из себя Листян сипло.

Ее бил озноб – от волнения ли, от едкого ужаса, а может – от холода. В степи зимой, конечно, холодно, но она в снегопады и морозы сидела в шатре. А тут – долгая дорога, непривычная, невкусная пища, да и одежда у нее не самая, как оказалось, теплая.

Из носа текло второй день, горло саднило, в глаза — будто песка насыпали. Жара вроде не было, и то радость.

— Не нравится? – весело спросил Баяр. – Обратно поворачивать?

— Ну нет уж, уговор есть уговор, – мигом передумал князь. – И как зовут мою юную невесту?

— Листян.

— Почти что лисица. Хороший знак.

— Лис, это Матвей Вольский, князь Лисгорода.

На миг ему сестру даже стало жаль, такой испуганной и бледной она выглядела. Заставил в себе жалость замолчать: так было нужно его народу. Он точно знал. Даже будь на месте Листян его дочь, он бы поступил так же. К тому же Баяр успел узнать Вольского довольно неплохо, как ему казалось. Тот был хоть и грозен, но справедлив и довольно терпелив. И про то, с кем его маленькая сестренка ночь провела, хан, конечно, тоже знал: Наран все ему рассказал, снова желая видеть девушку своей женой. Баяр нарочно медлил, ждал до последнего – не скажет ли ему чего-то Листян. Не сказала. Спешила в дорогу, рвалась навстречу жениху. Сама выбрала, стало быть, никто ее не принуждал.

— Я… приветствую князя Лисгорода, – голос Листян звучал жалко и тихо. В довершение всего она закашлялась.

— Простудилась? – заворчал князь. — Поехали. Тут рядом деревня, где мои знакомцы живут. В бане попарим, медом напоим – и будет здорова. Что смотришь, хан, или не доверяешь?

— А с чего бы мне тебе не доверять, князь? – невозмутимо ответил Баяр. – Со мной сотня лучших воинов. Попробуй слово против меня молви – увидишь, что будет.

Страшный старик расхохотался громко и весело, Баяра по плечу ладонью стукнув (хан едва из седла не вылетел).

— Знаю-знаю вашу доблесть. Даже пытаться не буду. Помню прекрасно, как вы мою тяжелую пехоту в царство мертвых отправили.

У самого князя тоже, разумеется, были с собой воины. Он называл их малою дружиною. Одинаковые на лицо, огромные, широкие, в два раза крупнее любого из кохтэ, они молча таращили на Листян свои светлые круглые глаза. И кони были им подстать: свирепые зверюги с грозными копытами. Очень красивые и очень опасные, совсем не похожие на маленьких степных лошадок. Девушка чувствовала себя рядом с дружинниками как воробышек рядом со степным орлом: маленькой, слабой, да еще и больной. Ничего ей уже не хотелось, даже есть – только бы в тепле и полежать. Может, еще горячего молока выпить.