Страница 60 из 68
— Или может хотя бы чаю предложите?
— Я впустила вас в квартиру, этого достаточно, чай вы и дома можете попить, — я сама себя не узнаю, стальные нотки в голосе даже для меня становятся сюрпризом, не говоря уже о Волкове, гордо восседающем на диване в нашей с Егором гостиной.
Судя по удивленно приподнятым бровям мужчины, он совершенно не ожидал от меня подобной дерзости.
Я и сама не ожидала.
— А вы изменились, Ксюша, — он усмехается, вальяжно откидывается на спинку дивана и закидывает одну ногу на другую, всем своим видом показывая, кто здесь хозяин положения, источая полную в себе уверенность.
— О вас я того же сказать не могу, вы извините, Евгений Николаевич, но у меня нет времени вести с вами праздные беседы, давайте к делу, — я понимаю, конечно, что с людьми его уровня так не говорят, не такие как я, не в моем положении, но также отчетливо понимаю, что ничего он мне больше не сделает, потому что у меня тоже есть друзья, влиятельные друзья, а главное у меня есть Егор, и после всего, после всех моих закидонов, он выбрал меня.
— Присядьте, Ксюша.
Мне не нравится этот человек, не нравится его присутствие в нашей с Егором квартире, и я только могу молча радоваться, что котенок сейчас с бабушкой.
— Евгений Николаевич, давайте на чистоту, у меня нет никакого желания с вами разговаривать, если вы пришли в очередной раз угрожать и давить авторитетом, давайте я сэкономлю наше с вами время. Запугивать меня у вас больше не получится, с работы меня не уволят, вы это прекрасно понимаете, и вы не единственный влиятельный человек в городе, у меня, как оказалось, есть весьма интересные друзья, поэтому давайте просто разойдемся с миром.
Я опираюсь спиной на стену позади, скрещиваю руки на груди, не сводя взгляда с мужчины напротив. Удивительно, но почему-то страха перед этим человеком я больше не испытываю, то ли перегорела, то ли действительно осознала, что ничего он не сделает. Максимум угрозами пробросается и все равно уйдет. Ведь наверняка же за сыном следил задолго до дня рождения Никола Федоровича.
Правда, чего ждал не ясно.
— Я не собирался вам угрожать, — честно признаться, его слова меня удивляют, — очевидно, эффект от угроз краткосрочен, — губы мужчины трогает кривая ухмылка.
— Тогда что?
— Я пришел просить вас подумать не только о себе, но и о моем сыне, и его будущем.
— Я не понимаю, о чем вы, — и вроде стараюсь говорить ровно, а голос все равно подводит.
— Все вы понимаете, Ксюша, не можете не понимать. Егору всего восемнадцать, ему рано в семью играть, у него вся жизнь впереди и сейчас он ее гробит, — на последних словах мужчина срывается, повышает голос.
В его движениях появляется некая нервозность. Я ничего не говорю, просто жду, пока мужчина продолжит.
— И вы, Ксения, тому причина.
— Я?
— Вы, — подтверждает, — ладно он дурной, мало того, что европейский ВУЗ бросил, черт бы с ним, но у него возможностей ведь море, Москва опять же, перспективы.
— То есть вы хотите сказать, что перспективы есть только в Европе и в столице?
— Не передергивайте, — отмахивается недовольно, — вы поймите, Ксюша, я не желаю вам зла, но Егор не вашего поля ягода, он мальчишка еще, вбил себе в голову глупость.
— А глупость — это я? Правильно я вас понимаю?
Он сначала открывает рот, но передумав, только вздыхает громко, молчит некоторое время, меня взглядом буравит.
— Ксюша, давайте на чистоту, вы взрослая женщина, у вас маленький ребенок, а моему сыну восемнадцать. Ему учиться нужно, строить карьеру, жить в конце концов. А что его ждет с вами? Он уже умудрился влезть в кредитные обязательства, по которым нужно расплачиваться, как скоро это скажется на его учебе? Отношения с вами не то, что ему нужно.
— А что ему нужно? — не выдерживаю, выходит слишком эмоционально, это я уже потом понимаю.
Нужно держать себя в руках.
— Дайте угадаю, — усмехаюсь, нацепив маску абсолютного равнодушия, — ему нужна та милая девочка, да? Аля, кажется? — стоит только вспомнить о нахальной девице, как ладони сами сжимаются в кулаки, а в груди медленно просыпается ярость. Я помню, как она на меня смотрела, помню ее обидные слова, помню, как впервые увидела ее рядом с Егором, как она его касалась. Уверенно, собственнически.
— Зря вы иронизируете, Аля хорошая девочка.
— О, ну, конечно, как же иначе, и приданное тоже наверняка хорошее, — надо бы притормозить, но не могу, просто не могу, — решили удвоить свое состояние за счет сына?
— Ксения, — рычит предостерегающе.
— Утроить? — понимаю, что меня заносит, но остановиться уже не могу.
— Прекращайте ерничать, мои действия продиктованы отнюдь не материальной выгодой, а лишь заботой о сыне. Просто представьте себе, лишь на минутку задумайтесь, вот так пройдет двадцать лет, Егор однажды проснется и пожалеет о потерянной молодости, возможностях. Думаете, он скажет вам спасибо?
— А вы думаете, он скажет спасибо вам? — цежу сквозь зубы, меня трясет от происходящего. — Думаете он будет благодарен вам за то, что делаете выбор за него, за то, что лезете в его жизнь, пытаетесь навязать ему свой мнение? Даже партию подобрали, да? Как вы себе это представляли? Думали, ваш сын настолько глуп, что просто клюнет на смазливую мордашку?
— Прекратите выдумывать то, чего нет на самом деле. Егор с Алиной в прошлом дружили и отлично ладили, и раз уж он не слышал меня, мог услышать ее, а если бы и получилось, что в будущем, я был бы только рад. Я своему сыну не враг, но портить жизнь ему не позволю.
— Вы единственный, кто способен испортить ему жизнь, — я окончательно теряю терпение, просто потому что этот человек настолько непробиваем, что не видит очевидного. А у меня в ушах гулом звучат слова Егора и перед глазами стоит картина очередного срыва. — Уходите.
— Что?
— Убирайтесь из моего дома, — повторяю, потому что еще немного и я просто выцарапаю ему глаза.
Я перед Егором виновата не меньше, потому что испугалась, сбежала, совершенно не понимая, как сильно его обидела, сколько боли ему причинила.
— Вы не понимаете, что творите, Ксюша, вы ему сейчас жизнь ломаете.
— А вы его чуть не угробили, — возвращаю ему должок, глядя прямо в глаза.
Он теряется, я по лицу вижу, по вспыхнувшей во взгляде ярости.
— И меня чуть было соучастницей не сделали, уходите, Евгений Николаевич, нам с вами говорить не о чем.
Он сначала молчит, не двигается даже, а потом резко вскакивает на ноги, одаривая меня таким бешеным взглядом, что я тут же жалею о своей излишней болтливости. Однако вопреки моим ожиданиям, мужчина лишь шумно втягивает воздух в легкие, а потом и вовсе стремительно пролетает мимо меня, и через несколько секунд я слышу, как захлопывается входная дверь.
И лишь спустя долгие минуты ко мне возвращается способность двигаться.
Медленно, на ватных совершенно ногах, я подхожу к кухонному столу и падаю на стул, пряча лицо в ладонях.
На глаза наворачиваются слезы, и я понимаю, что в общем-то нет повода реветь, в это раз нет, а все равно паршиво. И я совру, если скажу, что слова этого человека меня не задели, совру, если скажу, что ему не удалось посеять во мне зерно сомнения. Удалось.
Я так глубоко погружаюсь в себя, что даже не замечаю возвращения Егора, и лишь когда до слуха доносится любимый голос, понимаю, как глупо попала.
— Ксюша, малышка, Ксюш.
Я смотрю на него в ужасе, смахиваю с лица слезы.
— Ксюш, что случилось?
— Ничего, я… — я даже не могу ничего придумать.
— Давай ты не будешь заливать, еще скажи лук резала, или фильм грустный посмотрела. Рассказывай. Правду.
Я не знаю, что ему сказать, ничего не могу придумать, понимая, что не смогу ему соврать, и не хочу, в общем-то.
— Я жду, Ксюша.
— Твой отец, приходил, — выдыхаю тихо, — снова.
— Что он тебе наговорил? И что значит снова?
Он напрягается, с меня взгляда не сводит, челюсти с силой сжимает. На скулах играют желваки, дыхание становится шумным, рванным. И я понимаю, что мне стоило, как и раньше держать язык за зубами, но, видимо, я слишком долго молчала. А потому меня прорывает, слова сами рвутся наружу, и я вываливаю на Егора все, что произошло за последний год. Вываливаю на него и причину своего глупого поступка и последовавшего следом за ним побега.