Распутин-1917

Третьим классом ездила не только беднота. Встречались пассажиры, не желающие переплачивать, любящие общение, не стесненное светскими условностями. В третьеклассных вагонах атмосфера складывалась традиционно веселая и душевная. Не удивительно, что герои «Идиота» князь Мышкин и купец Рогожин познакомились именно там, а болтливый чиновник им еще и все сплетни рассказал. Но все же, низший класс накладывал определенный отпечаток убогости, считался в высшем обществе “не комильфо”, поэтому товарищ Раскольникова Разумихин из “Преступления и наказания” был искренне возмущен, что скупердяй и не состоявшийся жених Дуни Лужин отправил свою невесту и потенциальную тещу путешествовать именно третьим классом.

В то время, как в зелёные вагоны народ заселялся со всем своим багажом, пассажиры жёлтых и синих сдавали вещи на хранение, получая квитанции на каждое сданное место. Анна настояла, чтобы её шляпные коробки все без исключения грузили в мягкое купе. Проводник попытался возразить, что в синий вагон можно взять небольшую ручную кладь, но купюра совсем невеликого номинала привела его к пониманию, что женские головные уборы не имеют права путешествовать отдельно от хозяйки, даже если их полсотни. Решительное лицо Ревельской и скромное подношение, подкреплённое присутствием целого адмирала, сделали служителя МПС уступчивым и лояльно-сговорчивым. Адриан Иванович, с утра ломавший голову, чем занять очередной унылый день, к обеду превратился в путешественника, участника головокружительного детектива.

— Простите, что сразу не сказала, — доверительно прошептала ему Анна во время прогулки, взяв под руку, — но вам срочно нужно уехать вместе со мной, никому не сообщая и не заходя домой.

Анна поднесла пальчик к губам, предупреждая возражения адмирала.

— За вами, Адриан Иванович, следят, причем весьма профессионально. Не думаю, что с целью вручить приглашение на торжественный приём в вашу честь. Разбираться, кто это и зачем, нет времени. Поэтому предлагаю сделать ход, неожиданный для ваших соглядатаев. Через час уходит мой поезд на Петроград. Купе уже заказано. По дороге вы узнаете много интересного и сами определите, что делать дальше.

Непенин, несколько смущённый напором своей ученицы, тем не менее подчинился и с удовольствием наблюдал за настойчивой оккупацией купе первого класса, гадая, что такое ценное Анне нельзя сдать в багаж. По весу шляпные коробки превышали заявленное содержимое.

— Российские поезда всё же удобнее иностранных, — проскрипел незнакомый голос у дверей, и в купе сунулась стариковская седая голова в надвинутом на брови малахае.

— Прошу прощения, — начала было Непенин…

— Ну сколько можно! — перебила его Анна, — я места себе не нахожу! Хотела даже на привокзальную площадь сходить — взглянуть…

— Не извольте волноваться, всё под контролем. Работает спецназ, — ответил гость хорошо знакомым баритоном, расправляя плечи, выпрямляясь и приобретая узнаваемые очертания. — Рад видеть живым и здоровым, Адриан Иванович, и прошу немного помочь мне освободить вас от навязчивого хвоста. Вы, оказывается, настолько популярный человек в Гельсингфорсе, что за вами увязались два соглядатая! Не следует увеличивать неопределенность и тащить их за собой в Питер. Пора обрубать!

— Григорий Ефимыч, — радостно и удивлённо воскликнул Непенин, — мне казалось, что я уже потерял способность удивляться вашим талантам. Конечно же, я к вашим услугам. Что мне делать?

— Работаем медленно, никуда не торопясь. Вы выходите из вагона, закуриваете и, не спеша, как на прогулке, идёте к вокзалу, но не заходите внутрь, а огибаете слева, проходите по заднему двору между торцом основного здания и сараем — там узко, но пройти можно. Выходите на перрон с другой стороны и спокойно возвращаетесь в вагон. Аня, ты у нас — на посту, охраняешь сама знаешь что. Ни шагу из купе, всех впускать, никого не выпускать. Проконтролируешь возвращение его высокопревосходительства… И не скучай, скоро будем …

— А ты?

— А я пообщаюсь с эскортом адмирала, — нехорошо усмехнулся Распутин. — Страсть как интересно узнать, кто у нас такой любопытный?

— Но…

— Никаких “но”. Работаем!…

Непенин вышел на перрон, щурясь на морозное солнце, достал из кармана пальто портсигар, не спеша обстучал об него папиросу, прикурил от услужливо протянутой проводником спички и пошёл, поёживаясь, к дверям вокзала. “Только не оглядываться! — в такт шагов шептал он, пропуская торопящихся пассажиров и уворачиваясь от поклажи, перетаскиваемой носильщиком, — тот, кому надо, всё увидит и всё сделает, как положено.”

Анна проследила, как адмирал подошёл к ажурной вокзальной арке, задумавшись, постоял несколько секунд и, ускоряя шаг, двинулся к срезу здания. Двое солидных, хорошо одетых господина, безмятежно балагуривших у соседнего жёлтого вагона, вдруг встрепенулись, выбросили недокуренные папироски и направились следом. Когда Непенин исчез за поворотом, они, не таясь, сорвались в галоп. И тут краем глаза Анна увидела третьего, до сего времени безмятежно торговавшего пирожками с лотка. Поставив свой товар прямо на грязный снег и не обращая внимания на окрик покупателя, лоточник поднял воротник, опустил козырёк картуза на глаза и направился вслед за парой шпиков.

“Их не двое, а трое! И Гриша ничего не знает про третьего! — прошептала Ревельская, беспомощно оглядываясь по сторонам. — Что же делать?”

Спины преследователей удалялись, но были хорошо различимы. Анна своим острым женским взглядом обратила внимание, что именно третий представляет наибольшую опасность. Он шёл, пружиня, легко неся своё массивное, но пропорционально сложенное и послушное тело. Всё в его походке, осанке, взгляде, вскользь брошенном вдоль стоящего поезда, выдавало повадки сильного зверя, случайно, временно принявшего человеческий облик. Нет, оставлять Григория наедине с ним она не будет, несмотря на все приказы.

Непенин вышел на хозяйственный двор вокзала. Старательно обходя ледяные колдобины, пробрался к дровяному навесу, навалившемуся своими почерневшими балками на каменную кладку станционного здания яичного цвета, протиснулся в узкое пространство, поморщившись от царящего здесь зловония. Видимо, это место облюбовали в качестве отхожего и кошки, и люди. Первый ряд дровяных чушек, второй, третий… Сзади послышались топот и чертыхание. Четвёртый ряд, пятый… Какая-то возня, стон, глухой удар падающего тела. Моряк остановился, прислушался к хлюпанию, подвыванию и неясному бубнёжу. Сделав несколько шагов назад, Непенин осторожно выглянул из-за поленницы. Между рядами дров, неестественно вывернув руку, без всякого движения лежал человек в дорогом пальто. Его котелок, слетевший с головы, валялся в трёх шагах, мятый и грязный. Рядом с подельником, привалившись спиной к поленнице, сидел второй джентльмен, одетый так же, как и первый, с тонкими чертами лица и франтовато завитыми усиками, на которые капала кровь из разбитого носа. Над ним чёрной тенью нависал Распутин. С Григория слетели парик и накладная борода, и Непенин заметил, насколько тот осунулся и похудел. От старого распутинского образа не осталось почти ничего. Черты лица заострились, кожа обветрилась и посерела… Только глаза… Хотя во взгляде моряк тоже прочитал нечто новое, а потому- пугающее. Григорий поморщился, коротко посмотрев на адмирала.

— Быстро идите в вагон, никуда не сворачивая и не отвлекаясь. Догоню на перроне.

Непенин кивнул и не оглядываясь, пошёл к поезду, стараясь не споткнуться о разбросанный мусор и не поскользнуться на замёрзших жёлтых лужах.

— Итак, повторяю свой вопрос, — обратился Распутин к шпику, убедившись, что адмирал ушел. — Имя, фамилия, должность, суть задания, кто командует операцией?

Лежащий на земле соглядатай, скосив глаза на своего товарища, не подававшего признаки жизни, как рыба, несколько раз беззвучно открыл рот и прохрипел что-то невразумительное, отчего на губах появилась светло-розовая пена.

— Кажется, перестарался, — досадливо пробормотал Григорий, наклонившись ниже, чтобы лучше слышать раненого. Это его и спасло. Над головой что-то противно свистнуло, щёлкнуло и врезалось в поленья настолько смачно, что полетели щепки. Не дожидаясь продолжения, Распутин резко, насколько мог, прыгнул в сторону, одновременно выдёргивая из под полы приватизированный люгер, но не успел направить оружие в сторону предполагаемой опасности. Ещё один щелчок. Руку словно обожгло кипятком, и пистолет беспомощно брякнулся о мёрзлую землю. “Хочешь жить — меняй позицию, двигайся”! — вспыхнуло в памяти наставление Ёжика. Сделав шаг за опору крыши, Распутин, наконец, смог поднять глаза и увидел стоящего в трех шагах мужика с характерным чубом над карими, глубоко и широко посаженными глазами, большим носом с горбинкой, казачьими усами. Плеть в руке этого военизированного селянина в бекеше, цивильных штанах, заправленных в высокие сапоги, совершала завораживающие поступательные движения, и конец её со свистом рассекал воздух, не давая никакой возможности высунуться из-за спасительной деревяшки. “На конце что-то тяжелое, как свинчатка. Один удар в голову и я — труп,”- с грустью констатировал Распутин, прячась за стонущее от ударов дерево и тоскливо осматриваясь. Пути к отступлению нет. Слева и справа — длинный трехметровый коридор, огражденный поленницами. Только тут, за толстой балкой, есть какая-никакая защита. Понял это и нападавший, переместившийся к краю поленницы мягким шагом, не переставая работать нагайкой. Вот шаг, вот ещё шажок… И тут позади него мелькнула тень. Треск выстрела так был похож на удары хвостатой плети, что Распутин не сразу понял, что произошло. Но нападавший вздрогнул, резко развернулся в противоположную сторону, замахнулся… Четыре дробно прозвучавших друг за другом пистолетных хлопка, почти слившихся в автоматную очередь, прервали его движение и отбросили в сторону Распутина.