Страница 69 из 95
Неудивительно, что, действуя таким образом, обер-прокурор очень быстро нажил себе весьма влиятельных врагов. «Вы не посетуете на меня, Константин Петрович, если я подам государю записку о преобразовании Синода?» — иронично вопрошал Алексей Александрович, узнав, что обер-прокурор начал давать царю советы по реорганизации управления флотом. В прошлое царствование, подчеркнул генерал-адмирал, Победоносцев использовал такой прием, чтобы ссорить Александра Александровича с отцом и дядей Константином Николаевичем; теперь же эти времена прошли, родственники царя составляют единое целое, и действовать прежними методами обер-прокурору никто не позволит. С неприязнью — видимо, под влиянием других членов царской семьи — начала относиться к своему старому учителю и императрица Мария Федоровна. Она заявила, что ненавидит Победоносцева, «потому что это человек, который во всё вмешивается и ничего не в состоянии сотворить»{454}. Безусловно, подобное отношение ближайшего царского окружения неизбежно вело к ослаблению позиций главы духовного ведомства в верхах. Однако в еще большей степени ему способствовало столкновение обер-прокурора с консервативными силами вне правительства — прежде всего, с руководителями органов печати охранительного направления.
Вопрос об отношении к консерваторам, не входившим в правительство и отстаивавшим свои взгляды через выпускаемые ими периодические издания, был для Победоносцева одним из самых сложных. С одной стороны, он охотно использовал консервативные газеты и журналы для борьбы с всё еще остававшимися в правительстве либералами и поворота политики властей в нужное ему русло. С другой стороны, он, видимо, полагал, что консервативные журналисты, привлекаемые к политической борьбе, должны были оставаться под контролем правительственных бюрократов, не претендовать на самостоятельную роль и — после выполнения своей задачи — возвращаться к сугубо публицистической, пропагандистской деятельности. Естественно, подобный план был невыполним. Руководители консервативных газет и журналов, почувствовав вкус к власти и резонно рассудив, что без их содействия осуществление правительственной политики на охранительных началах будет невозможно, решительно отказались следовать указаниям Победоносцева. Попытки обер-прокурора оттеснить их от рычагов влияния на государственное управление вызвали с их стороны самый решительный протест. Со всей определенностью об этом заявил Катков в 1883 году в письме главе духовного ведомства: «Не знаю, почему кажется Вам, что пуще всего следует ограждать себя, да и других во власти сущих людей от соприкосновения со мной в вопросах государственного значения… Почему же я такое ядовитое существо, что все… должны от меня сторониться и затыкать уши, и что всё, в чем можно подозревать мое участие, должно a priori считаться негодным?»{455}
Эстафету борьбы консервативных публицистов за расширение своего политического влияния принял у Каткова, скончавшегося в 1887 году, В. П. Мещерский, когда-то не без помощи Победоносцева сумевший улучшить отношения с царем, но давно тяготившийся бесцеремонной опекой со стороны обер-прокурора. Причиной — а возможно, лишь поводом — начавшихся разногласий послужили предпринятые главой духовного ведомства в 1887 году попытки помешать преобразованию «Гражданина» в ежедневную газету и, тем самым, значительному усилению авторитета и независимости Мещерского. Столкнувшись с сопротивлением прежнего покровителя, сиятельный публицист немедленно провозгласил себя невинной жертвой беспочвенных придирок обер-прокурора и заявил, что оставаться в сфере его влияния у него теперь нет никакой возможности.
«Ваша беспощадная, неумолимо-жестокая ненависть ко мне»; «Никто так много не сделал мне зла, как Вы»{456} — подобными фразами начали пестреть письма Мещерского, адресованные Победоносцеву.
Добившись желаемого преобразования «Гражданина», князь-публицист на его страницах (а также на страницах регулярно подаваемого царю рукописного «дневника») развернул критику Победоносцева и возглавляемого им ведомства. Мещерский бил по наиболее уязвимым сторонам деятельности обер-прокурора, доказывая царю, что тот недостаточно эффективно отстаивает консервативные начала. Так, жесткая политика главы Синода по отношению к иноверию, доказывал редактор «Гражданина», лишь отталкивала от правительства вполне лояльных и законопослушных людей; поддержание авторитарных начал в системе церковного управления обессиливало Церковь, не позволяло ей стать влиятельной общественной силой; выступление против греческой иерархии на Ближнем Востоке шло вразрез с каноническими началами церковного управления и т. д. Мещерский сумел доказать царю, что он — не меньший консерватор, чем Победоносцев, чьи нападки на него вызваны не принципиальными соображениями, а исключительно личной неприязнью. В связи с этим Александр III постепенно перестал обращать внимание на жалобы своего старого учителя и не принимал, несмотря на его многочисленные и порой отчаянные обращения, никаких мер против Мещерского.
Князь постепенно перехватывал у Победоносцева функцию, которую тот считал важнейшей: рекомендацию кандидатов на ключевые государственные посты. Так, ставленником Мещерского был Иван Алексеевич Вышнеградский, назначенный в 1887 году министром финансов вместо либерального бюрократа Бунге. Спустя два года редактор «Гражданина» сумел, несмотря на упорное сопротивление Победоносцева, провести на пост государственного контролера своего давнего союзника и сотрудника Тертия Ивановича Филиппова. Включение Филиппова в состав правительства стало для главы духовного ведомства серьезным ударом, так как новоиспеченный государственный контролер считался знатоком именно церковных вопросов и давно рассматривался как один из претендентов на пост обер-прокурора. Над Победоносцевым навис дамоклов меч отставки. «Что я ноньче могу, я ничего не могу, ноньче по «Гражданину» людей назначают»{457}, — жаловался Константин Петрович окружающим.
Всё больше огорчений причиняли обер-прокурору и поступки императора, неуклонно выходившего из-под его контроля. Но надо отметить, что поведение Александра III во многом было результатом влияния тех самых идей, которые внушал ему старый наставник. Настойчивое педалирование принципа самодержавия, помноженное на проповедь широкого использования в управлении неформальных приемов, опоры на интуицию и чутье — всё это не могло рано или поздно не толкнуть самодержавного правителя на путь импровизаций и непредсказуемых действий, выходивших за рамки сложившегося порядка управления. Столкнуться с последствиями таких действий обер-прокурору и всему правительству пришлось, в частности, в 1889 году при подготовке закона о земских начальниках. На последней стадии обсуждения царь своей властью, без внимания к мнению Государственного совета, распорядился ликвидировать один из важнейших элементов судебной системы — мировых судей. Обер-прокурор, по словам Половцова, был «поражен до крайности» этим решением; однако государственный секретарь внятно разъяснил, что тот лишь пожинал плоды своих усилий — кто, как не он, приучил Александра III считать Государственный совет «оппозиционной корпорацией»?{458}
Вспышки самовластия имели место и во многих других случаях. Так, некомпетентные личные указания монарха и его ближайшего окружения стали одной из причин крушения царского поезда у станции Борки в 1888 году. Назначенная после этого ревизия Министерства путей сообщения была поручена протеже Мещерского Альфреду Альфредовичу Вендриху, который своими действиями на грани произвола довел ревизуемое ведомство до дезорганизации. Вновь Победоносцев вынужден был сетовать на тяжкие последствия царского самовластия: «…нельзя так управлять делами, что ни с кем не говорить, никого не допускать, а только приказывать то, что нравится». Однако современникам была ясна связь между подобным образом действий и теми принципами, которые проповедовал обер-прокурор в начале 1880-х годов. Он, отмечал Половцов, отстранил советников царя, «уничтожил в начале царствования совещания, надеясь остаться единственным руководителем и не предвидя, что будет тоже при первом случае прогнан самодержцем и помазанником Божиим, который по самим теориям Победоносцева не нуждается ни в чьих советах»{459}.