Страница 60 из 117
Генерал И. П. Рослый вспоминал: «Когда я прибыл на наблюдательный командира дивизии[119], там оживлённо обсуждали, как действовать дальше.
— Выбить фашистов с вокзала, — излагал своё мнение начальник штаба дивизии полковник Михаил Иванович Сафонов, — можно только массированным огнём артиллерии. Причём по всем без исключения дверям, окнам, нишам. Словом, на каждое окно — орудие. А потом — штурм.
Доводы Сафонова — ветерана дивизии, человека многоопытного и вдумчивого — показались мне убедительными. Я согласился с ним, добавив лишь, что атаковать вокзал следует с юго-востока, где укрепления послабее.
На стрельбу прямой наводкой были поставлены не только орудия 823-го артполка, но и танки 220-й танковой бригады. Огневыми позициями служили развалины близлежащих домов.
Артиллерийско-танковая группа отлично справилась со своей задачей, а атака полка под командованием подполковника И. Н. Гумерова была неудержимой. Вскоре Ангальтский вокзал остался в тылу наших войск».
Надо признать, что наша разведка не смогла точно определить мозговой центр обороны Берлина, а штабы неверно оценили военное значение Имперской канцелярии, где концентрировалась последняя воля обречённых и откуда в те дни и ночи исходили все основные приказы на продолжение сопротивления. Главной целью войскам, их штурмовым и знамённым группам командование наметило Рейхстаг. И к вечеру того же 28 апреля подразделения 150-й стрелковой дивизии 3-й ударной армии уже разглядывали с моста Мольтке массивное здание с возвышавшимся над ним каркасом обгорелого купола. Знамёна готовила каждая рота, каждый батальон и батарея.
Южнее в этот день авиация 1-го Белорусского фронта достаточно точно отбомбила боевые порядки 1-го Украинского фронта. Под удар попали части 10-го гвардейского Уральского добровольческого танкового корпуса.
На следующий день 29 апреля состоится первый штурм Рейхстага. Он окажется неудачным, на этот раз немцам удастся отбиться. 150-я и 171-я стрелковые дивизии 79-го стрелкового корпуса залягут перед морем огня из здания Рейхстага и близлежащих строений.
Девятый корпус штурмовал здание типографии. Из воспоминаний И. П. Рослого: «В это время трудную задачу решала 230-я стрелковая дивизия, встретившая на своём пути громадное, на целый квартал, здание государственной типографии. Бой здесь шёл без малого два дня. Противник, построив круговую оборону, держал под огнём все подходы к типографии. В этих условиях решающую роль сыграли действия штурмовых групп».
Кто же противостоял в эти дни ударным группам 9-го стрелкового корпуса? 11-я моторизованная дивизия СС «Нордланд», в составе её полков «Норвегия» и «Денмарк» служили наряду с немцами добровольцы из Скандинавских стран. Боевая группа 33-й гренадерской дивизии СС «Шар-лемань» (французской № 1). Разведывательный батальон 15-й гренадерской дивизии войск СС (латышской № 1) — дивизия была сформирована из латышей, служивших в охранных частях на оккупированной германской армией территории, многие из них были участниками жестоких рас-прав над местными жителями в Прибалтике, в Белоруссии и России и за ними числились многие тяжкие преступления. Этим и объяснялся феномен их стойкости на последних позициях в Берлине. Сдаваться им было нельзя. Вот и дрались до последнего патрона и последней гранаты.
В этот день на передовой КП генерала Рослого приехал начальник политотдела 230-й стрелковой дивизии полковник И. Ф. Веремеев и рассказал такую историю. Он только что побывал в батальоне майора Железного. Батальон вышел из тяжёлого боя за типографию и приводил себя в порядок. Солдаты поели горячей каши, пополнили боекомплекты и улеглись отдохнуть. Кто на обломках мебели, кто прямо на куче щебня под полуразрушенной стеной. Нач-по с комбатом Железным подошли к батальонным кухням. Комбат спросил повара, много ли осталось каши, хлеба и консервов?
— А вы, товарищ майор, никак немцам хотите остаток отдать? — поинтересовался повар.
Обычно после боя, когда ротные ещё не представили списки выбывших, комбат определял приблизительные потери по остатку каши в ротных котлах.
— Позади тебя, в подвале, около восьмидесяти голодных детей, женщин, стариков.
— Да я лучше всё на землю выплесну, чем соглашусь кормить фашистов! — в сердцах выкрикнул повар. — Они мою деревню сожгли!
Что и говорить, все они несли сюда, в Германию, священное чувство мести. Многих только оно и несло через неприступные линии и огненный смерч.
— Пойдём-ка, браток, со мной, — сказал Железный повару.
Они спустились в сумрачный подвал, наполненный запахом человеческого ужаса. Из всех углов на них со страхом смотрели измождённые дети, старики, женщины. Многие уже с трудом держались на ногах.
— Это, товарищ майор, что ж, заключённые ихние? Что-то вроде концлагеря?
— Нет, браток, это жители Берлина. Они пережили штурм и несколько суток ничего не ели.
Повар растерянно молчал.
— Ну что, поглядел? Теперь иди, выливай на землю суп и кашу!
— Детишков жалко, товарищ майор. Изголодались ведь…
— То-то, кормилец. Немцы, как видишь, тоже люди.
— Осталась… Осталась у меня и каша, и суп, и консервов немного, — спохватился повар. — Думаю, что и в других ротах есть.
Пришёл переводчик.
— Переведи, лейтенант, — сказал ему майор Железный, — что советское командование предлагает им солдатский обед. И обязательно скажи следующее: они получат порции тех, кто погиб сегодня за этой вот стеной…
Вскоре у полевых кухонь батальона выстроились длинные очереди. К ним подходил пастор и что-то говорил людям.
— Что он говорит? — спросил майор Железный переводчика.
— Это пастор. Он говорит людям, что этот обед надо принимать как святые дары.
Тридцатого апреля. 9-й корпус продолжал бои в типографском квартале. Движение вперёд практически прекратилось. В этот день главная интрига берлинской эпопеи происходила в штабе 8-й гвардейской армии, где генерал В. И. Чуйков пытался договориться с начальником Генерального штаба сухопутных войск генералом Г. Кребсом о полной и безоговорочной капитуляции германских войск. Условия капитуляции немцы не приняли. Бои продолжились.
В батальоне связи 248-й стрелковой дивизии рядовым связистом воевал младший брат генерала И. П. Рослого Михаил. Призвали его в 1944 году. В военкомате, узнав, что его старший брат командует стрелковым корпусом, спросили:
— Хотите воевать вместе со старшим братом?
— Хочу.
«Его зачислили в батальон связи нашего корпуса, — вспоминал генерал И. П. Рослый. — Так мы оказались вместе…»
Все эти дни 248-я дивизия шла во 2-м эшелоне. На КП генерала И. П. Рослого приехал начальник политотдела дивизии полковник Ф. И. Дюжилов.
— Как дела, Фёдор Иванович, — спросил его Рослый. — Какое настроение у личного состава?
— У личного состава, Иван Павлович, настроение плохое, — мрачно ответил полковник Дюжилов. — Все недовольны.
— Чем же?
— А тем, товарищ генерал, — переходя на официальный тон, пояснил начальник политотдела дивизии, — что боевые полки уже несколько суток плетутся во 2-м эшелоне, а ударные группы занимаются только тем, что время от времени очищают от случайно уцелевших мелких групп противника берлинские задворки. И я разделяю настроение наших бойцов и командиров. Дивизия сюда шла от самой Астрахани!
Иван Павлович Рослый впоследствии часто вспоминал тот разговор с полковником Дюжиловым. И, как признавался, «руководствуясь скорее морально-политическими, нежели военными соображениями, принял решение ввести в бой и 248-ю дивизию».
«Вечером 29 апреля 248-я вступила в бой и сразу отличилась при захвате кирхи, которую взял обходным маневром 905-й стрелковый полк под началом подполковника Д. Т. Филатова, — писал в мемуарах генерал И. П. Рослый о своих берлинцах-молодцах. — Решающую роль сыграл батальон, возглавляемый майором Педченко. Он атаковал кирху с тыла, когда другой батальон под командованием майора Андреева наносил отвлекающий удар с фронта. Мастерски действовал в том бою орудийный расчёт сержанта Глазко, заставивший замолчать три вражеских пулемёта. Отличились многие десятки людей…»
119
Речь идёт о КП командира 301-й стрелковой дивизии полковника В. С. Антонова.