Страница 38 из 117
«Мы идём в Германию после Сталинграда и Украины, после Белоруссии, через пепел наших городов и сёл. Горе государству мракобесов! Ничто теперь не остановит нас!»
«Нам не впервые бить врага. Войска нашего фронта били его смертным боем под Сталинградом и под Курском, на Днестре и на Нарве. Мы били его и тогда, когда он шёл на нас со своими подручными. Теперь гитлеровские прихвостни, жестоко проученные Красной армией, поворачивают оружие против фашистской Германии. Мы били врага и тогда, когда сражались против полчищ захватчиков одни, а теперь вместе с нами его бьют американцы и англичане, французы и бельгийцы. На этот раз мы добьём врага окончательно».
На нашем участке немцы, узнав о прорывах на флангах, стали с боем отходить, избегая контакта с наступающей пехотой. Вступали в бой только подразделения прикрытия.
Всё пришло в движение. Вокруг нас простиралась чуть-чуть всхолмленная равнина, поросшая ёлочками и сосняком. Ночью в воздухе кружились снежинки, а сейчас воздух был чист, стоял лёгкий морозец, градусов до пяти. Подразделения сначала двигались по пространству врассыпную, но некоторые из них постепенно стали сворачиваться в колонны и выходить на просёлки и к грейдеру, в направлении селения Нова Гура […]
Не говоря уже о командирах полков и дивизий, большинство высших чинов корпусов, армий находились с нами, непосредственно в зоне боевых действий. С ними небольшими группами передвигались на разных видах транспорта и штабные офицеры. Таким способом оперативные группы офицеров во главе с генералами осуществляли управление войсками».
В первый день наступления комфронта маршал Г. К. Жуков находился в одной из колонн наступающей 5-й ударной армии. Вместе с войсками — вперёд. Передвигался то на штабном вездеходе, то пешком. Берзарин, опираясь на палку, шёл рядом. Жуков часто связывался со штабами армий, разговаривал то с В. И. Чуйковым, то с генералом Ф. И. Перхоровичем[80], чья 47-я армия наступала на правом фланге фронта и охватывала Варшаву с севера, командармом-33 генералом В. Д. Цветаевым[81]. 33-я совместно с 69-й и 7-м гвардейским кавкорпусом осуществляла вспомогательный удар с Пулавского плацдарма. Судя по настроению маршала, по тому, как он сбивал на затылок папаху, дела шли хорошо. Однако по привычке накручивать своих подчинённых, он постоянно поторапливал командармов.
Из воспоминаний В. Е. Скоробогатова: «В первый день наступления с Магнушевского плацдарма маршал Жуков находился фактически в боевых порядках в нашем 9-м корпусе. Мы в этом убедились.
Убедились потому, что произошло дорожное ЧП. По грейдеру, проложенному здесь через небольшое болотце, двигался наш стрелковый полк и ещё врезались какие-то грузовики, орудия, обозы. И вдруг возник затор, потому что у какого-то шофёра впереди, как говорится, «по закону подлости», заглох мотор. Транспорт напирал друг на друга, и движение прекратилось. Люди суетились, офицеры бегали, отдавая какие-то команды, бегал и я в том числе, а сдвига не получалось. Вдали заскрежетал немецкий шестиствольный миномёт.
Я по кочкам, через болотце, отбежал в сторону и остолбенел. Правее, совсем недалеко, виден был изрытый ямами бугор и на нём — курган. В неглубокой траншее — группа высших чинов. Они были узнаваемы — Жуков, Берзарин, авиаторы, танкисты.
Маршал, увидев безобразие на грейдере, оставил свой окопчик и широким шагом направился к скоплению паниковавших людей и техники.
И мгновенно, как молния, над столпотворением раздались возгласы: «Жуков! Жуков! Жуков!»
И тут по грейдеру прошло что-то вроде судороги. Сотни рук схватились за свою технику, за транспортные средства. Десятки рук вцепились в борта и скаты злосчастного повреждённого «Студебеккера». Неисправная машина вместе с какими-то ящиками полетела с насыпи в болото. Колонна мгновенно стала выправляться и силой солдатских мускулов, конской энергией, загремевших моторов начала принимать привычную форму: тягачи, обозы, пушки резко сдвинулись, и вся эта масса ринулась вперёд.
Я увидел лицо маршала. Комфронта пошёл к кургану. Там были Берзарин, Косенко, Кущев, Боков, другие генералы; один из них — авиатор. Держа в руке микрофон, лётчик-генерал отдавал команды своим эскадрильям, видневшимся в небе».
Что для наступающего полка, а тем более фронта, какой-то грузовик? Будь он нагружен боеприпасами или продовольствием, за который старшина роты, когда узнает, что случилось с недельным пайком роты, голову оторвёт. Вот так и судьба одного солдата, а в иных обстоятельствах и целого полка — ничто, дорожный эпизод на пути армий и фронтов к Берлину…
Полки шли вперёд. То колоннами, то рассыпавшись побатальонно и поротно перед опорными пунктами, которые встречали наступающих огнём. Сбивали немецкую оборону и двигались дальше.
Вскоре вышли к гряде холмов, опоясанных линиями ходов сообщения и противотанковых бетонных надолбов.
— «Зубы дракона», — пояснил кто-то из штабных офицеров.
«Виллис» командарма и штабной бронетранспортёр остановились.
Перед «зубами дракона» стояли огнемётные танки. Видно, спешили помочь пехоте выкурить из бункеров и блиндажей гарнизон укрепрайона. Но немцы ушли заблаговременно, бросив позиции, не дожидаясь подхода частей 5-й ударной армии.
Берзарин вышел из «Виллиса». Прочитал надпись на серой стене каземата — чёрной краской аршинными буквами, по-русски: «Смерть разбойникам Жукова!» И сказал:
— «Зубы дракона» мертвы. Они не изрыгают огня. Видно, не нашлось для этих казематов в Третьем рейхе зуавов-смертников.
— Да, — покачал головой генерал Боков, — дело сделали большое, а не воспользовались.
Кто-то из офицеров сказал:
— Видать, наших пленных немало здесь зарыли…
Помолчали.
Берзарин снова окинул взглядом линию бетонных «зубов» и подытожил:
— Вся-то суть дела, Александр Михайлович, — обратился Берзарин к своему начальнику штаба, — вот таких грозных «зубов» заключается в человеке, а не в бетоне. Солдат порой в бетонном бункере, за метровыми стенами, боя не выдерживает, а порой в простом окопе его не взять…
У Берзарина великолепный штаб.
Начштаба генерал Александр Михайлович Кущев. Спокойный, порой производит впечатление человека флегматичного, замкнутого. Берзарин знал: эта черта характера благоприобретённая. И дело вот в чём. До рокового 1939 года Кущев успел окончить курс двух академий: в 1932 году — Военную академию им. М. В. Фрунзе, в 1938 году — Академию Генерального штаба РККА. Службу начинал ещё в Русской императорской армии, воевал в Первую мировую в чине унтер-офицера. В 1917 году добровольно вступил в Красную гвардию, через два года уже командовал артиллерийским дивизионом. В 1938-м, после окончания Академии Генштаба, его направили на Дальний Восток, где он получил назначение на штаб 57-го особого стрелкового корпуса, который под командованием комкора Г. К. Жукова вскоре отличился в сражении на реке Халхин-Гол. В период боёв в штабе пропал единственный экземпляр оперативной карты. Начштаба, как известно, отвечает за всё: Кущева арестовали, обвинили в передаче оперативной карты японцам. Следователи старались так, что комбриг наговорил на себя бог знает что. Потом, при передаче дела в прокуратуру, от своих показаний отказался. Но это не помогло. Обвинялся в том, что ещё в 1935 году «завербован японской разведкой и проводил подрывную предательскую работу в период боёв в 1939 году в районе реки Халхин-Гол». В ноябре Военная коллегия Верховного суда СССР вынесла приговор по статье 58–16 УК РСФСР — 20 лет без права переписки с поражением в правах, конфискацией имущества и лишением воинского звания «комбриг». Отбывать наказание Кущева отправили в Устьвымлаге, там получил ещё «пятёрку». В июне 1943 года, когда железным огнём горела Курская дуга, по ходатайству и под поручительство Г. К. Жукова он был освобождён из заключения досрочно, восстановлен в РККА с понижением в воинском звании до полковника. В сентябре 1944 года был произведён в генерал-майоры. Все, знавшие его историю, прекрасно представляли себе и роль Мехлиса в его аресте и жестоком приговоре, равносильном смертной казни. Дело в том, что, когда Жуков, вопреки уставу, бросил в бой танковую бригаду без прикрытия пехоты на позиции японцев, из корпуса тут же по каналам особой связи в Москву сигнализировали о «проступке» волевого комкора. И в район боевых действий по поручению Л. П. Берии вылетел начальник Главного политуправления РККА комиссар 1-го ранга тов. Мехлис. Вот тогда-то в корпусе и начались аресты «шпионов» и «врагов народа».
80
Франц Иосифович Перхорович (1894–1961) — генерал-лейтенант (1945), Герой Советского Союза (1945). В армии с 1916 года; прапорщик. В РККА с 1918 года. Окончил Военную академию им. М. В. Фрунзе (1932). В 1938 году уволен из РККА, в 1939 году восстановлен. Во время Великой Отечественной войны командовал полком, дивизией, корпусом, с ноября 1944 года — 47-й армией. Награждён 3 орденами Ленина, 3 орденами Красного Знамени, орденами Суворова 1-й и 2-й степени, Кутузова 1-й степени.
81
Вячеслав Дмитриевич Цветаев (1893–1950) — генерал-полковник (1943), Герой Советского Союза (1945). В армии с 1913 года, поручик. В РККА с 1918 года. Окончил Высшие академические курсы (1922) и Курсы усовершенствования высшего начсостава при Военной академии им. М. В. Фрунзе (1927). В июле 1938 года арестован, но затем освобождён. Во время Великой Отечественной войны командовал опергруппой. С декабря 1942-го по май 1943 года командующий 10-й резервной (с декабря 1942 года 5-й ударной), с августа 1944 года — 6-й, с октября — 33-й армиями. Награждён 2 орденами Ленина, орденами Красного Знамени, 3 орденами Суворова 1-й степени, орденами Кутузова 1-й степени и Богдана Хмельницкого 1-й степени.