Берлин - 45

Заботился главный танкист Советского Союза об оснащении современными боевыми машинами армий союзных стран — Монголии, Польши, Болгарии.

Была у него и ещё одна большая и постоянная забота — депутатская. Бабаджанян неоднократно избирался депутатом Верховного совета СССР, а также Верховных советов РСФСР и Армянской ССР.

Однажды к нему обратилась семья, в которой оба ребёнка имели тяжёлые заболевания. Маршал сразу же понял — беда, детям надо помогать. Одного тут же устроил в лечебный институт, где им занялись специалисты. Другого отправил поправлять здоровье в Евпаторию, в профильный санаторий. Потом долго с ними переписывался и интересовался не только здоровьем.

Детей любил. Мог часами рассказывать о своих внучках. Их у него четыре. «Мои любимые женщины», — шутил он.

В последние годы занимался научно-литературной деятельностью. Война возвращалась, беспокоила память. Как будто возвращался в дымке на тот «заполненный товарищами берег…». Результатом этих размышлений стала книга мемуаров «Дороги Победы», которая вышла в свет в 1972 году. Ветераны корпуса, бывшие танкисты и самоходчики, мотострелки гвардейских бригад тут же завалили письмами, благодарили, дополняли своими воспоминаниями и впечатлениями. В 1973 году вышла новая книга — коллективный сборник «Люки открыли в Берлине», авторами которого стали ветераны 1-й гвардейской танковой армии генералы Н. К. Попель, М. А. Шалин, И. М. Кравченко и он, маршал, бывший командир 11-й гвардейской танковой бригады и в то время гвардии полковник.

Часто ездил на родину, в Нагорный Карабах, в Чардахлу. Тосковал по родному пейзажу, по четырём горам, по интонациям речи земляков, по звукам дудуки, по древним хачкарам, которыми, казалось, была уставлена вся земля Карабаха. В эти поездки иногда отправлялся вместе с односельчанином Маршалом Советского Союза Иваном Христофоровичем Баграмяном.

Приезжали на родину и тут же собирали застолье. Вспоминали погибших. Чествовали героев. «Из воинов Чардах-лы впору делать полк смертников», — говорили в местном военкомате. Лариса Амазасповна поясняет:

— Говорили так потому, что земляки отца в бою стояли насмерть. Перед боем чардахлинцы по своему обычаю надевали на плечи и спину скрученный белый саван в виде креста. Это означало — идём на верную смерть, готовы погибнуть, защищая свою землю. Каждый хотел, чтобы его род им гордился. Это чувство любви к Родине воспитывалось с младенчества. С раннего детства каждому чардахлинцу внушали: мужчина должен уметь защищать себя, свой род, свой народ. В деревне был культ оружия. В каждом доме были старинные ружья, шашки, сабли. Каждый мальчишка уже в семилетием возрасте мастерил себе самострел и выходил с подростками пасти скот.

— Оба маршала, и Баграмян, и Бабаджанян, — рассказывает дальше Лариса Амазасповна, — помогали колхозу в Чардахлы чем могли, доставали технику, машины. Говорят даже, что по распоряжению отца после войны колхозные поля в селе пахали танки. И поле с тех пор называют Маршальским. Что поделаешь, ведь тракторов в те трудные годы не хватало. Когда отец приезжал сюда и видел, что его односельчане копают картошку, он снимал мундир, засучивал рукава и брал в руки лопату. Две девчонки не успевали за ним складывать в корзины выкопанную картошку. А он возвращался — проверял, чтобы ни одного клубня в земле не осталось. При этом повторял: «Работаешь в поле — не бойся навоза, воюешь — не бойся смерти».

А потом все гости и жители села собирались в огромном клубе. В зале на 700–800 человек накрывали столы, выставляли бутылки с водкой и крепчайшим домашним самогоном, который местные жители называли почему-то «ишачья смерть». Когда Баграмяну в первый раз попала рюмка с этим самогоном, он её только пригубил и еле выдохнул: «Что это вы пьёте?!» А Бабаджанян, чтобы не спасовать перед земляками, выпил весь стакан залпом. Оказавшись в родной деревне, маршалы расслаблялись, с удовольствием говорили на армянском языке, который, конечно же, не забыли, делились воспоминаниями детства и юности, рассказывали смешные истории, анекдоты. Когда веселье было в самом разгаре, посылали за своими друзьями детства в соседние сёла. После угощения женщины и дети шли домой, а мужчины собирались в местной сельской школе. Отец садился за свою парту и говорил: «Задавайте жизненные вопросы!» Когда к нему обращались: «Товарищ маршал!», он перебивал: «Говорите — Амаз или дядя Амаз!» Однажды кто-то спросил его, думал ли он в молодости, что станет маршалом, Героем Советского Союза. И он ответил: «О званиях думать не надо, просто учись воевать, учись Родину защищать. А Родина сама воздаст тебе должное, то, что ты заслужил».

Собрал хорошую библиотеку. Всю жизнь любил книги. Читал много. Самым великим писателем считал Льва Николаевича Толстого. Самым великим поэтом — Михаила Юрьевича Лермонтова. Дорожил томиком пьес Александра Корнейчука с дарственной надписью: «Дорогому Амазаспу Бабаджаняну — выдающемуся полководцу и человеку красивой большой души. Никогда не забуду встречу с Вами в тяжёлые дни войны. Взволнован Вашими воспоминаниями о Великой Отечественной войне. С глубоким уважением и лучшими чувствами АЛЕКСАНДР КОРНЕЙЧУК, 22.1.1971 г.».

Любил театр и вместе со своей семьёй старался не пропустить ни одного нового спектакля.

Умер Бабаджанян 1 ноября 1977 года в Москве в Центральном военном госпитале им. П. В. Мандрыки. Причина смерти: острая сердечная недостаточность, ишемическая болезнь сердца. В 45-м, в апреле, перед атакой на Берлин, маршал Г. К. Жуков, понимая, что, возможно, танковый корпус идёт на смерть, спросил Бабаджаняна, где бы он хотел умереть, в бою или на больничной койке. Бабаджанян ответил, что, конечно, в бою. Жуков ответом остался доволен. Потому что и сам мечтал встретить свой последний час в бою. Как настоящий солдат. Но и тот и другой умерли среди врачей и запаха не пороха, а карболки.

Некролог подписали 46 руководителей партии, правительства, Советской армии. Тело маршала было погребено на Новодевичьем кладбище. На его могиле был поставлен памятник скульпторов А. Шираза и Р. Джулакяна. На постаменте на русском и армянском языках выгравировано: «Вечная слава великому полководцу».

КОМАНДИР БОЛЬШОЙ ВОЛИ

Николай Эрастович Берзарин, генерал-полковник,

командующий 5-й ударной армией,

первый комендант Берлина

Весной 1941 года заместитель командующего 1-й Краснознамённой армией Дальневосточного фронта генерал-майор Николай Эрастович Берзарин получил телеграмму от начальника Генерального штаба РККА генерала армии Г. К. Жукова. Телеграмма была зловеще короткой: «Выехать немедленно. Жуков».

Тучи собирались в грозу. Г. К. Жуков, хорошо понимая, что гроза вот-вот грянет, собирал под руку надёжных генералов.

Берзарин ехал в Москву с неспокойным сердцем. Знал, что вот так три-четыре года тому назад нарком обороны маршал К. Е. Ворошилов вызывал генералов, которых затем при подъезде к столице снимали с поезда сотрудники НКВД и прямиком везли во внутреннюю тюрьму в Лефортово, к следователям НКВД. Только что состоялся арест начальника Управления ПВО РККА Г. М. Штерна, с которым Берзарин служил на Дальнем Востоке. Бывший командующий войсками Дальневосточного фронта к тому времени уже несколько месяцев служил в Москве, руководил противовоздушной обороной Красной армии. Но случилось ЧП: 15 мая 1941 года немецкий транспортный самолёт Ju-52, минуя посты ПВО, беспрепятственно пролетел по маршруту Белосток — Минск — Смоленск — Москва, где и приземлился на одном из основных аэродромов. Штерна тут же арестовали. Расстреляют его в конце октября под Куйбышевом, а тогда многих допрашивали по делу бывшего начальника Управления ПВО РККА и командующего войсками Дальневосточного фронта…

Немного успокаивало то, что перед самым отъездом из Генштаба позвонил адъютант Жукова и сообщил, что гостиница^для него заказана на Чистых прудах. Там Берзарин не раз останавливался во время московских командировок. Ни в голосе, ни в интонации адъютанта не чувствовалось ни подвоха, ни фальши.