Страница 30 из 91
«Меня приняли в Союз писателей в 1956 году. Я был пришлым. Поначалу меня пригрели фронтовики: Дудин, Орлов, С. Давыдов, Д. Хренков, были там бывшие танкисты — Аквилев, В. Курочкин, был Герман Гоппе, Глеб Пагирев, ребята, порядком изувеченные в боях. Но почему-то память о войне меня в те годы тяготила. Хотелось бы от нее отдалиться. Я долго пребывал в Союзе сам по себе. Я вижу себя в ресторане Союза, ходит этот парень между столиков, не знает, куда присесть. Всюду свои компании, идет свой треп. Однажды его пригласили. Там сидели Ольга Берггольц, Юрий Герман, Леонид Рахманов, Владимир Орлов, Евгений Шварц и Михаил Слонимский. Усадили. Это было как бы признание. Он был допущен. Почему он придавал этому такое значение? Да потому, что у них был свой счет. Значит, достоин. Еще важнее для него тогда было то, что они представляли Храм, жрецы Храма литературы, для них литературное дело было служением. Да, был еще, кажется, Юра Макогоненко. Понятие «писатель» означало нечто возвышенное — так он воспринимал этих людей. Независимо от таланта, успеха, положения, нет, они ценили именно бескорыстное, чистое служение литературе».
«В Союзе писателей я чувствовал себя белой вороной. Люди здесь знали Горация, Пруста, Лажечникова, Тагора. Писателей новейших, древних, японских, они выскакивали среди разговоров, их цитировали: «Как сказал Глеб Чепонский», «Помните старика Шекра у Стерна, как там заводят часы?» Я не помнил ни старика, ни Стерна. Почитать их всех, как-то соответствовать было дело безнадежное. Не догнать. Даже классиков и тех не осилю. Вдруг мне пришло в голову: «А Пушкин ведь не читал Достоевского? А Достоевский Чехова не читал, а Чехов Шолохова — и что с того?» Соображение сие сильно утешило меня».
«В 1953 году через дом от ленфильмовцев возвели высокое, по тем временам даже эффектное, здание писательского дома. Квартиры здесь распределяло руководство Союза писателей. В июле 1955 года Борис Эйхенбаум рассказывал в одном из своих писем: «У нас — совершенная кутерьма и «суматоха» (как выражается у Пушкина гробовщик Адриан Прохоров — и по той же причине): мы переезжаем на новую квартиру, в новый писательский дом, на Малой Посадской улице (у Кировского проспекта). У нас будет чудная квартира во втором этаже, три комнаты, четыре стенных шкафа, кухня с окном и мусоропровод (общий со Шварцами, которые будут рядом)».
В разные годы здесь жили прозаики Леонид Пантелеев, в юности прославившийся повестью «Республика ШКИД», и автор исторических романов Леонтий Раковский, поэты-фронтовики Сергей Орлов и Михаил Дудин, литературные критики Илья Груздев и Александр Дымшиц. Последний в своих заметках вспоминал соседей — Евгения Шварца и его жену: «С 1955 года мы жили с Шварцем, что называется, под одной крышей, в новом доме на Петроградской стороне. Евгений Львович и Екатерина Ивановна поселились в небольшой и очень уютной квартире второго этажа. По странной причуде архитектора окна этой квартиры выходили на своего рода площадку, с которой поднимались ввысь массивные колонны. Живу, как в Афинах, — посмеивался Шварц. — Вы не видели меня утром? В сандалиях, в тоге, со свитком в руках, украшенный лавровым венком, я шествовал между колоннами и спорил с киниками из «Ленфильма», имя же им — легион».
Сегодня здесь все меньше остается людей, чья профессия связана с литературой (впрочем, как и связанных с кино — в бывшем ленфильмовском доме). Патриарх среди оставшихся — уже много лет живущий здесь писатель Даниил Гранин. Кстати, Даниил Александрович — давний клиент расположенного в этом же доме Ателье мод писателей. Специальное ателье при ленинградском Литфонде было организовано еще в 1934 году. Когда же архитектор М. Саркисов начинал проектировать этот дом, ему сразу было поставлено условие: на первом этаже устроить помещение под писательское ателье. В былые времена оно обслуживало только членов Союза писателей и их семьи, а также еще некоторых артистов: Кирилла Лаврова, Владислава Стржельчика, Евгения Лебедева».
«Малая Посадская улица, протянувшаяся от Каменноостровского проспекта до улицы Чапаева, — одна из старейших в нашем городе. Ее длина — 797 м. Она появилась в начале XVIII в., в годы рождения на берегах Невы новой столицы — Санкт-Петербурга.
9 ноября 1964 г. ей присвоили название улицы Братьев Васильевых, в честь «братьев» С. Д. Васильева и Г. Н. Васильева, кинорежиссеров, к 30-летию выхода на экраны созданного ими фильма «Чапаев». Улица начинается от киностудии «Ленфильм» и заканчивается улицей Чапаева. В память «братьев» Васильевых в 1965 г. на фасаде дома № 2 установлена мемориальная доска. Ее авторы — архитектор Н. Ф. Бровкин и скульптор Г. Д. Ястребенецкий.
27 февраля 1989 г. улице вернули историческое название.
В доме № 8, возведенном по проекту архитектора М. Саркисова, жили и работали: поэты и писатели — поэт-песенник С. Б. Фогельсон, М. А. Дудин, А. Е. Решетов, И. О. Фоняков, С. С. Орлов, Б. А. Кежун, А. А. Хазин, В. С. Шефнер; драматург и театровед Ю. И. Слонимский, Е. Л. Шварц, А. Г. Розен; литературоведы Б. М. Эйхенбаум, И. А. Груздев, И. С. Эвентов, А. Е. Горелов; детские писатели И. В. Карнаухова, Л. Пантелеев и Н. Ф. Григорьев, П. Журба, Г. К. Холопов, В. Н. Инфантьев и П. И. Капица.
В настоящее время в этом доме живет прозаик, почетный гражданин Санкт-Петербурга, Герой Социалистического Труда Д. А. Гранин».
«Пережил я и другое увлечение — путешествиями. Впервые мы поехали в 1956 году в круиз вокруг Европы на теплоходе «Россия». Мы — это группа писателей, в том числе К. Г. Паустовский, Л. Н. Рахманов, Расул Гамзатов, Сергей Орлов и я. Для каждого то был первый выезд за границу. Да не в одну страну, а в шесть стран: Болгария, Греция, Турция, Франция, Италия, Швеция — это было открытие Европы. С тех пор я стал много ездить, ездил далеко, через океаны — в Австралию, Кубу, Японию, США. Это была жажда увидеть, понять, сравнить. Конечно, современное путешествие, во всяком случае, мои путешествия, обходились без плена, стрельбы и тому подобных приключений. Но все же я спускался на барже по Миссисипи, я бродил но австралийскому бушу, жил у сельского врача в Луизиане, я сидел в английских кабачках, жил на острове Кюрасао… Я посетил множество музеев, галерей, храмов, бывал в разных семьях испанских, шведских, итальянских. Кое о чем мне удалось написать. Путевые записки — жанр привычный и опасно легкий. Надо было потратить много сил, чтобы уйти от известных мне шаблонов. Лучшим способом был юмор. И собственные впечатления. И в том, и в другом нет опасности кого-то повторить. С юмором было, конечно, не просто, поскольку вещь это дефицитная, а научиться шутить невозможно. Чему угодно научиться можно, научиться юмору — нельзя. Пришлось заниматься этим как умею. Собственные же впечатления хороши тем, что в них все достоверно. Но надо их иметь, эти впечатления, получать, вынашивать. Именно собственные, не услышанные, не навязанные…»
«Вечером, когда стал перелистывать журнал, нашел в нем «Европейский дневник» Паустовского. В дневнике — про меня. Старые записи о нашем давнем путешествии вокруг Европы на теплоходе. Оказывается, Паустовский всю дорогу вел записи, краткие, сжатые до предела: обозначения событий, упоминания о разговорах, почти не расшифрованные…