Страница 49 из 53
Вопрос:
Кто участвовал в разговоре в квартире родителей Шоля в Ульме?
Ответ:
Что касается времени, то я хотел бы сразу сказать, что это было не Рождество, а ноябрь 1942 года, так как я не приезжал в Рождество или в Новый год в Ульм. Кроме того, мы никогда не вовлекали в наши разговоры родителей Шолей, наоборот, строго избегали посвящать родителей или Инге Шоль в наши планы. Я припоминаю, что один раз в нашем разговоре принимал участие гимназист Ганс Хирцель[28]из Ульма. Насколько я могу припомнить, мы в общих чертах посвятили Хирцеля в наши планы установить новую форму правления и предлагали ему сотрудничать. Во всяком случае, Хирцель не занял тогда отрицательную позицию. Я не могу сегодня точно вспомнить формулировку его отношения к этому предложению. После того разговора Хирцель ушёл. С тех пор я его не видел и не поддерживал с ним никакой связи.
Вопрос:
Кто ещё принимал участие в этом разговоре в Ульме, так как имеется утверждение, что в квартире Шоля тогда находился служащий люфтваффе, ростом примерно 170–172 см, худощавый, тёмно-коричневые волосы, продолговатое красноватое лицо?
Ответ:
Я не помню, чтобы во время моего пребывания в этой квартире туда приходил служащий люфтваффе и чтобы он принимал участие в разговоре. Хотя я припоминаю, что один раз, когда мы с Гансом Шолем уходили, кто-то спрашивал Ганса Шоля. Была ли тогда речь об этом служащем вермахта или о гражданском лице, я не могу ответить, так как я не вдавался в подробности. Гимназиста Хирцеля я хорошо помню.
Если бы во время этого разговора присутствовал упоминавшийся служащий вермахта, я бы определённо запомнил бы это. Так как я этого не помню, то могу определённо заявить, что мы (Ганс и Софи Шоль, Хирцель и я) не разрабатывали наши планы по перевороту в присутствии этого служащего вермахта. Я не могу припомнить прихода этого человека и в этой связи не могу сказать, как его звали. Если бы я это мог, то сказал бы открыто, кто это был. Так как Ганс Шоль в последующем ни разу не упоминал этого интересующего вас служащего вермахта, то очевидно, что тот не мог ничего знать о нашем плане, а какое бы то ни было сотрудничество полностью исключается, иначе я бы об этом знал.
Я не могу больше назвать лица, которые могли бы знать о моем деянии. Я уже ранее сказал абсолютную правду и не в состоянии обозначить дальнейший круг лиц».
Прочитал и подписал:
Подпись Подпись
КС.
ПОКАЗАНИЯ А. ШМОРЕЛЯ
Мюнхен, 18 марта 1943 г.
Протокол
Доставленный из-под стражи, Александр Шморель, личные данные известны, дополнительно дал следующие показания:
«На поставленный мне сегодня вопрос, какие лица подстрекали меня и Ганса Шоля к нашим антигосударственным акциям или финансировали нашу деятельность, то мне нечего больше сообщить. Мне лично абсолютно неизвестны Эрнст Реден, Георг фон Швайнитц, водитель трамвая Рильке, Гюнтер Этен или Туск. Я также не слышал этих имён от Ганса Шоля. От него я не знал также, что он в своё время организовал в Ульме и входил в «Союз немногих». Шоль рассказывал мне только, что он в своё время состоял в Ульме в «Союзной организации». О целях этой «Союзной организации» мне не сообщалось. У меня также нет сведений о том, что Шоль получал средства или указания от иностранной разведки для проведения в Рейхе антигосударственной акции с листовками. Поэтому я убеждён, что Шоль действовал так сам по себе — так же как и я признаюсь в содеянном без какого-то чужого влияния.
О лейтенанте Шерингере (имеется в виду бывш. лейтенант и нынешний наследственный крестьянин Рихард Шерингер, род. 13.9.1904 в Аахене, проживающий в Дюрнхофе, община Кёшинг при Ингольштадте) я никогда не слышал. Шоль никогда не рассказывал мне об этом человеке. В этой связи я могу заявить, что этот Шерингер не связан с нашими листовочными акциями. Семья Хейш из Ульма мне абсолютно не известна.
Вопрос: Известен ли Вам директор шоколадной фабрики «Трумпф» из Рейнланда и какие контакты Вы и Ганс Шоль поддерживали с ним?
Ответ: Этот директор — мой дядя Франц Монхайм из Аахена, где он является владельцем шоколадной фабрики «Трумпф». Супруга Монхайма — сестра моей мачехи Элизабет Гофман[29]. Я сам еще ни разу не был в гостях у этой семьи в Аахене. А семья Монхайм, напротив, несколько раз приезжала к нам в Мюнхен. Эта семья известна мне только по этим приездам. Это совершенно определённо не евреи. Если семья Монхайм из Аахена, Ниццааллее 46, получила летом 1942 года листовку «Белая роза», то это сделал я. Об этом я рассказал и Шолю. Госпожа Элла Монхайм гостила у нас в Мюнхене в последний раз на Рождество 1942 г. Тогда она рассказала, что летом 1942 г. она получила антигосударственную листовку и сама отнесла её в полицию, так как была категорически не согласна с ее содержанием. Учитывая это обстоятельство, я по понятным причинам не стал говорить, что как-то связан с изготовлением и распространением этой листовки. Таким образом, существование этой листовки не вызвало у нас дома никакой дальнейшей дискуссии. Мне не известно о том, да я и не поверю в то, что Ганс Шоль мог посещать моих родственников в Аахене. Я тоже не ездил туда. Для меня остаётся загадкой, как Шоль вообще мог дойти до того, чтобы распространяться о моих родственниках из Аахена. Следующие сведения, что листовки «Белая роза» были переданы прислугой или иным лицом гардеробщице для того, чтобы подсовывать их посетителям театра, я отрицаю. Я ничего об этом не знаю и решительно заявляю, что в свое время послал в Аахен одну-единственную листовку. Ни книга, ни издатель Герхард Риттер из Фрайбурга мне не известны. Мне неизвестно о том, что Ганс Шоль собирался посвятить его в наши планы или что посещал его. В своё время я ездил с Гансом Шолем из Ульма в Штутгарт, чтобы посетить уже упоминавшегося Гриммингера. Мы не пытались привлекать других лиц к нашей деятельности. Я не думаю также, что Ганс Шоль за моей спиной предпринимал какие-то поездки. Мой дядя Франц Монхайм — обеспеченный человек. Но мы не посвящали его в свои планы, поэтому и речи быть не может о том, что он мог рассматриваться как возможный спонсор. Я однозначно не рассказывал Гансу Шолю о политических взглядах моего дяди Монхайма. Я не мог сделать этого, потому что я не знаю политических взглядов моего дяди, так как до сих пор не имел возможности задать дяде вопросы в этой связи. Соответственно, мне ничего не известно о том, проявляют ли мои родственники (Монхайм) в Аахене политическую оппозиционность. Когда эти люди были у нас в Мюнхене, то о политике практически не говорили. Я тоже остерегался говорить дома о моём антигосударственном настрое и деятельности. Так и получилось, что мои родители не имели понятия о моей преступной деятельности. Если осведомитель неоднократно называл город Бонн на Рейне, то, возможно, подразумевался Аахен, и в этом случае мы имеем дело просто с ошибкой.
Я не могу назвать лица или организации, которые подстрекали меня и Шоля к нашей совместной деятельности, или финансировали её».
Прочитано и подписано:
Подпись Подпись
КС.
Номер дела 3 Ге 243/43
Административный суд Мюнхена
Отдел уголовного судопроизводства
Судья-дознаватель
Мюнхен-7, 25 марта 1943 г.
Марияхильфплац 17
по делу
Шмореля Александра
по обвинению
в государственной измене
Присутствовал:
Главный
административный
судья
Дитц
Секретарь
Дитц
Доставленный в следственный изолятор Нойдек
обвиняемый был допрошен в соответствии с
§ 136 уголовно-процессуального кодекса:
личные сведения:
Шморель Александр,
остальные данные имеются
Он/она заявил:
28
Г. Хирцель был вызван на допрос в гестапо Ульма 17.02.1943 г. В ходе дознания по факту появления листовок в этом городе Хирцель упомянул фамилию Шоль, о чём впоследствии незамедлительно проинформировал родителей Ганса и Софи Шоль.
29
Дочь владельца оренбургского пивоваренного завода Е. Е. Гофмана.