Страница 2 из 53
Однако знакомство с судьбой столь интересного, на мой взгляд, человека привело к мысли, что рассказать о ней в первую очередь соотечественникам необходимо, что я и делаю с удовольствием, заручившись поддержкой родственников Александра.
Надо отметить, что написание этой биографии было бы попросту невозможно без участия, вольного или невольного, многих людей. Не попадись мне в феврале 1998 года на глаза заметка собкора «Комсомольской правды» в Германии Игоря Являнского, где вскользь упоминалось место рождения Александра, как знать, стала бы судьба моего героя столь известна в России? Без содействия архива Мюнхенского университета, переправившего запрос из Оренбурга сводному брату Шмореля Эриху, не удалось бы познакомиться с такими замечательными людьми, как он и его супруга, с которыми у нас установились впоследствии тесные, почти родственные отношения. После их приезда в Оренбург по приглашению главы города Геннадия Донковцева круг знакомств расширился. К нему добавилась Наталья Ланге — тоже сводная сестра Александра — бодрая, жизнерадостная женщина…
В первую очередь им — родным и близким моего героя благодарен я за то, что мне предоставили для работы все материалы, которые ещё сохранились у них. Как уже говорилось, Александр не вёл дневников, письма, оберегаемые его родителями, сгорели в огне бомбёжки. Тем ценнее представляется мне та информация, обобщение которой я и предлагаю сегодня вашему вниманию.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Моя первая встреча с «Белой розой» состоялась в Германии в 1991 году. Будучи студентом-германистом, я проходил трёхмесячную стажировку в институте им. Гердера при Лейпцигском университете. Времени, отведённого на научную работу, хватало на всё, в том числе и на знакомство со страной. Поездки автостопом по окрестным городам приносили массу впечатлений — история, культура, обычаи и традиции немецкого народа становились близки и понятны. В постоянных беседах оттачивалось владение иностранным языком. Тогда, после нескольких лет перестройки, особое внимание привлекало новое видение событий: тех, о которых я не знал ничего, и тех, о которых знал лишь в идеологизированном изложении средств массовой информации стран социалистического лагеря. Свершившееся объединение двух Германий открыло мне глаза на рабочее восстание 1953 года в Берлине, на Пражские события 1968-го, на многие другие факты европейской истории.
Казалось, в летописи Великой Отечественной войны не осталось места для сенсаций и неожиданных открытий, но сама возможность познакомиться с величайшей войной XX столетия в Германии, посмотреть на неё под другим углом зрения, осознать её именно как мировую войну, казалась чрезвычайно заманчивой. Магдебург, Альтенбург, Галле, Брауншвейг, Гослар? Не помню уже, в каком из этих городов, но именно там, в одном из музеев, я наткнулся на передвижную выставку, рассказывающую о Сопротивлении немецких студентов гитлеровскому режиму. Она состояла лишь из текстов и иллюстраций. Ни пробитых пулями касок, ни оружия, ни хотя бы оригиналов листовок, но я жадно читал, с интересом открывая для себя совершенно иную Германию. Наверное, я был невнимателен, я торопился. Мне так хотелось посмотреть сам музей, прикоснуться к тысячелетней германской истории. Осмотреть город до наступления сумерек, чтобы потом, уставшим, но счастливым, часами ловить машины и возвращаться под покровом ночи в Лейпциг, в университетское общежитие на Нордплац. Я не увидел на выставке того, что должен был бы увидеть: места рождения одного из организаторов группы.
Удивительно, но тот факт, что студент медицины Мюнхенского университета Александр Шморель, организовавший «Белую розу» вместе со своим товарищем Гансом Шолем, был родом из России, из Оренбурга, никогда не скрывался в Германии. В Советском Союзе об этом знали, наверное, только сотрудники московского архива, куда попали после окончания войны протоколы допросов участников «Белой розы» следователями гестапо. В первый раз я был так далеко от родного города и так близко к частичке его истории, но судьбе было угодно, чтобы я не узнал об этом в тот час…
Второй раз я услышал о судьбе мюнхенских ребят в 1993 году. Живя и работая в небольшом баварском городке Ансбах, я всегда с интересом смотрел по телевидению документальные фильмы немецких кинематографистов. Окунувшись на несколько лет в совершенно иную жизнь, я сделал для себя тогда вывод, что нет ничего лучше российских и американских художественных картин, причём наши фильмы были хороши в своей массе, а в массе американских встречались подлинные шедевры. Что касается документалистики, то пальму первенства в те годы я отдавал именно немцам. 50-летие со дня казни участников «Белой розы» освещалось по всем телеканалам. Фильмы, интервью, дискуссии…
Я хорошо помню постоянно повторявшиеся имена Ганса и Софи Шоль. В те дни я ещё поинтересовался у фрау Шоль — одной из совладелиц фирмы, на которой я работал: не состоит ли она в родстве со столь известными в Европе героями антифашистского Сопротивления. Жить в Германии и не знать истории «Белой розы» было так же невообразимо, как в годы существования Советского Союза не знать о молодогвардейцах Краснодона. Однако и во второй раз история Александра Шмореля и его российское происхождение прошли мимо меня стороной.
Бог любит троицу, но о том, какое открытие принесёт мне очередная встреча с «Белой розой», я не мог даже подумать. Каково было моё удивление, когда в феврале 1998 года в газете «Комсомольская правда» появилась небольшая заметка, рассказывающая о большой популярности тех самых мюнхенских студентов-антифашистов среди современной немецкой молодёжи. В ней автор мельком упомянул, что один из организаторов «Белой розы» Александр Шморель родился в 1917 году в моём родном Оренбурге. Как тесен, оказывается, мир и как мало мы знаем о том, что нас окружает! Точно так же, волею случая и усилиями энтузиастов несколько лет назад в Оренбурге была найдена могила отца великого виолончелиста и дирижера Мстислава Ростроповича — как тронут был музыкант и как много значили для него последовавшие приезды в город своего детства! Природная любознательность и неравнодушное отношение к истории родного края вернули россиянам и имя Владимира Кибальчича — выдающегося мексиканского художника, творившего свои величественные произведения под псевдонимом «Влади». Его тоже связывали с Оренбургом детские годы. К своим «оренбургским корням» в весьма почтенном возрасте успел прикоснуться французский писатель Морис Дрюон, отец которого родился в этом южноуральском городе.
И вот ещё один выходец из Оренбурга — Александр Шморель — национальный герой немецкого народа. Как знать, стал бы этот факт достоянием гласности на его родине, если бы не Его Величество Случай? Да, сколько ещё неизвестных открытий таит в себе история моего города!
Сделанные по горячим следам запросы в архив оренбургского отдела ЗАГС не дали никаких результатов: при проверке данных, в том числе по записям в церковных книгах за 1917 год, сведений о рождении Александра обнаружено не было. Зародилось сомнение: не ошибка ли? Слишком невероятным казался сам факт, что за пятьдесят с лишним лет, прошедших после ареста и казни участников «Белой розы», никто не заинтересовался родиной одного из организаторов известной группы Сопротивления. Оставалось уповать на то, что педантичные немцы не могли взять с потолка название российского города. Быть может, речь шла об Оренбургской губернии? Слабая надежда подтолкнула к активным действиям, и вскоре в Министерство образования, культуры, науки и искусства земли Бавария ушёл соответствующий запрос. Ответ не заставил себя долго ждать. В письме министерского советника Хёрляйна подтверждалось, что в тексте приговора, вынесенного Александру Шморелю, действительно указано место рождения — Оренбург (Россия). В приложении любезно указывались координаты мемориального музея «Белой розы» и университетского архива в Мюнхене.
Архив университета им. Людвига и Максимилиана, где учился студент Шморель, прислал копию студенческой учётной карточки, давшую новую пищу для размышлений. Во-первых, в ней впервые упоминалась точная дата рождения — 3(16) сентября 1917 года. Во-вторых, — и это стало полной неожиданностью для архивных работников загса — Александр был православного вероисповедания. При поисках записей о рождении немца всё внимание уделялось католическим и евангелическо-лютеранским церковным книгам. В-третьих, в карточке упоминалось имя отца — Гуго. Однако, несмотря на уточнённые данные, повторная проверка с упором на записи православной церкви также не принесла никакого результата. Консультация, полученная мной у авторитетнейшего архиерея Русской православной церкви митрополита Оренбургского и Бузулукского Леонтия, ныне покойного, в некоторой степени прояснила ситуацию: после революции 1917 года в архивном хозяйстве творилась неразбериха, церковные записи разошлись по разным местам — часть из них отправилась даже в Санкт-Петербург. Стало ясно, что искать следы земляка надо в другом месте. Но где? Исходных данных оказалось всё же маловато.