Цитадель Гипонерос (ЛП)

В сторону Феникс прянул диск. Она оставалась в другом пространстве-времени, она видела блестящую пластинку, летящую к ее горлу, но ждала, пока проснется, она по-прежнему не могла отреагировать — словно эта реальность ее не касалась. В тот момент, когда диск собрался впиться в ее тело, что-то подкатилось жерзалемянке под ноги, выбив ее из равновесия и уронив наземь. Ее голову и шею пронизала сильная боль, она мельком увидела ослепительную молнию, и тут ее окутала пелена сильного жара.

Сан-Франциско вскочил на ноги, а затем обрушил второй ливень волн на четырех наемников. Удивление, вызванное внезапным появлением Феникс посреди туннеля, вызвало оторопь, которой тут же воспользовался князь Жер-Залема. Сначала он врезался в ноги молодой женщине и повалил ее, а затем за счет разгона перевернулся и осыпал своих противников сверкающими лучами.

Запорхавшие вокруг него диски пролетали стороной. Раненые в грудь или живот наемники один за другим падали на землю и корчились от боли. Прорвавшийся в свою очередь в туннель Мальтус Хактар добил их точным залпом.

Сан-Франциско склонился над Феникс, бережно поднял ее за плечи.

— Моя голова разболелась, — прошептала она, массируя затылок, — но она мне говорит, что без твоего вмешательства ей не быть бы больше на моих плечах… Мое оружие заклинило.

— Отвлекающий маневр удался превосходно: путь свободен.

— У меня все не подворачивалось оказии сказать тебе, как я рад снова вас видеть, тебя и Феникс, — сказал Жек.

Хоть платформа была неширока, на ней удалось уместиться всем восьмерым. Они медленно спускались по гравитационной трубе. Мягкая прокладка, окружавшая металлическую поверхность, с шипением терлась о гладкую вогнутую стену. Лифт спускался вглубь здания, сопровождаемый загорающимися один за другим утопленными в стенах бра. Они проследовали через боковой туннель, не встретив сопротивления. Эхо разносило протяжные приглушенные звуки, словно раскаты далеких гроз. Воздух постепенно становился все удушливее. «Дворец трещит по швам», — прошептал Фрасист Богх.

Грудь Сан-Франциско содрогнулось от странного хриплого вздоха, заменившего ему смех.

— Скорее следовало бы обрадоваться моему сердцу и моей голове, принц гиен. Ты и твои друзья засияли, как четыре Домовых в нашей нескончаемой ночи. Мы были мертвы, и ты пришел нас оживить… Я вижу, ты почти стал мужчиной, и я так понимаю, что мы долго спали в тех стеклянных коробках.

— Три года, — уточнил Жек.

— Когда мы выберемся отсюда, расскажешь мне, что произошло за все это время. Моя голова требует знать, как изменилась Вселенная, пока я спал.

Анжорец смерил двух жерзалемян по очереди серьезным взглядом.

— Мы слышали, что Жер-Залем, что ваш народ… — у него не хватило смелости довести до конца фразу.

— Конец Жер-Залема был предначертан в небе, — мрачно пробормотал Сан-Франциско.

— За это в ответе я один, — вмешался Фрасист Богх. — Как муффий церкви Крейца, именно я приказал уничтожить Жер-Залем.

Глаза всех, включая Йелль, устремились к маркинатянину. Свет настенных бра выхватил его измученное лицо и отразился в полных слез глазах.

— Вступление паритоля на престол понтифика пришлось не по вкусу кардиналам-сиракузянам, — мрачно продолжил Фрасист Богх. — Они сразу же попытались проверить мою решимость. Сначала они потребовали смертного приговора бывшей императрице, дамы Сибрит де Ма-Джахи, женщине удивительного ясновидения, затем настояли на истреблении жерзалемян, в их глазах — виновных в ереси. Я чувствовал, что лучше пожертвовать ста сорока тысячами избранного народа, чем объявить открытую войну моим противникам — войну, которая, вероятно, породила бы раскол и стоила жизни миллиардам человеческих существ… Я был бы свергнут, на мое место пришел бы другой, более непримиримый, я потерял бы контроль над четырьмя крио, не смог бы выполнить задачу, порученную мне моим предшественником, у меня не было бы доступа к секрету учения Крейца и тайнам индисских графем… Эти доводы звучат как оправдания, я это понимаю. Сегодня я сомневаюсь, что сделал правильный выбор…

Это признание сопровождалось тягостной тишиной, прерываемой только шипением платформы и отзвуками отдаленных взрывов. Слова церковника пробудили в памяти Феникс память об ее отце Далласе и матери Шайенн. Пусть они без колебаний отреклись от нее, когда абины приговорили ее к изгнанию в Цирк Плача, она их так и не разлюбила. Она поняла, что больше никогда их не увидит, равно как и Элиан, город, высеченный в леднике, Ториал, Сукто, храм Салмона, сугробы, пылающие в лучах космических Домовых… Теперь Феникс осиротела и осталась без гражданства, но от этого ли замедлилось ее сердце на три года? она не испытывала ни печали, ни сожаления, она просто дала увлечь себя сладкой песне ностальгии, эхом разносившейся в ней.

— Народ Жер-Залема осудил сам себя, — сказал Сан-Франциско. — Если бы он не пренебрег путем сердца, космины перенесли бы его на Матерь-Землю, а вы бы уничтожили заброшенный спутник. Вы были только орудием его судьбы.

— Орудием смерти, — прошептал Фрасист Богх. — Я войду в историю как муффий, виновный в геноциде.

— Быть может, вы войдете одним из двенадцати рыцарей Избавления, — вмешался Шари.

— О каком избавлении речь? О моем?

— Какая связь между религией Крейца и индисской наукой? — спросила Афикит.

Теперь ее дух совершенно прояснился. Она изо всех сил пыталась преодолеть чувство отчаяния, нахлынувшее на нее от воспоминаний о Тиксу и паралича Йелль, и старалась овладеть ситуацией хотя бы в части немногих доступных ей аспектов.

— Крейцианство — это ветвь Индды, — ответил маркинатянин. — Ветвь, отколовшаяся от ствола и под конец загнившая.

— Теперь я понимаю, почему мой папа, Шри Алексу, сказал, что Церковь была мудрой девушкой, глупой женщиной и жестокой матерью. — Она повернулась к Шари: — Поясни мне про этих двенадцать рыцарей Избавления.

Тот приподнял вверх тело Йелли на несколько сантиметров — чтобы размять мышцы рук. Вдруг бра потухли, и платформа погрузилась в дымный полумрак шахты.

— Мы сверились с индисскими анналами…

— Тебе, значит, удалось их найти?

— Не только мне, но и Жеку тоже. И нас должно быть двенадцать, чтобы войти в них, двенадцать, чтобы сформировать дэва, индисский атом, и чтобы сохранить шанс одолеть блуф.

— Кто эти двенадцать?

— К двум жерзалемянам, к муффию Церкви, к тебе и твоей дочери нужно добавить бывшего рыцаря-абсурата, существо из ракетного каравана, мою любимую Оники и моего сына Тау Фраима…

— Твою жену, твоего сына? Где они? На Матери-Земле?

Она ясно, несмотря на темноту, заметила тень печали, скользнувшую по его лицу.

— На планете Эфрен. У меня несколько дней как нет новостей о них. Я не потерял тонкого контакта с ними, но такое чувство, что с ними случилось что-то плохое.

— Вы, несомненно, говорите об Оники Кай, тутталке-изгнаннице? — сказал Фрасист Богх. — Власти Эфрена недавно запросили разрешение на ввоз гигантских серпентеров из Ноухенланда для истребления коралловых змей.

— Вы его согласовали?

— Сенешаль Гаркот уже давно принимает решения без моего согласия! Об этой истории мне рассказал Адаман Муралл, мой личный секретарь. Больше я не узнал ничего.

— Вы упомянули двенадцать рыцарей-спасителей, — сказал Сан-Франциско. — Но моя голова насчитала всего одиннадцать.

— Мы еще не знаем, кто же двенадцатый, — ответил Шари.

Платформа мягко приземлилась на землю у входа в узкий коридор, освещенный парящими светошарами.

— Папа, — прошептала Йелль.

— И что «папа»? — осведомилась Афикит.

— Папа двенадцатый…

— Он ушел навсегда.

— Он вернется, — настаивала девочка. — Он будет в человеческом облике, но его сердце будет наполнено силой пустоты.

По сочувственным взглядам она видела, что ей не поверили. Даже Афикит, похоже, решила, что рассудком ее дочь пострадала не меньше, чем телом. Только Жек — потому что еще не совсем вырос, а, быть может, еще и потому, что за три года их разлуки влюбился в нее, — упорно смотрел на нее сообщническими глазами.