Страница 72 из 134
Шари краем зрения уловил вдали устье голубого света. Оно звало его, выпевая завораживающий мотив. Ясности рассудка все еще хватило, чтобы понять, что оно открывается не в эфирный коридор, а в другую реальность, в мир душ. Кажется, он мельком увидел улыбающееся лицо своей матери по другую сторону устья, и его заполнило желание присоединиться к ней. Шари не было еще восьми лет, когда амфаны народа Америндов обрекли ее на истязания песней смерти, и теперь он понял, как сильно ему не хватало ее нежности. Оники смогла бы заполнить этот провал, но судьба упорно их разделяла. Устье безудержно надвигалось так, что у Шари повело голову, и это чувство головокружения все больше и больше отдаляло его от окружающей действительности, от его телесного вместилища.
Он различал необычные шепотки, словно на берега озера его внутреннего безмолвия набегали шипящие и пенящиеся круги, и там умирали. Что-то, однако — некое расплывчатое чувство — мешало ему полностью расслабиться в безмятежном уходе. Остатки ярости, ощущение неудачи, пустой расточительности. Он капитулировал, он покидал этот бренный мир, не оградив существования человечества, он оставлял одиннадцатилетнего ребенка в одиночку противостоять тварям блуфа, он трусливо покидал Оники и Тау Фраима в руках имперских сил на Эфрене. Внезапный всплеск осознания заставил его взбунтоваться, отринуть неизбежное. Он вернулся к реальности и сразу почувствовал ужасающую боль в затылке и шее, снова расслышал гомон, перемежающийся визгом и вскриками. Шари не стал сопротивляться сенешалю с его безжалостной силой робота, он сосредоточился на вызове антры. И звук жизни немедленно, как если бы только и ждал момента вмешаться, как если бы прятался с единственной целью — не влиять на решение своего подопечного, пустил в ход всю силу своей вибрации и поставил махди пред эфирным коридором.
Внезапное и необъяснимое исчезновение террориста привело в ступор придворных, кардиналов и всех, кто толпился в зале для избранных. Внезапно оказалось, что рука сенешаля — иначе эту грубую конечность не назовешь — сдавливает совершенную пустоту. На несколько секунд толпа призадумалась: не приснилась ли им вся эта сцена, и не оказались ли они теми пресловутыми хохлатыми павлинами в скверном розыгрыше, ведь кое-какие из голо-скульпторов слыли мастерами искусства иллюзий. Придворные не раз впадали в заблуждение, думая, что стали свидетелями необычайных явлений или грандиозных побоищ, однако действующие лица в них были не чем иным, как трехмерными обманками в натуральную величину. Такие забавы случались в стенах императорского дворца довольно часто: вы порой посреди монолога замечали, что собеседник, перед которым вы держите речь, просвечивает, чувствуете себя глупо, но, поскольку хвалились искусностью в ментальном контроле, выдавливаете улыбку, призывая тысячи проклятий крейцианского ада на голову шутника. Однако подобные спектакли не то что сенешаля, но даже простого скаита-инквизитора обходили стороной, а одетый в белое мужчина — паритоль, террорист с Ут-Гена, — казался довольно плотным, довольно непрозрачным для простой голографической иллюзии.
— Это что… воин безмолвия? — раздался женский голос. — Такая манера пропадать напомнила мне…
Никто так и не узнал, что напомнил ей этот человек, потому что сенешаль Гаркот, напоенный первобытной ненавистью чана, схватил ее за шею и оторвал от пола. Удивление сменилось ужасом, когда послышался треск хрящей ее трахеи.
Дымный полумрак полосовали слепящие вспышки световых бомб и лучи высокой плотности. Нападающие неумолимо продолжали продвигаться. Викарии провели их тайными галереями и они, используя элемент неожиданности, овладели большой частью епископского дворца. Теперь они добрались до подвалов, осаждать которые оказалось несколько труднее, поскольку броневое покрытие было так спроектировано, чтобы противостоять разрывам бомб. Бои вспыхнули с удвоенной силой, когда защитники, осознав необходимость создать последний бастион между имперскими силами и убежищем, где укрылись муффий с Мальтусом Хактаром, бросились в битву с энергией отчаяния. Их заградительный огонь, их мины и древние фугасные гранаты отсрочили исход, но потери, нанесенные вражеской армии, не мешали ей бросаться нескончаемыми волнами на очаги сопротивления и давить их числом. Диски наемников сеяли хаос, и сладковатый запах крови смешивался с запахом обугленной плоти и металла.
— Не упрямьтесь так, Ваше Святейшество! — проворчал шеф-садовник. — Через несколько минут коридоры в мастерскую дерематов перекроют.
— Идите, Мальтус: никто не заставляет вас разделять со мной судьбу. Даже ваш драгоценный Двадцать четвертый…
Барофиль Двадцать пятый обнял Жека за плечи и прижал к себе, как бы прикрывая щитом своего тела. Осгорит с беспокойством взглянул на полуоткрытую дверь, из которой вырывались густые клубы дыма, затем вернулся к своему:
— А вы, что вас заставляет разделять судьбу этих четырех крио?
— Вы знакомы с Додекалогом, книгой пророчеств Захиэля?
Мальтус Хактар раздраженно покачал головой.
— Вы думаете, сейчас самое время для…
— Я твердо убежден, что эти четверо — из числа двенадцати Вестников Храма Света, двенадцати Рыцарей Откровения…
— Вы тоже, и вы тоже из их числа! — вскричал Жек.
Муффий присел перед анжорцем, ухватил его за плечи и до мучительности серьезно всмотрелся в него. От вспышек света и грохота оружия выражение его лица казалось трагичным.
— Отчего вы так говорите?
— Я видел это в индисских анналах, в храме света, — ответил анжорец, не дрогнув встретивший пристальный взгляд собеседника.
— Значит, вы побывали в храме света, описанном Захиэлем?
— Не принимайте его россказни за чистую монету, Ваше Святейшество, — загудел главный садовник. — Может, он и путешествует силой мысли, но он всего лишь ребенок!
— Я вас уже видел в этой комнате раньше, — продолжал Жек, упорно глядя на муффия. — Вы часто приходили со своим другом, вы рассматривали саркофаги, вы падали на колени, вы плакали, а потом снова вставали, вы спрашивали своего дорогого Адамана, действительно ли он ничего не чувствует, и он вам отвечал, что Крейц пока что не заговаривал со своим ничтожным слугой…
Потрясенный Барофиль Двадцать пятый несколько долгих мгновений не знал, как отреагировать. Его пальцы в белых перчатках машинально впились в плечи Жека. Мальтус Хактар уставился на анжорца с выражением отца, обнаружившего, что его сын — монстр.
— Так вы за нам следили… — пробормотал муффий.
— Это не слежка, — поправил Жек, — а ментальная разведка, подготовка к нашей операции… — И добавил со слезами на глазах: — Все пошло не по плану…
— В любом случае, ничего еще не потеряно! — поручился Барофиль Двадцать Пятый с убедительным нажимом в голосе, который, как понял Жек, в основном предназначался для того, чтобы уговорить самого себя.
— Ваш друг прав, — сказал Жек, указывая на шеф-садовника. — Вы должны идти. Я-то умею путешествовать с помощью мысли, и я пока могу подождать. — Он похлопал по карману куртки. — У меня есть коробка со шприцами…
— Вы не знаете, как отключать морозильные камеры, — возразил муффий.
— Покажите мне.
— Это сложные механизмы, и я побаиваюсь, что вы пропустите этап. Кроме того, вам понадобится поддержка, чтобы помочь вашим друзьям: вышедшим из крио требуется время, чтобы восстановить координацию. Когда они возвращаются к жизни, то уязвимы, как новорожденные. Я положусь на Крейца и остаюсь с вами! Но я замечу, что мы еще не знаем вашего имени…
— Жек Ат-Скин… Махди Шари говорит, что с товарищами по Индде можно обращаться на «ты»…
Лицо Верховного Понтифика озарила теплая улыбка.
— Для меня большая честь, мой дорогой Жек, что ты считаешь меня своим, и я приветствую тебя в епископском дворце Венисии.
Он торжественным жестом стащил огромный перстень, сиявший на безымянном пальце его правой руки, и вручил его анжорцу.