Цитадель Гипонерос (ЛП)

Шари обнаружил, что холодные дергающиеся щупальца от его мозга убрались, и подметил в полутьме капюшона энергичные пламенеющие проблески. Интуиция подсказывала, что скаит о чем-то догадался, что он искусственно затягивает беседу с придворным, чтобы выиграть время и подготовить ответный ход. Судорожная давка мотала махди, как корабль в самом центре звездной бури.

Шари решил, что прождал уже слишком долго. Украдкой вытирая ладони о ткань облегана, он мысленно проиграл последовательность движений, которые ему предстояло повторить. В голове у него мелькнули образы Оники и Тау Фраима, и его решимость окрепла. Он призвал антру и подготовился дематериализоваться при малейшей тревоге. У Шари появилось отчетливейшее ощущение, словно он раздваивается, покидает собственное тело и глядит на себя со стороны. Поблекли все окружающие его звуки, формы и цвета, словно он полностью отделялся от мира.

Махди толкнул плечом сьера д’Ариоста с такой силой, что придворный потерял равновесие, рухнул на своих ближайших соседей и увлек их за собой на пол. Затем, сделав небольшой шаг в сторону, Шари оказался перед скаитом и ухватил капюшон его бурнуса за низ.

Здание сотрясла еще одна серия взрывов. На пьедесталы криоконсервации посыпалась густая едкая пыль. Бои разгорелись сразу в нескольких местах епископского дворца, и, судя по все более близкому треску, по все более едким запахам, разносящимся по наполнившейся углеродными газами атмосфере, имперские силы, с их превосходством в численности и вооружении, взламывали одну за другой всевозможные линии обороны, подготовленные осгоритами «Луны Рок».

— Чего вы еще ждете, Ваше Святейшество? — завопил Адаман Муралл. — Волнобойного луча в сердце? Пока полицейские вас арестуют и доставят в чрезвычайный трибунал?

Влажная пудра на его лице смешалась с пылью и превратилась в грязную густую маску.

— Я не часто бываю заодно с этим грязным кастратишкой, но должен признать, что тут он прав! — вмешался Мальтус Хактар. — Коридоры, ведущие к мастерским, могут в любой момент попасть в руки нападающих.

— Еще раз назовете меня кастратом, господин садовник, и я вам самому мошонку оторву! — взорвался экзарх.

Двое мужчин скрестили взгляды, злобно поедая глазами друг друга сквозь вихри пыли. Ярость взрывов задула сенсорные светошары, и жалкий рассеянный свет, все еще падающий от настенных бра, не мог рассеять мрака.

Муффий вклинился между экзархом и главным садовником и поочередно строго взглянул на них.

— Сейчас не время терять самообладание! Вы подаете очень скверный пример нашему юному другу. Уходите немедленно, если хотите, но сделайте это с достоинством!

На Жека, прислонившегося к саркофагу Йелли, и на самого напал неимоверный ужас, но он прилагал сверхчеловеческие усилия, чтобы этого не показать. От непрерывных взрывов, грохота оружия, воплей и явных признаков продвижения вражеских армий по дворцовым галереям, вместе с отсутствием Шари и чувством собственной беспомощности над замороженным телом Йелли, отчаяние и страх все росли.

— Я не останусь в этом бедламе ни на секунду! — прорычал Адаман Муралл. — Дерематы в ремонтной мастерской уже запрограммированы, так?

— Все, что вам нужно сделать — это закрыть дверцу и нажать кнопку переноса, Адаман, — подтвердил муффий. — Встретимся в условленном месте.

Экзарх решительно направился к выходу. Стены и потолок затряслись долгой дрожью от продолжительного взрыва, похожего на гром в грозу. Через щель в дверном проеме хлынул поток пыли. Адаман Муралл обернулся и уставился на Барофиля Двадцать пятого полу-насмешливым, полу-извиняющимся взглядом. Жек решил, что экзарх определенно похож на горгулий с анжорских храмов религии H-прим.

— Если хотите снова увидеться со мной, Ваше Святейшество, вам нужно следовать за мной…

Он закутался в накидку и вышел. Звук его шагов быстро потерялся за стаккато волнобоев и криками бойцов.

— Вы можете присоединиться к нему, Мальтус. Вам не обязательно оставаться со мной.

Бледная улыбка озарила суровое лицо шеф-садовника. Он поднял руку над головой и ткнул указательным пальцем в потолок:

— А Двадцать четвертый, Ваше Святейшество, с ним что поделать? Он приглядывает за мной сверху, и мне как-то не хочется, чтобы он надрал мне задницу, когда я ступлю через порог вечности.

— Вы были очень привязаны к моему предшественнику, верно?

Черные глаза осгорита затуманились от чувств:

— Он, хоть и церковник, был мне как отец, Ваше Святейшество…

Жек уперся лбом в стекло саркофага и уставился на невозмутимое лицо Йелль, тускло освещенное падающими искоса лучиками настенного бра. Махди советовал ему сохранять уверенность, а сам еще не появлялся, и только взгляд на девочку не давал анжорцу окончательно утратить надежду.

Глава 14

Легенда о джулианском кориндоне

Вдова Йевута жила в деревне, в горах Крейш спутника Джулиус. Случилось так, что ее сын, Илмеш, тяжко заболел, и оттого что у нее не было ни земли, ни денег, деревенский целитель отказался его лечить. В отчаянии она взяла сына на руки, шла семь дней и семь ночей в сторону, где восходит первое солнце, и поднялась на гору Чудес, где в стародавних легендах жили боги и богини. Она не нашла ни богов, ни богинь, а только старуху, собирающую цветы по обочинам тропы. Йевута спросила ее — где боги, которые смогут исцелить ее сына, Илмеша. Старуха ответила, что единственные известные ей боги обитают в далекой забытой стране: «Чтобы добраться до нее, нужны века и века. А дорогу, ведущую в страну богов, так трудно найти, что многие сбиваются с пути и скитаются по чудовищным безднам…»

Тогда Йевута села на камень, положила пред собой горящее в лихорадке тело сына и взмолилась богам, чтобы они указали ей путь. Она умоляла их с такой горячностью, что из ее сердца вырвался синий лучик. Она снова подняла сына и шла еще три дня и три ночи, следуя за указкой этого луча. Так подошла она к темной пещере, вошла и поняла, что синий луч уже исходит не из ее сердца, а из камня, вделанного в скалу. Два дня и две ночи она держала тело своего сына Илмеша в небесном сиянии камня, и случилось так, что он исцелился. Восторженная Йевута упала на колени и возблагодарила богов. И тогда в пещеру вошла старуха и сказала:

— Лучше всего можно отблагодарить тех, кто сделал тебе этот бесценный дар, если забрать этот камень с собой и исцелять всех больных, которые придут к тебе и искренне пожелают исцелиться.

С этим старуха исчезла так же таинственно, как и появилась. Тогда до Йевуты дошло, что она столкнулась с богиней, прикинувшейся смертной. Ей потребовалось еще три дня, чтобы вынуть самоцвет из каменной оправы. Она помогала себе каменными осколками, валявшимися на полу, и разодрала пальцы в кровь. Когда Йевута вернулась в деревню со своим драгоценным трофеем, люди увидели, что Илмеш снова здоров, и столпились вокруг нее, чтобы исцелили и их. Она коснулась их лбов камнем, и их недуги, большие или малые, пропали. Слава о ней вскоре разошлась по окрестным деревням, затем по всей стране, и люди приезжали к ней со всего мира.

Между тем оказалось, что великий успех Йевуты разозлил целителей, и они затеяли заговор с целью ее устранения. Ибо коль скоро она творила чудеса, ни один больной не приходил на прием к целителям, и не прислушивался к их советам, и их мучило ужасное чувство никчемности. Они не могли убить Йевуту, потому что всемогущий камень, синий кориндон гор Крейш, защищал ее от проклятия смерти, но зато приготовили порошок, который усыпил бы ее навсегда. Один из них переоделся, смешался с больными, вошел в дом Йевуты и подсыпал ей порошок в питье. Йевута выпила отраву и погрузилась в глубокий сон, из которого ее вывести никому не удалось. Ее сын Илмеш плакал дни напролет, пока в конце концов горе не унесло его в вышние миры, и его похоронили подле матери. Никто не осмеливался прикоснуться к камню, который оставался в доме Йевуты, пока не явился пророк, человек с планеты Осгор, который прослышал об этой истории, не поднял его и не вернул ему исцеляющую силу. Его звали Антус Сиж Пайлар, но более известен он был как Крейц.

Что до Йевуты — она ждет, и проснется, когда люди найдут тайный путь, ведущий в страну богинь и богов.