Цитадель Гипонерос (ЛП)

ПРИМЕЧАНИЕ: Некоторые ученые связывают монстров, описанных капитаном Сауром (спорной фигурой в иссигорской истории), и скаитами Гипонероса. Слово «Скаит» могло, в частности, происходить от слова «скатите» (или «скайтеж»), означающего солдата-самоубийцу, проникающего в ряды врага, чтобы сеять смерть. Напомним, что Закон Этики ГМ 7034 года был принят на Иссигоре.

Тиксу лишился всякого ощущения пространства, но антра, бдительный хранитель его индивидуальности, пока что удерживала слитным его «я». Потоки энергии растащили во все стороны его растворившееся в чане тело, но при нем остались независимость, способность к рассуждению и самоосознание. Он не знал, как долго продержится эта хрупкая целостность: два конгломерата, в которые собрались споры-властители матричного растворяющего чана, выработали программу нейтрализации антры, и Тиксу понял, что вибрация звука жизни неуклонно затихает.

Оранжанина окружали гармонические волны, они накладывались друг на друга, образуя согласованные серии, язык без правил, близкий человеческому ментальному механизму, но споры-властители называли его «вероятностной переадресацией». Споры не издавали звуков, не произносили слов, они испускали волны, частота которых обращалась в понятия. «Переадресация», или «вероятностное диспетчирование» — термины, которые лучше всего описывали внутреннее функционирование Гипонероса: реакции, импульсы, стимулы запускались с центральных мемодисков, погруженных в чаны, а затем следовали по древовидному пути, ветви которого закрывались или открывались сообразно вероятностям. Когда Тиксу был отделен от своей телесной оболочки, главные споры вознамерились было изучить потаенные механизмы творческой силы человека, но не предвидели (да и с чего им было предвидеть?), что антра, фундаментальный звук, будет сопротивляться с таким упорством, что их данные начнут деструктурироваться. Точно так же они не предполагали, что человеческий разум, подвижность которого резко превосходит внутриматричные передачи (согласно недавним расчетам, в 10 в 45-й степени раз), будет свободно разгуливать по контурам Гипонероархата. Человеческому разуму незачем было прибегать к переадресации, к древовидной структуре — вероятно (60,78 %) потому, что он обладал своим собственным истоком и был сам себе ссылочным индексом. Их посетитель, на данный момент бесконтрольный, получил доступ и к базовым, и к эволюционным данным чанов, к истории Гипонероса, к расчетам предположений, к информации, предоставленной скаитами высших эшелонов, разбросанных по мирам империи Ангов, к комплексу программ поддержки внешнего и внутреннего обмена. Оранжанин, пока антра охраняла его целостность, оставался чем-то вроде внедрившегося вируса, нарушающим взаимодействие внутри системы, и давал человеческой расе шанс, пусть и крохотный, объединиться и начать контрнаступление.

Несколькими днями ранее, выйдя из психокинеза, Лотер Пакуллай и Тиксу долго лежали, распластавшись под силой тяжести по земле. Первое, что они увидали — это чаны, два огромных квадратных бассейна площадью более тысячи квадратных метров, заполненные густой темной жидкостью. Тиксу удивила рябь на поверхности — при такой силе тяжести и полном отсутствии ветра. Если бы не идеальная симметрия и облицовка, чаны можно было бы принять за естественные озера. Над этим двойным резервуаром вздымалась гигантская спираль, словно так дымила пустота, и устремлялась в бездонное сердце черной дыры. От нее исходила ужасающая безжизненность, нега-сила, которой, казалось, не могла противиться никакая, пусть самая стойкая, конструкция. Черная дыра занимала весь центр небесного свода, она на глазах росла, словно ядовитый венчик цветка, что расцветал и поглощал миллионы звезд вокруг.

В голове Тиксу снова эхом отозвался детский голосок Йелль: «Блуф набирает силу… Миллионы звезд исчезли этой ночью… Блуф пытается нас сожрать…»

Своими детскими словами она лучше любого другого описала главного врага человечества. Тиксу действительно словно попал к обеденному столу: этот отвратительный рот, вытянувшийся уже на несколько миллиардов километров в ширину, поглощал весь свет, всю жизнь, все вибрации хора творения. Однообразно серый и плоский пейзаж звезды Арратан и непрестанный гул, становящийся все громче и громче в сопровождении расползающейся тьмы, составляли картину и завораживающей, и пугающей красоты.

— Это конец… конец Млечному Пути… конец вселенной… — прошептал Лотер Пакуллай.

Ценой кошмарных усилий Тиксу удалось повернуться к своему неоропейскому товарищу.

— Пришло время вам вернуться к человеческим мирам, Лотер… — На то, чтобы шевельнуть нижней челюстью, у него уходило безумное количество энергии. — Передайте антру как можно большему количеству людей. Это будет ваш вклад в вечную борьбу человечества.

— А вы?

— Мой вклад будет иным…

В глазах Лотера промелькнула грусть, морщинки на лбу углубились еще на несколько миллиметров.

— Нужно быть проклятым индисским колдуном, чтобы воображать, что можно выбраться живым из этого дерьма! — пробурчал он, указывая на чаны.

— Я и не говорил, что уйду невредимым.

— Что заставляет вас в него лезть?

Тиксу на мгновение заколебался, прежде чем ответить. Он и сам не знал в точности причин, толкающих его к этому шагу. Он подчинялся единственно интуиции, глубинному и повелительному зову своего естества, но пойдите объясните профессору Института прикладных наук Неоропа, что ваша жертва никак не обоснована — ни объективными мотивациями, ни хотя бы здравым смыслом. Только Йелль, восприятие которой не ограничивалось органами чувств, могла найти слова, чтобы это выразить.

— Ступайте, Лотер, иначе цивилизованные миры исчезнут раньше, чем вы их увидите снова…

— Я их поприветствую от вашего имени, господин колдун.

Лотер Пакуллай участливо глянул на оранжанина, а затем, не добавив ни слова, прикрыл глаза, вызвал антру и дематериализовался в эфирных коридорах.

Оказавшись в одиночестве, Тиксу дал волю своему отчаянию и перестал сдерживать слишком долго копившиеся слезы. Встав на колени, он начал биться лбом о твердую корку земли. Из рассеченного ударом надбровья по виску и щеке неторопливо потекла кровь. «Исполни свое предназначение», — сказал Качо Марум, има садумба с Двусезонья. Тиксу и представить себе не мог, что судьба окажется так жестока — навсегда разлучит его с теми, кого он любил, чтобы отправить в ледяное брюхо блуфа. Шестнадцать счастливых лет, которые подарили ему Афикит и Йелль, были только кратким перерывом посреди полного горести бытия, неожиданной передышкой на беспощадном пути.

Он встал и медленно приблизился к одному из чанов. Вблизи жидкость источала неясный запах кислоты, а внешние края спирали были так черны, что, казалось, спрессовывались до осязаемости. Тиксу, несмотря на то, что при движении обильно потел, ощутил, как по всему телу расходится невыносимый холод. Он остановился неподвижно на краю водоема, широкого, словно озеро на Матери-Земли; взгляд сам собой скользил по ряби на поверхности, а мысли ушли в беспорядочный поток воспоминаний. Колебания антры отдавались в Тиксу словно журчание родника, и он мало-помалу достиг умиротворения, и тогда почувствовал связь через вечность с Афикит, Йеллью, Шари, Качо Марумом, Станисласом Нолустритом, всеми известными или неведомыми ему созданиями, выпевавшими песню человечества. И вот ему открылся тайный порядок вселенной, и он понял, что его самопожертвование — плата за выживание людей.

Не став даже тратить времени на раздевание, Тиксу шагнул по пояс в вязкую жидкость в ванне. По ногам устремилась вверх жуткая боль. Он ужасающе остро почувствовал, как разрушаются и отделяются от него клетки — не с тем ощущением, что бывает при сильном ожоге какой-нибудь кислотой, а с чувством целенаправленного растворения, подобной вспышке молнии и вместе с тем методичной работы по расчленению клеток. Боль, если строго выражаться, не была физической, она коренилась в каждой ширящейся ране, она была знамением самого разрушения, стирания. С нахлынувшей ясностью Тиксу понял, что, полностью погрузившись в жидкую стихию, сократит свои муки. Он издал безнадежный вопль, последний крик сопротивления, и окунулся целиком. Его тело растворилось за несколько сотых секунды, но неопределенное ощущение страдания осталось, как если бы жидкость сохранила в памяти координаты всех клеток на случай обратной сборки.