Цитадель Гипонерос (ЛП)

Когда воители подошли к Императорскому дворцу, опустилась вторая ночь. Хоть Жек не раз видел дворец во время их ментальных рекогносцировок, он вновь поразился величию этого залитого светом строения, расположенного на высотах Романтигуа, словно тиара на прическе. Они вошли в открытую для доступа публики часть наружного парка. Белый драгоценный камень аллей ловил отблески от светошаров, посверкивала алмазная пудра дорожек вокруг цветников. Оранжево-красные полумесяцы двух ночных спутников увенчивали рожками смотровые пузыри вышек мысленного контроля. На верхних и нижних ступенях главного фасада, украшенного двойными коническими колоннами, толпилось множество слуг, скаитов, полицейских, наемников-притивов, стражи в парадной форме, придворных и священнослужителей. Непрерывная вереница аэрокаров и таксишаров несла посетителей внутрь прозрачного купола, соединенного с главным зданием гравитационным коридором, нашпигованным клеточными идентификаторами.

Несколько минут Жек позабавлялся с невысокой птичкой, распустившей длинные перья хвоста ярким цветастым веером. Шари заставил себя вернуться в форму. Свобода для их действий сократилась настолько, что эмоции никоим образом не должны его отвлекать. Они предприняли вылазку, решающую для будущего человечества. Они обратили на свою сторону все шансы, силой разума исследовав из нефа индисских анналов каждый укромный уголок императорского и епископского дворцов, неустанно отслеживая движения кодов. Их виртуальная подготовка, конечно, не учитывала особенностей сопротивления материи, плотности, гравитации, но возможности, предлагаемые анналами, они использовали по максимуму.

Четыре стандартных часа назад они посчитали, что обстановка благоприятствует операции. Сначала оба перенеслись на Маркинат, где сделали последние приготовления. В дополнение к одежде они обзавелись оружием — короткоствольными волнобоями, которые сунули во внутренние карманы курток. Еще они похитили из лечебницы ЗКЗ реанимационные препараты и дозированно распределили по шприцам; Шари уложил их в плоскую коробку, которую хранил под своим облеганом. Однако прежде чем приступить к инъекциям, к ним обязательно следовало добавить генетические коды четверых замороженных.

— Ты все запомнил? — спросил Шари у Жека. — У нас осталось около часа до того, как коды переместятся…

Анжорец прекратил игры с птицей, выпрямился и серьезно посмотрел на махди.

— Сначала я беру код, который хранится в Сейфе коронных сокровищ, — быстро прошептал он, как будто повторяя урок. — Затем код, который находится в магнитном пузыре в казармах пурпурных гвардейцев. Затем я нахожу тебя в комнате епископского дворца, где заперты Йелль и остальные. Все три операции не должны занять больше пяти секунд…

Стоило Жеку проговорить все пункты вслух, как до него дошло всерьез, что от горстки секунд зависит все — не только его жизнь, но и жизнь Йелли, Афикит, Сан-Франциско, Феникс, будущее па и ма Ат-Скин, и всех знакомых и неизвестных ему женщин и мужчин, из которых складывалось человечество. Его зазнобило от страха под облеганом.

— Пять секунд — столько же времени есть у меня, чтобы добыть два других кода, — сказал Шари, обращаясь одновременно к товарищу и себе самому. — Третий в этот момент хранится в подземелье Феркти-Анг, бывшего правительственного дворца, а последний в воздухе на борту патруля притивов.

— Аэрокар же в полете, он все время движется! Как ты собираешься его засечь?

— Неважно, фиксирован конечный пункт или движется — достаточно его представить, чтобы туда переместиться. Мысль аннулирует пространство и время… — Впервые за то время, что они разгуливали по улицам Венисии, он улыбнулся и добавил: — Кстати, надеюсь, что и ты в этом не сомневаешься, потому что наш успех полностью зависит от силы и уверенности мысли.

— Между всеми переносами есть материальные этапы…

— Да, и именно этот момент, эти две секунды во время материализации для нас опаснее всего. Выбора у нас нет, брать коды нужно непосредственно руками. Раньше я пытался забрать их путем телекинеза, но общее человеческое сознание настолько ослабело, что мы утратили всякое прямое влияние на материю.

— Телекинеза?

— Это способность перемещать предметы одной лишь силой мысли. Наш налет важен по двум причинам, Жек Ат-Скин: мы не только идем спасать маму Афикит, ее дочь Йелль и их двух товарищей-жерзалемян, но и начнем отвоевывать человечество. Мы воители безмолвия, вестники вечности, мы создаем первый атом нового поля…

От слов Шари по телу Жека пробежал всепожирающий огонь, отбрасывая коварную ледяную тень страха.

— Надеюсь, нам не придется этим пользоваться, — продолжил Шари, указывая пальцем на грудь, где его куртка справа слегка оттопыривалась из-за волнобоя. — Но мы на войне, и при малейшей угрозе должны изготовиться стрелять, и убить, если придется. Сейчас не время для душевных терзаний и промедления. Мы снимем оружие с предохранителей и не выпустим из рук до конца операции.

Жека полностью захватила волна энтузиазма, которая поднялась из самых глубин. Перед ним промелькнула картина Неа-Марсиля, города на планете Франзия, куда он бежал с «Папидука» в компании Марти де Кервалора. Сидя сейчас на каменной скамье, на затопленной светом площади, он испытывал то же ощущение полноты жизни и вечности, как и в ту ночь; он стал мостом, переброшенным между прошлым и будущим, между пространством и временем. Жек думал о Марти, этом странном собрате по судьбе, охваченным последним всплеском человечности перед тем, как покончить с собой, о видуке Папиронде, волей случая полюбившем его как сына столь же неловко, сколь пылко, о профессоре Робине де Фарте, о колдуне по имени Поцелуй Смерти, старом Артаке; и призванные мальчиком образы всех тех людей, что встречались на его пути, укрепили его решимость. Он машинально сунул руку во внутренний карман куртки и прикоснулся к холодной гладкой стали волнобоя.

Несколько долгих мгновений взгляд Шари блуждал по окруженному теменью парку, по ослепительному фасаду императорского дворца. Ночь раскинула над Венисией свой звездный безмятежный бархат. Теперь он стремился перейти к действию, ему не терпелось покинуть Сиракузу и перенестись на Эфрен, не терпелось узнать, что случилось с Оники и Тау Фраимом.

— Мы должны любой ценой опережать на несколько секунд скаитов и крейциан, — с напором продолжил он. — Эти секунды совершенно необходимы, чтобы поставить уколы и добраться до ремонтной мастерской дерематов. Ты будешь ждать здесь, пока я не завершу первичный отвлекающий маневр. Ты готов?

Жек медленно кивнул. Пальцы его сжались на округлой рукояти волнобоя.

Пять ночных спутников Сиракузы выстроились роскошной цепью огней — от изумрудно-зеленого до кроваво-красного.

Стоя перед огромным застекленным эркером своих покоев в императорском дворце, Гаркот не мог оставаться равнодушным к странному очарованию, исходившего от спящего города. Кориолисовы ветра играли кронами окаймлявших широкие проспекты пальмин, чьи плоды и прозрачные лепестки сливались в прелестные букеты переливающегося цвета. Иллюминированные торговые либо туристические галиоты бесшумно скользили вдоль гладкого темного зеркала реки Тибер Августус.

Этот пейзаж скоро сотрет с лица земли пустота. Ничего не останется от исторического района Романтигуа, сердца имперской столицы, этого уникального памятника истории и гордости сиракузян. Ни одного из этих зданий с элегантной и смелой архитектурой. Ни одного из этих фонтанов и этих скульптур из розового опталия, ни одного из этих голубомраморных мостов, ни одного из этих величественных дворцов, ни одной из этих самоцветных аллей, этих цветников, этих пурпурных лужаек…

Вскоре перед напором нахлынувшего Несотворенного исчезнут любые волны, любые формы, любые материальные тела, включая Гаркота и десять тысяч его братьев по чану. Абсолютная тишина заглушит шум и неистовство, бесконечный холод нейтрализует жар и его искры созидания.

Гаркоту показалось, что нервные имплантаты внутри его черепа нехотя запульсировали. Так для него выражалась печаль, или точнее — вероятность, что он проходит мимо желанной цели. Его не программировали переживать ощущения наподобие чувств или эмоций, но, живя среди людей, он порой сожалел о том, что человечество должно исчезнуть, чтобы позволить прийти Несотворенному. На нем вновь сказалась искусственная пустота, вложенная спорами-властителями, которые подобными приступами подстегивали в нем неудовлетворенность, жажду личного признания. Бывший коннетабль Паминкс, прежде чем слиться с ним и сформировать ядро третьего конгломерата, сказал, что новая нейрологическая программа восстановит единство его споры и уничтожит любые намеки на субъективность, на страдание; однако приходится признать, что с этим споры-властители промахнулись.