Страница 24 из 134
Они надели просохшую одежду, сели лицом к лицу, закрыли глаза, взялись за руки и взлетели в эфирных потоках. Жек никогда раньше не участвовал в парном психокинетическом путешествии, и чувство потери собственной индивидуальности до того его переполошило, что он внезапно потерял контакт с антрой и рематериализовался посреди газовой оболочки какой-то планеты. Его окутал сильнейший жар, легкие стало забивать парами аммиака, гелия и водорода, и его захлестнула волна паники. Задыхаясь, Жек ухнул в самое сердце оранжево-красного облака. И тут рефлекс заставил его снова закрыть глаза, восстановить внутреннюю тишину, призвать звук жизни, и он опять почувствовал себя пульсирующим на одной энергетической частоте с Шари. Жеку показалось, что он улавливает мелодичный смех, насмешливую волну, тянувшуюся, пока они не вернулись в свои тела (надо сказать, со слегка покруживающимися головами) и не оказались перед роскошными вратами света.
Эта величественная сияющая арка, выдвинувшаяся вперед из бесконечных далей, не принадлежала миру форм, но вместе с тем не была она и наведенной иллюзией, или же обычной мысленной проекцией. Им пришлось пересечь ее границу физически, как они переступили бы обыкновенный порог. По ту сторону арки им по-прежнему пришлось идти пешком — по искрящейся дороге, окаймленной высокими непроницаемыми стенами тьмы, не имея защиты перед атаками Несотворенного. Они шагали по свету как по мостовой — настолько он был плотен.
Мальчику чудилось, что он идет по ленте, подвешенной над пустотой. Пусть впереди шел Шари и прикрывал его, словно щитом, — Жек чувствовал, как им овладевает мучительный страх, как импульсы изнутри подбивают его свернуть с пути, попятиться, и изо всех сил сражался. Нестерпимый холод расходился по клеткам его тела, брал штурмом самую сердцевину его существа. Уже не столько бесстрашно выступал Жек против пустоты, сколько пустота принялась расползаться в Жеке, расчленяя, разрушая его. Он пытался уцепиться за воспоминания об Йелль, а потом — за мысль, что Шари в первый раз пришлось пройти этой дорогой вообще в одиночку.
Вдали показалось блистающее здание, храм о семи колоннах, ковчег, в котором хранились летописи Индды, и Жек удивленно вскрикнул. Теперь он изо всех сил пытался угнаться за махди, который ускорил темп. Бесформенный проникал в его разум, усиливал натиск, выволакивал похороненные воспоминания, подстрекал ужас. Расстояние между ним и Шари неумолимо росло. Очертания тускнели, тускнели! Он различил далекий шепот:
— Сопротивляйся, Жек! Сдашься — и буря унесет тебя, как мертвый лист, тебя выбросит в неведомый мир, и у тебя уйдут годы, чтобы очнуться. Может быть, ты никогда не найдешь в себе сил вернуться к живым. Может быть, тебя навсегда развеет по ветрам небытия…
Анжорца затянул поток ненависти. Внезапно в Шари, заставившем его проходить это испытание, он увидел чудовище. Этот человек, который притворялся его учителем, на самом деле был худшим из врагов, опасным субъектом, которого следовало без промедления устранить. Жек лихорадочно зашарил в карманах в поисках хоть какого-то оружия — ножа или камня, — но они были пусты, и в гневе он рванул ногтями ткань.
— Сопротивляйся, Жек!
Он бросил взгляд вперед. Жек не мог различить ни силуэта Шари, ни храма с семью колоннами, только узкую тропинку из света, осаждаемую Несотворенным. В его нервы впились ледяные лезвия; всего его заполонил неописуемый страх — раздиравший его на куски, разбиравший по частям, разобщавший с антрой, отторгавший от истоков. Крайний виток клубящейся спирали вцепился в него, потянул к своему центру — бесконечно черному и холодному.
— Сопротивляйся, Жек!
Кто же ему это говорит? Сопротивляться чему? Он уже понятия не имел, где он — в аду крейциан, может быть? Всплыло смутное воспоминание: он лежит распластавшись в аэроглиссере пустынных крыс. Его мысли текут разрозненными струйками, между ними бездны страха и печали. Единственное, что он осознавал — он возвращается в небытие, из которого ему никогда не выбраться, и мысль об этом уходе не встречала в нем ничего, кроме безразличия с примесью сожаления. Он не умрет, потому что смерть всего лишь сокрытая и непременная сторона цикла, он просто соскользнет в не-жизнь, в абсолютную пустоту.
Навечно.
— Сопротивляйся, Жек! Думай обо мне! Думай об Йелли!
Йелль. Это имя мгновенно пробудило его от равнодушия, добавило чуточку цельности. Он связывает окружающий холод с неподвижным телом девочки, лежащей на каменных плитах.
Спираль вращалась все быстрее и быстрее.
Йелль. Где-то внутри Жека вырисовалось насупленное лицо, вьющиеся золотистые волосы, выпуклый лоб, огромные серо-голубые глаза. Он вспомнил, что любит эту девочку, что он пустился в долгий путь, чтобы освободить ее из ледяной тюрьмы. Он шаг за шагом опять отстраивал свое «я» вокруг нее, он воссоединился с главной нитью своего существования, он снова стал Жеком Ат-Скином, единственным сыном Марека и Жюльет Ат-Скин, другом Артака из Северного Террариума, принцем солнца космопорта Глатен-Бат, принцем гиен великой ядерной пустыни Ут-Гена, пассажиром космины, единственным учеником махди Шари из Гимлаев.
Йелль. Это имя грянуло, словно вызов, брошенный в лицо блуфу.
Спираль остановила вращение, и он снова ступил на тропу из света. Несотворенный все еще охотился на него со своими пульсирующими коварными щупальцами, которые провоцировали пустоту в нем самом, но во внутреннем храме Жека вибрировала антра, храня единство его сущности, и Йелль, пусть из сна, приглядывала за ним из саркофага криогенной изоляции в Венисии.
Он поискал взглядом блистающее здание и поразился, обнаружив, что оно высится всего в нескольких шагах впереди. Оно не казалось огромным издалека, но вблизи его внушительные, подавляющие размеры Жека ошеломили. Семь колонн, возносящихся на высоту более трехсот метров, поддерживали огромный треугольный фронтон, переливающийся яркими цветами. На туманных стенах ритмично вырастали геометрические фигуры, они накладывались друг на друга, вспыхивали эфемерными и непрестанно возникающими вновь пятнами мерцающих красок.
Жек в несколько прыжков пролетел последние метры до стилобата и поднялся по двенадцати ступеням к главному входу, чуть затененному в сравнении с остальной частью здания. Он словно ступал по солнечным лучам, вне себя от неописуемого счастья. От царившей в храме атмосферы, одновременно серьезной и приподнятой, его эйфория только усилилась. Колонны, усеивающие перистиль, оказались скорее гигантскими водоворотами света, они взметывались к искрящемуся потолку, словно в переполненное звездами небо.
У входа в преддверие храма его ожидал Шари. Лицо махди озаряла лучезарная улыбка:
— Добро пожаловать в последний бастион человечества, Жек Ат-Скин. За пятнадцать тысяч лет в этот храм вошли до тебя только два человека: горный безумец и я. Безумец ушел, и летописи ждут своего нового хранителя…
— Но разве это не вы новый хранитель?
Его голос запорхал в тишине сотканным из звука мотыльком.
— Я думал, что да, но повстречал Оники, а хранитель не может шагать двумя дорогами одновременно. Он сторожит анналы тысячи лет, как когда-то дикие люди сторожили огонь, чтобы он вечно не гас.
— А может, им больше не нужен хранитель…
— Всему в этих мирах требуется очевидец, чтобы его существование беспрерывно подтверждалось. Наблюдаемое не существует без наблюдателя. Лишенные хранителя, анналы утеряли бы смысл бытия, а если бы их больше не стало, исчезло бы человечество. У нас с папой Тиксу и мамой Афикит распределение ролей пошло не так, как было спланировано, и Гипонерос воспользовался возможностью, чтобы получить решающее преимущество.
— Спланированные роли?
— Цепь Индды была разорвана при трех предыдущих мастерах: Шри Митсу, Шри Алексу и махди Секораме. Великий предводитель Ордена Абсуратов был убит прежде, чем успел подготовить своего преемника. Анналы сообщили об этом горному безумцу, который, нарушив нейтралитет хранителя, вступил в телепатическое общение со Шри Митсу, но тот, осужденный и изгнанный крейцианами, отказался восстановить цепь. Поэтому Безумец спустился на Мать-Землю, колыбель человечества, и посвятил меня в индисские техники, ожидая, когда два новых мастера, Тиксу и Афикит, потенциальные преемники Шри Митсу и Шри Алексу, присоединятся к нам и обновят цепь. Им предстояло принять эстафету, завершить мое обучение, но они были слишком заняты своей любовью и оставили меня разбираться самого. Мы слишком долго откладывали, горный безумец покинул этот мир, и цепь окончательно оборвалась. Мы нарушили правила игры, мы вступили в новую эру, и исход неопределен. Возможно, отчаянный поступок папы Тиксу изменит баланс сил…