Страница 11 из 134
Прежний Непогрешимый Пастырь замолчал и уставился в объектив голографического диктофона. Лишь горящие, как угли, темные глаза свидетельствовали в его пергаментном лице о жизни.
— Что ж, мой дорогой Фрасист — по оптимистичности моей натуры стану придерживаться этого варианта, — оправдывают ли твои ожидания первые месяцы понтификата? Возьму на себя смелость «тыкать» тебе, потому что, хоть в этом вопросе нет прецедента, полагаю, что между муффиями это дело обыкновенное! Если ты добрался досюда, значит, к этому моменту ты уже выстоял против покушений, кардинальских протестов и попыток стирания. Из всего моего затянувшегося пребывания в дольних мирах я сожалею только о том, что не увидел ошарашенных кардиналов и придворных, когда объявили о твоем избрании! Возможно, я уже нагляделся на них из миров горних, но не могу поделиться с тобою своими впечатлениями… Давай перейдем к сути дела. Если у меня впереди целая вечность, то твое время, напротив, сочтено. Знай же, что голос, который завел тебя в этот островок тьмы, вовсе не, увы тебе! какое-то проявление божественной воли Крейца, а серия подсознательных импульсов, излучаемых магнитной пластиной с подкожным автоимплантатом. Пластиной, которую я сам установил тебе под солнечное сплетение во время нашей последней беседы. Ни одному, даже совершеннейшему, медицинскому устройству не под силу ее обнаружить. Эти заблаговременно записанные на нее импульсы сначала отвели тебя в закуток запретной библиотеки, где — если ты не заупрямился, на что тебя порой подталкивает твой подозрительный характер, — ты познакомился с первозданным Словом Крейца, которое ох как отличается от того, что мы навязываем нашей пастве, не правда ли? и где ты научился защищать свой разум от ментального досмотра с помощью процедуры, которую я испытал прежде тебя. Оцени, насколько тебе повезло, мой дорогой Фрасист: мне потребовалось больше тридцати стандартных лет, чтобы разыскать книгофильм Крейца и бумажную книгу с индисскими графемами. Отныне пластина перестанет излучать свои подсознательные импульсы, поскольку довела тебя до того места, где остановились мои собственные исследования. Еще знай, что я не ушел естественной смертью, как ты, вероятно, полагаешь, но что я был убит… А убийца — не кто иной, как некий Фрасист Богх!
Услышав такое, муффий глубоко возмутился, руки и ноги у него задрожали.
— Кажется, я так и слышу твои протесты, что ты невиновен, оттуда, где пребываю ныне… в аду, где же еще! Это кастраты-викарии, это они все организовали, а я был вынужден им попустительствовать, если не хотел вызвать у них подозрений. Мне удалось обернуть их козни к нашей пользе. У них есть доказательства твоей вины. Не знаю, какие именно, но полагаю, что они подготовились основательно, и без труда могут добиться твоего смещения и отлучения. Они внедрили в твой мозг имплант забвения, который скрывает несколько часов — период нашей последней встречи, моего убийства и твоего возвращения в свои апартаменты. Я здесь не для того, чтобы тебя осуждать, Фрасист, или даже обвинять. Да будет твоя совесть спокойна: я согласился на эту смерть, я спешу избавиться от пут совершенных мной мерзостей. Но высший викариат представляет собой угрозу, постоянно висящую над твоей головой. Найди способ заполучить эти доказательства и уничтожь их. Истреби весь викариат, если потребуется! Не прояви слабости: чего стоят эти жалкие типы без яичек по сравнению с сотнями миллиардов человеческих существ, населяющих планеты известной вселенной? Прежде чем мы расстанемся, на этот раз окончательно, я хотел бы тебе дать последнюю наводку, возможно, она откроет перед тобой новый путь: в Додекалоге, первой книге Конца Времен, пророк Захиэль предсказывает, что только двенадцать вестников храма света, двенадцать рыцарей Откровения, смогут предотвратить падение вечной ночи на вселенную. Продвигайся в этом направлении, дорогой Фрасист. Выполни за меня то, чего я не довел до конца из-за нехватки воли. Я не знаю, ни где находится этот сияющий храм, ни кто эти рыцари, но ручаюсь головой, что найти его и объединиться с прочими — вот достойное дело для первого из последователей Крейца. Я знаю, что говорил это тебе при нашей последней встрече, но ты и это тоже забыл — что запоздалое прозрение не освобождает меня от ошибок прошлого. Можешь запомнить меня как нечестивого, неверующего, похотливого, жалкого человечишку, сделать из меня пугало, но окажи милость, оставь для меня чуточку места в уголке твоей души. Тогда у меня будет чувство, что крошечная часть моего существа помогала приходу новых дней. Это будет последним желанием старика, уже блуждающего в беззвездной и бесконечной ночи. Итак, прощай, Фрасист Богх, Барофиль Двадцать пятый, и да прострется над тобой рука Крейца.
Запись резко прервалась, и угасающий свет головизора постепенно пропал во тьме. Луч фонаря отразился от шершавой боковины камня-постамента и уткнулся в угол, образованный стеной и сводом. В голове муффия, застывшего посреди подвала, вихрем закружились мысли. Его предшественник возложил на него защиту будущего человечества, и заодно открыл ему, что он в прошлом убийца — частичная амнезия Фрасиста и высокомерие викариев придавали весомость этому заявлению. Однако на данный момент явление бывшего тирана Венисии поставило вопросов больше, чем дало ответов.
Барофилю Двадцать пятому теперь предстояло пытаться разгадывать загадки Додекалога, объемного труда, который в свое время он лишь бегло пролистал в ВШСП.
— Весьма поучительное кодопослание, Ваше Святейшество! — сказал чей-то голос.
Застигнутый врасплох муффий оборотился. Кровь его заледенела, когда луч фонаря высветил в дверном проеме силуэт Жавео Мутева — бывшего секретаря кардинал-губернатора Ут-Гена, ставшего в верховном викариате влиятельной персоной. На фоне черных одежд и кожи выделялись только белки его глаз и зубы; казалось, он облачился в саму окружающую тьму. Темные губы викария изогнулись в жестокой ухмылке.
— У моих братьев-викариев появились касающиеся вас вопросы, Ваше Святейшество, — продолжал Жавео Мутева. — Поэтому они упросили меня последовать за вами, и мне в целях этой задачи пришлось заставить замолчать кое-кого из ваших слуг…
— Адаман Муралл?
— Нет-нет, не волнуйтесь: вашего драгоценного Адамана не было в городе, и он, во всяком случае, полезнее нам живым… пока что. С другой стороны, теперь вы узнали слишком много, чтобы верховный викариат продолжал поддерживать вас как понтифика.
— Что означает…?
— Что я вынужден прикончить вас, Ваше Святейшество! Точно так же, как вы отправили на тот свет мерзкого старика, который правил до вас нашей святейшей церковью. Вы слишком быстро отреклись от своих союзников. Вы нас использовали, а затем бросились искать способов избежать ментальной инквизиции, а следовательно — нашего контроля. Мы думали — и я первый, — что наше сотрудничество будет плодотворным. Мы ошибались. Сегодня я узнал, откуда у вас внезапная тяга к скрытности и интригам…
С этими словами он вытащил оружие из бокового кармана своей черной рясы и нацелил ствол в грудь муффия, который окаменел и даже не погасил рефлекторно фонаря.
— Вы и ваши товарищи вместе с Гипонеросом действуете во зло человечеству, — слабым голосом возразил Барофиль Двадцать пятый.
— Помилуйте, Ваше Святейшество, избавьте меня от нравоучений! Вы говорите устами мертвеца, нечестивца, безбожника — по его же свидетельству. Дайте только восстановить царство Истинного Слова по всей империи Ангов — от скаитов Гипонероса мы избавимся.
— Да что вы о них знаете? Что вы знаете об изначальном Слове Крейцевом?
— Учению нашего основателя уже несколько десятков столетий, и нам пора адаптировать его под наше время. Что до скаитов, нам не требуется в них разбираться, чтобы оценить их преданность по достоинству. Нам не придется выкапывать из могилы замороженные лоскуты кожи и искать отпечатки ваших пальцев, доказывая, что это на вас вина за смерть древнего монстра, или вытаскивать голографическую запись с места действия. И — тем лучше, копаться в подобных потрохах мне противно! Недолгим будет ваше правление. Церковь не успеет вас оценить… да и горевать по вам не станет, если уж на то пошло. Уже готовы улики, которые потянут на дно вашего маленького протеже, Адамана Муралла. Причины? Ревность отвергнутого любовника. Никто не удивится: все знают, что вы в близких отношениях… Его осудят на муки медленного огненного креста, а мы больше не станем рисковать, усаживая Маркитоля на престол Церкви. Мы уже наметили вашего преемника: чистокровный сиракузянин, родом из знатной семьи, человек надежный.