Дикий. Его неудержимая страсть

Элла Савицкая

Дикий. Его неудержимая страсть

Глава 1

Марина

– Матвей!

Закрываю дверь и устало сбросив кроссовки, захожу в квартиру. Похоже, встречать меня будет пустота. Единственное, что указывает на то, что Матвей был дома – это вываленные на кровать рубашки и джинсы, обнаруженные в спальне.

Раздраженным жестом поднимаю с пола еще влажные спортивные штаны и, войдя в ванную комнату, закидываю их в корзину для грязного белья. На раковине валяется бритва, а рядом с ней красуется открытая пена для бритья. Вот же говнюк. Без раздумий отправляю и то, и другое в мусорное ведро. Миллион раз просила убирать за собой.

Вымыв руки, переодеваюсь в домашние шорты и топ. День сегодня был такой, что готова покусать каждого, кто попадется на пути. Сначала Воевуцкий отправил пересдавать биологическую химию, потом в баре мозг вынесли, устроив драку прямо посреди VIP-зала, а теперь еще и дома, как всегда, полный срач.

Вытащив из холодильника нарезку вяленого мяса и любимый бри, подхватываю начатую бутылку вина. Плюхаюсь со всем этим богатством прямо на диван и, даже не думая о том, чтобы написать говнюку, включаю телевизор. Сыр с мясом создают губку для алкоголя, благодаря которой я точно сильно не опьянею. Отпив несколько глотков красного полусладкого и найдя какую-то мелодраматическую лабуду, все же кошусь на экран телефона.

В последнее время он все чаще молчит. Если раньше мессенджер разрывался от сообщений, которыми мы могли кидаться с Матвеем друг в друга днями напролет, то теперь, когда у него началось расширение его сети спортивных клубов, он стал все больше внимания уделять встречам с разными спонсорами, рекламщиками еще кем-то, в чьих должностях я не разбиралась. Погряз в работе, как в липкой трясине. Если бы мне кто-то сказал, что он настолько всерьез займется бизнесом, я бы рассмеялась в лицо.

Нет, не то, чтобы я в него не верила. Очень даже. Просто больше года назад он открывал свой первый спортивный клуб, а уже сейчас их три в нашем городе, и в скором времени откроется еще пара в других областных центрах. На самом деле я горжусь им. Горжусь так сильно, что иногда избить хочется за то, что дома теперь только «Привет» сказать появляется и потрахаться.

По началу я тоже выбиралась вместе с Матвеем, но когда моя учеба и состояние здоровья буквально начали вопить о том, что ночью нужно спать, пришлось от этого отказаться. Перманентные головокружения и ухудшение памяти стали плохими союзниками.

Сжимаю Самсунг в руке, отговаривая себя унижаться расспросами о том, где он и когда будет дома, и таки отшвыриваю телефон в угол дивана. Еще глоток вина.

Поднимаю взгляд на часы. Одиннадцать двадцать. Приходить после двенадцати в последнее время стало для Кешнова нормой. Раздражение, которое каждый раз пытаюсь подавлять, снова растет. Попытки убедить себя в том, что для мужчины твердо встать на стезе бизнеса очень важно, все чаще проваливаются в никуда. Если раньше я старалась оправдывать, закрывать глаза на то, что приходил домой нетрезвым, и на звонки от всяких Ян, Кать, Маш, то засыпая сама все чаще понимаю, что больше нет слов для оправданий.

Сейчас десять минут посижу и пойду штудировать долбаную биологическую химию, чтоб ее. Какой черт меня дернул идти учиться на медицинский? Нужно было и дальше спокойно работать, и не дергаться в образование. Только времени кучу отнимают все эти химии, физики и анатомии.

Усталость – моя неизменная спутница последнее время.

Доев остатки мяса и сыра, чувствую, как в голове начало заметно плыть после вина. Но хоть не сильно. Подготовиться к домашнему заданию мозг в состоянии.

Отправляю бутылку обратно в холодильник, мою тарелки и ставлю на место. Усевшись на кровати, раскладываю перед собой конспекты и уже собираюсь вникнуть в смысл темы, когда в коридоре раздается щелчок открываемой двери.

Зубы невольно сжимаются сильнее, а глаза перемещаются на настенные часы. Почти двенадцать. Кто бы сомневался.

– Ри!

Голос Матвея звучит уже около спальни, но я даже не оборачиваюсь, упрямо перечитывая одно и то же предложение в тетради, хотя смысла все равно не улавливаю.

Мои волосы на затылке по-хозяйски стягивают, голову силой поднимают, и перед лицом появляются губы Кешнова.

– Учишься, студентка?

Он целует меня, как и всегда, с голодом, языком, как мы оба любим. Но сегодня поцелуй занимает не привычные долгие мгновения, а буквально несколько секунд, за которые я успеваю уловить привкус крепкого алкоголя, аромат сигарет, его терпкого густого парфюма, с примесью еще одного, сладкого и приторного.

Резко дергаю головой, отрываясь от мужских губ.

Бровь на лице Матвея вопросительно взлетает, пока он избавляется от футболки поло.

– Чего дергаешься?

Пульс внутри начинает ускоряться, когда я смотрю ему в лицо. Нет, я полностью верю в то, что Матвей не путается с кем-то на стороне, но понимание, что он проводит время с бабами, пусть даже не трахая их, достигает своей цели. Я взрываюсь.

– Интересно, а ты бы дергался, если бы от меня несло мужской туалетной водой?

Встаю на пол, касаясь босыми ногами ворсистого ковра, купленного Кешновым в нашу спальню, стоило мне восхищенно ткнуть в него пальцем в магазине.

Матвей устало трет переносицу, расстегивает пряжку ремня, чтобы скинуть джинсы и, переступив их, направляется в сторону ванны.

– Ри, не начинай!

Удостаиваюсь лишь короткой фразы через плечо. Ну да. Он бедный несчастный, а я неврастеничка, каждый раз устраивающая ему скандалы. Просто мои нервы не выдерживают этого! Бросив взгляд на оставленные посреди комнаты джинсы, окликаю, повышая голос.

– А когда мне начать? Когда я найду на твоих вещах следы помады или женские волосы?

Матвей не дойдя до ванны останавливается и оборачивается. Выражение усталости на лице сменяется предупреждением. Глаза сужаются. Но на меня эти пугающие и остерегающие взгляды не действуют. Это его рабочий персонал тут же несется прочь, поджав хвосты, а мое положение никак от него не зависит. Требовать уважения мое право!

– В чем ты меня обвиняешь, Рина? – цедит сквозь зубы.

Мышцы на груди сокращаются. Матвей с момента нашего знакомства набрал мышечную массу, и если раньше его тело было сильным, но довольно худым, то теперь я едва обхватываю его спину, когда обнимаю.

Словно хищник движется в мою сторону, опустив голову и смотря исподлобья.

– Надеюсь, ни в чем! – вздергиваю подбородок, злясь на одни только мысли о том, что сейчас произношу, но промолчать не могу. – Потому что если на самом деле ты хотя бы раз позволишь себе пойти налево, то там и останешься!

– Какое на хрен лево? – выплевывает Кешнов, останавливаясь в миллиметрах от меня. – Ты хоть понимаешь, что я не высыпаюсь ни черта! Когда мне по-твоему успевать ещё налево ходить? Пришел домой раньше сегодня, чтобы с тобой побыть.

– То есть теперь двенадцать ночи – это раньше?

– Ты сама вернулась во сколько?

– Тебе известно когда заканчивается моя смена. Я тоже устаю, Матвей! – раздражение находит выход, и я выплескиваю все, что накопилось. – Мне надоело убирать за тобой вечно валяющиеся под ногами вещи! Неужели нельзя положить их хотя бы на стул? Уже молчу о вешалках. Дома срач. Я прихожу после работы для чего? Чтобы еще и тут пахать на тебя?

Накалившись, футболю ему в ноги гребанные джинсы. Ноздри говнюка раздуваются, желваки гуляют на лице, выдавая крайнюю степень выдержки, но я действительно устала. Он в своем желании заработать все деньги мира совсем забыл обо мне!

– Тебя никто не заставлял устраиваться на работу, Рина! Все, что от тебя требовалось, это учиться. Нет, ты сама поперлась и теперь вываливаешь свою усталость на меня?

– Мне нужно работать! – едва ли не топаю ногой от рвущегося изнутри гнева.

– Я тебе все даю! Нахрена тебе работать? – рявкает Кешнов.