Собственность Шерхана

Я головой только покачал, он понял все сразу.

— Что-то давно он в громкоговоритель не орал, — заметил я.

Докурил, Лизу пересадил к себе на колени, чтобы задницу не морозила. Она все ещё пиздец горячая, но дышит легче, надеюсь лучше ей стало.

— Наверное, что-то готовит, — задумчиво сказала Лиза.

Что-то громко загрохотало металлом о металл, а потом характер звуков изменился. Задорно заплескалось, потекло на пол, зашумело капелью, запахло характерно.

— Вот черт, — выругался я.

— Поганец, — восхитился Чабаш. — Я когда ту сделку готовил, с твоей подставой, и хотел через Вяземского весь ваш район под себя подмять, вовсе не предполагал, что у гаденыша столько воображения.

Пахло бензином. Я позволил себе на мгновение глаза закрыть. Картина такая — мы сидим в безопасном закутке, который объединяет цепочку цехов. Мы вне зоны обстрела, а спускаться Вяземскому страшно. Но выхода у нас нет. Те самые направо — налево, через которые мы пришли, в зоне обстрела. Он нас просто поджарит сейчас и все.

— Так это ты все затеял? — шёпотом спросила у него Лиза. — С самого начала?

— Милая, — улыбнулся Чабаш и потрепал её по волосам. — Какая разница теперь? Считай, что я просто исповедался перед смертью.

Лиза испуганно вскрикнула, придурок блядь. Я зубы сжал. Думай, Имран, думай, он скоро все тут обольет а потом просто чиркнет спичкой и пойдёт забирать себе нашу дочь.

— Раздевайся, — тихо приказал я Лизе.

— Что? — не поняла она.

Я, не дожидаясь её действий, сам стянул и свое пальто, и платье свадебное, такое роскошное ещё недавно. Загородил её своим телом, чтобы Чабаш не смотрел, и оставил её только в трусах и обрывках сорочки. Затем сверху снова пальто надел и застегнул на все пуговицы, холодно, но потерпит.

— А я то уж было думал, что ты напоследок решил приникнуть к женским прелестям, — хмыкнул Чабаш. — Пожалел, что попкорн не захватил.

Я бы нашёл что ему сказать, но не время. Сейчас все зависит от него. Повернулся к Чабашу.

— Ты все это заварил. Ты. И ту мою подставу с первой партией. И бизнес мой забрал. И завод Лизы, но тут то похер, все равно сгорит.

— Ну, я, — лениво согласился он. — И что?

— Из-за тебя мы на этом заводе и сейчас сдохнем. Мне на тебя насрать, и на себя тоже. Но Лиза умрёт с нами. Наша дочь сиротой останется и Вяземский над ней опеку оформит, дядюшка хренов. Не находишь, что ты мне должен, как земля колхозу?

— И?

Я по сторонам посмотрел. Темно, бля, железок каких-то куча. Нашёл подходящий кусок широкой трубы полой, достаточно лёгкой, чтобы нести и не длинной. Напялил сверху платье свадебное. Получилось мало на человека похоже, да. Но здесь темно, и даже если у Вяземского есть очки ночного видения, его можно запутать, он высоко, а побежим мы оба.

— Ты возьмёшь трубу в платье. Я Лизу. На руки. Бежим оба. Сразу, резко, в разные стороны. Этому уроду не разорваться. У кого-то есть шанс.

— Тебе значит бабу, а мне бревно, — задумчиво ответил он. — И что мне за это будет?

— Шанс выжить, — жёстко ответил я. — Чистая совесть.

— Чистая, блядь, — сплюнул Чабаш, встал и потянулся.

А потом, трубу подхватил. Остатки платья послушно и красиво даже распушились, и вместе со своей железной бабой Чабаш сделал пару вальсирующих движений. Абсурдно да, но Лиза даже хихикнула истерично.

— Бери свое сокровище, — кивнул вдруг он. — И на раз, два, три…

Лизка после родов совсем исхудала, кормить и кормить её. Лёгкая. Труба у Чабаша тяжелее поди. Рванули одновременно и в разные стороны. Вяземский не ожидал, потерял секунд пятнадцать. Потом полоснул очередью за нами. Не попал, только рикошетом по стенам застучало. Затем снова, ногу полоснуло болью, но я зубы только сильнее стиснул, Лиза дышит тяжело, шею мою руками стискивает.

Загрохотало выстрелами в другую сторону — Чабаша пытается достать. Нырнул в длинный коридор, здесь тоже наверху ебаные переходы, но Вяземскому придётся выбирать за мной бежать или Чабашем. Побежал за ним. Полохнуло огнём сзади, урод, поджёг-таки.

К концу забега в ботинке чавкало от крови, а нога горела от боли. Похер. На улицу вырвался, солнце ослепило с непривычки. Забежал за машину, Лизу на землю опустил, пытаюсь отдышаться.

— Чабаш, — шепчет она. — Чабаш где?!

Ползёт на четвереньках из-за машины, чтобы выглянуть, я за ногу поймал, она, блять, брыкается ещё. Выглянул тоже и стал свидетелем эпичного зрелища. Цех горит. Клубы чёрного дыма валят, языки оранжевого пламени. И Чабаш, блять, бежит, платье свадебное развевается. Мне на него насрать было, честно, а тут даже запереживал, успеет или нет. Не успеет. Громыхнуло далёким уже выстрелом, но удачным. Чабаш рухнул, невесту свою выронил, она гулко об бетон треснулась.

— Сука, — снова выругался я.

Оценил происходящее — пулей меня больше не достанут, дым закрыл видимость. Встал, прихрамывая пошёл за Чабашем, за ногу, не особо церемонясь, притащил к машине.

— Миленький, — запричитала Лиза. — Хоть ты не умирай, пожалуйста.

Чабаш картинно застонал и руки раскинул. А потом под нашими непонимающими взглядами пальто расстегнул, и откуда-то из подмышки вытащил скомканную пулю, отбросил её в сторону.

— Бронежилеты на стрелки носить надо, — вздохнул он. — молодёжь.

Я посмотрел — вроде умирать не собирается он, Лиза под присмотром. Нога вроде терпит, потом ею займусь. От платья оторвал кусок, лицо замотал как следует. Лиза сразу поняла, что я сделать собрался.

— Не пущу, — жёстко сказала она.

— Эта падаль сегодня сдохнуть должна.

Чабаш объяснил, как попасть на верхние переходы. Оказалось — с улицы. Я поднялся, дверь толкнул. Они железные, крепкие вроде на вид, но под ногами гремят, пошатываются. Цеха неравномерно горят, где один бетон был, бензин уже выгорел, а вот где станки рабочие были, полыхают резво. Я иду, думаю Вяземский сейчас через второй выход пробраться пытается, а там очень жарко сейчас.

Он мои шаги издалека услышал, и очередью полоснул. Но я ошибки свои учёл, с Чабаша бронежилет снял, ему уже без надобности. Ударило пулей прямо по груди, дыхание вышибло, на мгновение остановился, дыхание переводя, затем снова вперёд пошёл. Вяземский снова очередью полоснул, пытался в голову, но все в молоко ушло, поди попробуй прицелься, когда все дымом заволокло, и от него же лёгкие жжёт изнутри. А потом вдруг сухой щелчок раздался. Ещё один.

— Что, мразь, — мягко спросил я, — стрелять нечем больше?

В пару шагов его догнал, автомат отобрал и им же по морде ему дал. Тот упал, попытался от меня уползти. Так выглядит жалко, что руки об него марать противно, но как вспомню, сколько он дерьма сделал…

— Вставай, гнида.

Он встал. Мы над самой горящей частью цеха, металлические перекладины под нами накалились, чувствую тепло через подошвы ботинок, снова поди поплавятся. Пистолет достал, что мне теперь, стрелять в безоружного?

Всё само решилось. Он пистолет увидел, заорал, и попытался бежать. Силы не рассчитал, упал снова, только на этот раз перекатился и вниз, на одних руках висит, снизу огонь, и перекладины горячие.

— Помоги, — попросил он. — Я все отдам. Не чужая кровь, ваша дочка…

— Сдохни уже, — попросил я.

От дыма задыхаюсь, но не ухожу. Он до последнего мне миллионы сулил за спасение. Потом пальцы не выдержали, сорвался, вниз упал, в самое пекло. Я перегнулся посмотрел ещё — точно ли? Такие твари, обычно, живучие. И только после этого, кашляя от дыма, толком дороги не видя обратно побежал.

На улице — солнце. Воздуха много так. Ворота снова распахнуты, двор наших людей полон. У Лизы глаза огромные, испуганные. Забыла, что болеет, на меня набросилась, то обнимает, то кулаками по груди лупит.

— Никогда так больше не делай! — кричит. — Я волновалась, дурак!

— Не буду, — счастливо жмурился я, к себе её прижимая. — Люблю тебя, Лиза, похер, что Вяземская, поехали уже домой к дочке, да жениться до конца.