Запретные воспоминания

Поставки лекарств сначала дополнились медицинскими расходниками, а потом и сложным диагностическим и лечебным оборудованием. Влада умела выстраивать отношения с поставщиками, быстро разобралась в сложном мире тендеров и госзакупок, контракты исполняла четко и быстро, открыла сервисное направление, которое сопровождало технику уже после того, как все гарантийные обязательства были исчерпаны, за длинным рублем не гналась, на качестве не экономила, а потому репутацию имела крепкую, хотя из-за несгибаемой воли и умения разговаривать жестко считалась жуткой стервой. С ее точки зрения, это был комплимент.

Несмотря на то что всю свою жизнь она выстроила самостоятельно и проблемы всегда решала только сама, не рассчитывая ни на чью помощь, и не родился еще тот мужчина, от которого бы она зависела, в гендерное равноправие Влада Громова не верила. В ее картине мира женщины, даже самые сильные и самостоятельные, все равно имели право на слабость, а мужчины должны были как минимум отрывать пятую точку от стула, когда дама встает, открывать ей дверь и подавать пальто. Вот такая она была несовременная.

Дверь в приемную Радецкий перед ней распахнул и невесомую шубку подал, быстрым взглядом (Влада заметила) оценив ее качество и стоимость. Легкая ухмылка, та самая, которую она терпеть не могла, на мгновение исказила его лицо и пропала. Тьфу. И почему под его взглядом ей хочется украдкой глянуть в зеркало, чтобы проверить, все ли в порядке.

Зеркало в приемной, впрочем, было, и Влада, завязывая шелковый шарфик на шее, встала перед ним с невозмутимым видом. С отражением все было хорошо, насколько это возможно при условии, что тебе сорок семь, у тебя взрослый, состоявшийся в жизни сын, а также косметолог с золотыми руками и деньги, чтобы его услуги оплачивать. Тьфу. Она уже и не помнила, когда последний раз думала о том, как выглядит, ибо обладала железобетонной уверенностью в себе.

– Я жду перечень предложений, – чуть более жестким тоном, чем этого требовали обстоятельства, сказала Влада, – до свидания.

– До свидания, Владислава Игоревна, – ответила ей секретарша Анечка, а Радецкий молча повернулся и скрылся в своем кабинете. Конечно, он уже попрощался с ней до этого, но почему-то его безразличие Владу задело.

Чувствуя себя сердитой и от этого еще более невыспавшейся, она отправилась искать завхоза. В кабинете его не оказалось, но Владу это не смутило. Тихомиров постоянно мотался по больнице, требовавшей его хозяйского глаза. Конечно, можно было позвонить, но, немного подумав, Влада решила для начала посмотреть в помещении, отведенном под новую операционную. Ее ребята как раз перетаскивали завезенное оборудование, так что, скорее всего, Олег был там.

Местоположение для гибридной операционной выбрали таким образом, чтобы, с одной стороны, было возможно провести укрепление стен для защиты от радиоизлучения, а с другой – чтобы будущая транспортировка больных осуществлялась максимально быстро. Именно поэтому для нее отвели часть левого крыла первого этажа, грузовой лифт из которого вел на третий, к отделению хирургии, и на четвертый – в реанимацию.

Администрация больницы располагалась на втором этаже, поэтому Влада не спеша двинулась по коридору, миновала клиническую лабораторию и вышла на лифтовую площадку. Здесь же был и выход на лестницу.

На мгновение она задумалась, спуститься на два пролета пешком или все-таки вызвать лифт. Она не любила физическую активность и всегда старалась ее минимизировать, но лифтов было только два, и ждать ради одного этажа казалось довольно глупо. Кроме того, она знала, что Тихомиров лифтами никогда не пользуется, предпочитая ходить пешком. Этажей за день получалось пройти много, но он утверждал, что так борется с лишним весом.

Интересно, как с ним боролся Владимир Радецкий, в высокой, подтянутой фигуре которого не было ни одного ненужного килограмма? Тоже не пользовался лифтами? То, что ее мысли снова вернулись к главному врачу, да еще применительно к его внешности, Владу неожиданно рассердило. Из-за этой внезапно вспыхнувшей злости на саму себя она, нажав было кнопку вызова лифта, резко шагнула к двери на лестницу, чтобы в наказание себе идти пешком.

За дверью, которую она не успела открыть, кто-то шептался. Точнее, говорил, понизив голос, но так, что слова все-таки можно было разобрать.

– Он ушел. Только что. Он так расстроился, что я думала, у него гипертонический криз будет. Слушайте, мне как-то не по себе. А вдруг она не пришла на работу из-за того, что я сделала? Может быть, надо рассказать? Нет? Вы уверены?

Почему-то Влада сразу поняла, что речь идет о не вышедшей на дежурство медсестре Юле и расстроившемся из-за этого завхирургией Королеве. Впрочем, ей эта тема была ни капельки не интересна, да и подслушивание не входило в жизненные правила Влады Громовой, поэтому она сделала еще один шаг к двери, чтобы выйти на площадку к возможному смущению стоящей там девушки, ибо приглушенный голос точно был женский, однако тут наконец пришел вызванный ею лифт и из него вышел Тихомиров собственной персоной.

– О, звезда моя, – приветствовал он Владу, раскрывая объятия, но почему-то без привычной улыбки, – я так рад тебя видеть. Не по мою ли ты душу?

– По твою, Олег, – улыбнулась она, моментально забыв про голос на лестнице, который к тому же уже стих, едва зазвучал баритон Тихомирова. – Давай вместе в будущую операционную сходим, там ребята мои должны работать, покажешь, куда и чего складывать.

– А я как раз оттуда, – сообщил завхоз. – Пацанчику, который у тебя за старшего, две связки ключей выдал, где доступ к электрощитку, показал. Обижаешь ты меня, звезда моя. Думаешь, не справится дядя Олег без контроля? Не доверяешь, да?

«Пацанчик», руливший проектом и всеми рабочими на объекте, был Владе ровесником и уж точно лет на пять старше «дяди Олега», – но указывать на это несоответствие она не стала, с некоторых пор тема возраста была для нее если не болезненной, то уж не радостной точно.

– Доверяю, Олежек, – сказала она, – разумеется, доверяю, но все-таки не сочти за труд, спустись со мной туда еще раз, вопрос слишком серьезный, чтобы мы с тобой пускали его на самотек.

– Веревки ты из меня вьешь, – пробурчал завхоз, – ладно, пошли, ни в чем не могу тебе отказать.

– Лифт вроде не уехал, – сказала Влада.

– Нет, лучше пешком, – ответил завхоз.

Да, он никогда не пользовался лифтом, и Влада вдруг застыла от осознания того, что минутой раньше Тихомиров вышел именно из него, хотя вся больница знала, что он предпочитает подниматься и спускаться по лестнице.

– Олег, а как ты в лифте оказался? – выпалила она. – Ты же их терпеть не можешь. В жизни не поверю, что ты с первого этажа на второй вдруг решил в лифте прокатиться.

– Так я и не с первого, – ответил он довольно нервно, – а с двенадцатого, у нас там капремонт урологии. Ты что, не в курсе?

– Так ты же сказал, что из будущей гибридной операционной идешь, – оторопело сказала Влада. Это было совсем неважное уточнение, но выходящий из лифта Тихомиров был явлением, прямо скажем.

– Так я сначала туда спустился, потом в урологию поднялся. Звезда моя, да тебе-то какое дело до моих перемещений, я никак в толк не возьму?

– Да никакого, – пожала плечами Влада, – ты со мной вниз пойдешь или нет?

– Да я уже пошел, это ты стоишь и болтаешь, – в сердцах сказал Тихомиров. Впрочем, тон его голоса тут же сменился на заискивающий: – Влад, ты это, никому не говори, что меня в лифте видела. Я им иногда пользуюсь, ноги-то все-таки не казенные, но только так, чтобы никто не знал. Не порти мне имидж, я тебя умоляю.

Так вот в чем было дело. Влада внезапно рассмеялась, что «мальчуковые» тайны могут быть такими же глупыми и детскими, как и «девочковые». Типа съеденного на ночь пирожного.

– Клянусь, что никому не скажу, – заверила она и приложила руку к груди. – Пошли, Олег, посмотрим вместе все еще раз.

На 9:30 утра у Радецкого было назначено ежедневное совещание с заместителями и заведующими отделений, которые к этому времени успевали принять отчеты у дежурных бригад. В течение часа они вместе сводили «температуру по больнице». Врать никто давно не пытался, так как свой рабочий день Радецкий начинал в восемь утра с обхода отделений, в половине девятого заходил в реанимацию, поскольку именно там находились самые тяжелые больные, где-то без десяти девять возвращался в свой кабинет, чтобы в одиночестве выпить чашку кофе, сидя на диване и бездумно глядя в окно. Эти десять минут он считал своеобразной медитацией и очень ценил.