Страница 19 из 28
26. Спустя три года
— Никита Александрович утром прислал такой красивый букет, — Ирина так выразительно посмотрела в ее сторону, что Шура смутилась. — Не правда ли, это очень мило с его стороны?
Не дождавшись ответа от нее, жена Евгения обвела взглядом остальных. Впрочем, отклика она не получила ни от кого. Супруг, как обычно, был слишком увлечен чтением только-только доставленной газеты, а Таисия Павловна симпатии Ирины к банковскому служащему Никите Александровичу Самохвалову не разделяла.
— Мне кажется, дорогая, что тебе следует проявить к нему хоть какой-то интерес. Он достаточно уважаемый человек, чтобы составить твое счастье. Управляющий банком держит его на хорошем счету. У него неплохое жалованье. Поверь мне — другого такого поклонника может и не отыскаться.
Во многом Ирина была права. Несмотря на довольно молодой возраст, Самохвалов был серьезным и ответственным человеком — будь Кирилл хоть капельку похож на него, Шура была бы счастлива. Но признавая Никиту Александровича достойным человеком, она понимала, что не испытывает к нему тех чувств, которых он от нее ждет. Более того, согласившись стать его женой, она обманула бы его надежды не только в этом.
Она не готова была начинать семейную жизнь с обмана, и прежде, чем принять предложение Самохвалова, ей пришлось бы признаться ему в том, о чём она старалась не вспоминать.
Нет, она давно уже простила себя — за легкомыслие и наивность, за то, что позволила себе влюбиться в человека, в которого влюбляться не должна была. Она простила даже его — ведь он всего лишь предложил ей сделку. Сделку, условия которой выполнили обе стороны.
Первый месяц по приезду в Екатеринбург она с волнением ждала вестей из Архангельска от Кирилла — если бы Кузнецов вдруг решил предъявить расписки к оплате, у нее уже не было бы никакой возможности ему помешать. И тогда всё, что произошло, оказалось бы напрасным.
Но письма брата — поначалу тоже полные тревоги — с каждой неделей становились всё более спокойными. Он устроился на работу, а скромный заработок не позволял ему кутить как прежде. Однажды он упомянул, как сильно удивляет его, что кредиторы не требуют с него денег, но списал это на то, что Россия вступила в войну, и чаяния всех патриотично настроенных граждан оказались связаны не с личными, а с общественными благами. Шура, как могла, укрепила его в этой мысли — ей невыносимо было думать о том, что брат узнает, каким способом был оплачен его долг.
— Да, Шура, и не могла бы ты починить мое вишневое шерстяное платье? — слова Ирины прозвучали не как вопрос, а как утверждение. — Ткань на локтях совсем прохудилась.
Она кивнула. А вот тетушка не стерпела:
— Мне казалось, что твоим гардеробом занимается горничная. Мало того, что Шура выполняет работу гувернантки, которую вы уволили еще в начале года, так теперь ты хочешь, чтобы она стала еще и портнихой?
Невестка обиженно надула губы:
— Разве я ее заставляю? Она сама вызвалась заниматься с нашими детьми. К тому же, она всё равно целыми днями сидит дома. Зачем же нам кого-то нанимать?
— Да-да, разумеется, — она поспешила вмешаться, пока ссора не вышла из-под контроля, — я с удовольствием занимаюсь с Мишуткой и Дашенькой. И платье заштопаю сегодня же вечером.
Ирина немного напряженно улыбнулась:
— Ну вот видите, маменька, Шуре это вовсе не трудно. Вы же знаете, как много сейчас нам приходится тратить на прислугу. Так к чему же дополнительные расходы? Вы сами всегда говорите — каждый должен зарабатывать себе на хлеб.
Шура почувствовала, что краснеет. В доме двоюродного брата она ощущала себя незваной гостьей. Нет, сам Евгений никогда ни в чем ее не упрекал — он был с головой погружен в работу и домашними делами не интересовался ни в малейшей степени. Но вот Ирина никогда не уставала напоминать, что Шура находится у них исключительно по их душевной доброте.
— А ты ее куском хлеба не попрекай! — прошипела тетушка. — Не ты ее поишь-кормишь. Мало я вам, что ли, денег привезла?
Ирина сразу пошла на попятную:
— Да что вы, маменька? Да у меня и в мыслях не было. Да если бы я сама могла с детьми заниматься… Но вы же знаете — я по причине слабого здоровья даже в гимназии не училась.
Невестка не отличалась ни умом, ни чувством такта. Да и хозяйство толком вести не умела. Как, впрочем, и сам Евгеша. Прибыв сюда, тетушка обнаружила его торговые дела в таком упадке, что пришла в ужас. И только ее стальная хватка в это смутное время позволяла его магазину получать хоть какую-то прибыль.
— Как вы можете думать о подобной ерунде в такое время? — Евгений громко отхлебнул чай из стакана и снова зашуршал страницами «Русской воли». — Вы только послушайте! В русло голодных бунтов втянуты все дурные инстинкты народные: и тяга к водке, и национальная вражда, и органическая нелюбовь к интеллигенции, и дикое озорство и варварство, порожденное безграничной темнотой и невежеством. Всё служит погрому. Всё идет на потребу. Найдется ли рука, которая остановила бы это бурливое течение?
Он зачитал целый абзац из газеты и поправил очки на носу.
Ирина покачала головой:
— Куда катится мир?
Тетушку же больше волновало, как политика влияет на их повседневный быт.
— Еще в прошлом месяце за золотник давали двадцать три рубля, а нынче — уже пятьдесят. Скоро на рубль и хлеба будет не купить.
После обеда Шура проводила Таисию Павловну в спальню — та нынче любила вздремнуть в середке дня.
— Неловко тебе тут, да?
Она вздрогнула, когда тетушка погладила ее по руке — та обычно скупа была на ласку.
— Не ври только, Александра!
Она начала говорить про то, как любит племянников, и как благодарна и Евгению, и Ирине за то, что приютили ее у себя. Но только Таисия Павловна и слушать ее не стала.
— Да знаю я, знаю. Ты всегда была послушной и благодарной девочкой. Но я же не про то спрашиваю. Ты мне прямо скажи — хотела бы поехать в Архангельск?
Она растерялась так, что даже ответить не смогла. Молча бросилась на колени перед кроватью.
— Ах, тетушка, да если бы мы могли домой вернуться! Да я и надеяться на это не смела.
Таисия Павловна хмыкнула:
— Ну, полно, полно. Не вздумай расплакаться! Думаешь, не замечала я, что ты Кирюшины письма слезами заливаешь? Хотя не стоит он твоих слёз. Ну, да ладно — я и сама его, дурака, люблю. Но только не вздумай там ему потворствовать. А то станет он опять пользоваться твоей добротой.
Она тихо спросила:
— Но как же вы Евгения решитесь оставить? Время сейчас такое неспокойное.
Тетушка вздохнула:
— То-то и оно, что неспокойное. Потому и поедешь ты в Архангельск одна. И не спорь — поедешь.
Она испуганно задрожала — привыкла во всём полагаться на тетушку, да и никогда прежде не ездила никуда одна.
— Денег на дорогу я тебе дам. И поверенному напишу, чтобы раз в месяц тебе сумму на хозяйство выделял. Много не обещаю — уж извини. Сама понимаешь, мы тут тоже не шикуем.
27. В поезде
Она пожалела о своем решении, как только села в поезд. Оказалась одна среди шумной растревоженной толпы с кучей баулов и сундуков.
В вагоне стоял запах квашеной капусты и чеснока, и было так душно, что Шуре стало дурно после первого же часа поездки. Ехавшее рядом с ней семейство небогатого (судя по пожиткам) купца непрерывно что-то ело, добавляя к овощным ароматам что-то мясное и рыбное. Они хлебосольно угощали и ее, но она за целый вечер не смогла убедить себя проглотить ни крошки.
В ее собственной корзинке тоже лежало немало вкусного — Таисия Павловна позаботилась. Но Шура привыкла есть в спокойной обстановке, когда можно было пользоваться столовыми приборами, не боясь толкнуть локтем соседа или расплескать воду.
Чувство голода дало знать о себе на следующее утро. Атмосфера в вагоне не стала более приятной, но до дома было еще несколько дней, и Шура заставила себя позавтракать.