Стоять, бояться, раздеваться!

Сразу после сонной рокировки на местности начали вспоминаться события прошедшего дня и ночи. От пошлых картинок в голове щеки тут же вспыхнули огнем. Пальцы сквозь странное сопротивление потянули одеяло вверх, до самой макушки. И во второй раз в жизни Вероника пожалела о своей потрясающей памяти.

Нервная система просто умоляла о спасительной амнезии. Непонятной ломотой в теле, тянущей болью между ног заклинала все забыть и не думать о прошлом.

Это была неравная борьба с самой собой. Но мерное сопение рядом и упирающаяся в копчик слишком знакомая бархатная штуковина не позволили стереть из памяти ни секунды. Ни то как ехали в этот странный загородный поселок. Молча. Снова вместе на заднем сиденье. Готовые в любой момент взорваться, как две пороховые бочки с подожженными фитилями.

Ни то как дверь машины открылась возле огромного, огороженного высоким забором коттеджа и Бадоев первый раз в жизни подал ей руку.

Ни то что случилось после… сразу за воротами коттеджа. Хотя приличной женщине нельзя было такое вспоминать. И ни за что на свете не стоило в таком участвовать!

Ноги Вероники как оторвались от земли за калиткой участка, так больше с твердой поверхностью и не встречались. Ни с плиткой в коридоре. Ни с паркетом в гостиной. Ни с пушистым ковром в спальне.

Они в принципе зажили своей собственной насыщенной жизнью. Иногда стучались коленями о всякие вертикальные поверхности. Иногда взлетали выше ушей. Иногда складывались в букву «М».

Постоянным были лишь сильные ладони на ягодицах и мощное, интенсивное трение между ног.

Трение началось буквально на крыльце дома. Вероника не помнила, куда делся чемодан, и вообще не знала, какая судьба его постигла. Но эротическое турне по берлоге одинокого медведя стартовало еще до двери.

Именно на пороге этот извращенец совершил свое первое над ней издевательство. В ответ на нежелание раскрыть рот и впустить язык он сдернул вниз женские брюки, набрал с ближайшего куста пригоршню снега и резко опалил этим холодным комом ягодицы.

Женский вопль слышали, наверное, самые дальние жители поселка. Вероника думала, что сердце остановится. От такой подлости у нее не то что рот – все чакры раскрылись.

Чуть связки не сорвала. Но всласть проораться ей, конечно же, не дали. После первых двух нот загребущие лапы принялись интенсивно наминать зад. Сжимали нежные половинки так, словно тесто месили. А язык троянским конем ворвался в рот.

Возможно, стоило ещё побороться за себя. Хотя бы укусить этого гада. Не так стыдно было бы потом перед тараканами в голове. Однако Бадоев даже помечтать о мести не позволил. Горячее дыхание заменило кислород, и настойчивый язык быстрыми влажными движениями спалил к чертям всю систему безопасности.

Проводка искрила серебристыми звездочками перед глазами. От кончиков рук до кончиков ног словно маленькие шаровые молнии полетели.

Все, что Веронике оставалось, – безвольно висеть на широких мускулистых плечах и мычать, пока язык охреневшего босса ритмично трахал ее в рот и вышибал последние мысли.

В принципе, чтобы кончить, больше ничего и не понадобилось бы. Оттисканная попа снова горела, но уже не от снега. От трения о голую грудь соски набухли и прямо в пах посылали мучительно-сладкие сигналы.

Еще минута-другая, и Вероника позорно обмякла бы в мужских руках. Но за порогом дома у Бадоева как будто стоп-кран сорвало.

Каким-то волшебным образом он расстегнул свои брюки, сдвинул промокшую полоску кружевных трусов в сторону и с отчаянным «наконец-то» опустил Веронику на себя.

Как бабочку на штырь нанизал.

От того, как внутри все расперло, она вначале потеряла дар речи. И без того крупный член Бадоева в этой позе казался совсем огромным. Не ее размер. Слишком длинный и толстый, чтобы войти до упора без боли. А потом это чудовище принялось рычать на ухо всякие пошлости, и боль, будто заговоренная, стала затухать.

Перед глазами поплыло. Между ног позорно потекло. Плавные толчки становились все быстрее и жестче. А в голове вместо извилин радостно забулькала какая-то розовая каша.

– Гад! Сволочь! Животное! Мерзавец!..

Даже ругать его нормально не получалось. Каждое слово вылетало с грудным стоном, словно комплимент. А похотливый монстр и не пытался обидеться.

– Нравится тебе? Да?! – Будто все оскорбления были для него допингом, Руслан ускорялся.

– Ни за что! Скотина! Кобель!

– Скучала по мне? – Вколачивал женское тело то в дверь, то в стену.

– Я тебя ремонт к себе делать позову. – Внизу живота все горело и требовало разрядки, но Вероника ещё держалась. – Вместо отбойного молотка.

– Только с тобой, драгоценная моя. Только в тебе.

Будто ощущал все ее эмоции, Бадоев не давал себе передышки. Как кегли в боулинге, скидывал женской попой книги и кубки с низких полок. Полировал нежными ягодицами обувную тумбочку и журнальный столик. Сместившись в горизонтальное положение, вдавливал Веронику в сиденье огромного дивана.

От той нежности, с какой целовал в машине, не осталось и воспоминания. Веронике порой ударить его хотелось за такой напор, но ударял он. До самой глубины. Ввинчиваясь в тугую плоть. Иногда дразня на входе и тут же погружаясь со звонкой оттяжкой.

Если это был способ свести с ума, то у Бадоева получалось.

Бедра двигались навстречу с сумасшедшей скоростью. Звуки влажных шлепков раздавались в тишине как похоронный марш женской гордости. А то, что происходило с телом, не поддавалось никакому пониманию.

Вероника себя не узнавала. Узкие пальцы выводили восьмерки на горячих мужских плечах, щупали мощные, окаменевшие от напряжения мышцы. А язык скользил по коже. Вылизывал каждый сантиметр, до которого получалось дотянуться. Губы оставляли засосы, будто это был не мужчина, а сладкий леденец. Самый вкусный на свете. Чистый наркотик.

Нет, не она это была. Другая. Дикая.

Не она шептала: «Еще!» – и сама стягивала с себя топ.

Не она била пятками по мужским ягодицам и царапала кожу на голове.

– Да... – Нервы звенели от напряжения.

Лёгкая дрожь с каждой секундой становилась сильнее, полностью лишая контроля над телом. А стоны все больше напоминали вой. Нечеловеческий. Надрывный, какой Вероника никогда не слышала и не представляла, что умеет издавать.

– Хорошая девочка. Горячая девочка.

Такой же безумный. С почерневшими глазами и желваками на скулах, Руслан будто кайф ловил от ее воя.

– Покричи для меня.

Закидывал ее ноги на свои плечи, проникая ещё глубже.

– Давай, добей меня, – хрипел на ухо, размазывая ароматную естественную смазку между ягодиц.

– Отпусти себя! – рычал в шею, проталкивая толстый палец в тугое колечко сзади.

И двигался.

Двигался.

Двигался...

Везде и сразу.

Вынести все эти ощущения было невозможно. Дискомфорт и острое удовольствие сплетались в пестрый клубок. От давления с двух сторон перехватывало дыхание. И сердце билось о ребра так сильно, словно требовало сойти с этого поезда. Прямо сейчас. Куда угодно. Лишь бы только уберечь себя.

Но машинисту все эти желания были до сиреневой звезды.

Диван держался. Бедра вколачивали член все быстрее и глубже.

И, как рыба, выброшенная на берег, Вероника жадно хватала ртом воздух. Загибалась. Колотилась от невозможного, безумного оргазма.

Захлебывалась внезапными слезами. Ничего не видела. Ничего не понимала.

Глава 13. А поутру они...

Привычное желание убивать этим утром было у Руслана каким-то тухлым и вяленьким. Костяшки не зудели. Вместо мата хотелось зевать. А вместо утреннего нагоняя ленивым подчиненным – просто послать всех дружным строем на хер.

Поводов скопилось хоть отбавляй. Мало того, что месяц назад спецы по информационной безопасности профукали утечку – хахаля Пожарской. Так за последние пару дней дважды чуть не профукали саму Веронику.

Кастрировать всех нужно было! Канцелярским ножом, чтобы не размножались. И сразу заменить здоровыми. Без сомнительных счетов и с глазами не на заднице, а там, где было задумано природой.