Его сладкая девочка

Даша все еще сопротивляется, давит в грудь кулачками, что-то говорит, а я уже забираюсь рукой под шортики, накрывая нежную плоть, скользя пальцами по половым губкам. Она вздрагивает, пытается сжаться, но сопротивления уже почти никакого, а дыхание частое и прерывистое.

— Кричишь, а сама такая мокренькая. Это тебя так пощечина мне завела? Я ради такого могу подставить и вторую щеку.

— Роман!

— Лучше молчи.

Глажу половые губки, натирая клитор, Даша разводит колени шире, проникаю в нее пальцем, у самого яйца ломит, член стоит, упираясь в резинку домашних штанов. Я трусь о нее, словно маньяк озабоченный. Она так быстро возбуждается, когда трогаю ее так, словно задевая самые чувствительные точки.

— Такая отзывчивая девочка, такая влажная.

— Роман, прекрати. Убери немедленно руки.

Смотрю на нее: кусает губы, в глазах борьба с собственным желанием. А я поглаживаю влажную плоть, чувствуя, как ее тело начинает дрожать в моих руках. Сейчас сам спущу в штаны, как подросток, но не останавливаюсь, лижу языком шею, чуть прикусывая маленькую мочку уха с белым камушком.

— А-а-а-а-а-а-а-а… Рома-а-а-а-а… а-а-а-а-а-ах.

Сейчас на ее крики сбегутся все, накрываю ее губы своими, глушу поцелуем стоны. Даша кончает, приподнимая бедра, увеличивая трение, тут же сводит колени, сжимает мою футболку на груди. Такой быстрый и сладкий оргазм, а мне хочется снять с нее эти шортики, вылизать набухшие складочки, попробовать ее удовольствие на вкус.

— Лучше бы ты так всегда кричала, сам сейчас обкончаюсь, глядя на то, как это делаешь ты.

Даша тяжело дышит, снова смотрит, как на врага народа, дергается, убирая с себя мои руки.

— Ирина Николаевна поможет, я верю, у нее огромный опыт, — при этом она показывает на груди, имитируя большой размер. Дышит часто, ротик приоткрыт, глаза блестят. — И чтоб больше не смел меня трогать.

Да что с этой девчонкой не так?

Что со мной не так рядом с ней?

— Я же объяснил, она не моя женщина, мы не встречаемся.

Даша слишком резво встает с кровати, стонет, наступая на больную ногу, наконец отодвигает в сторону чемодан.

— Мне глубоко все равно, что у вас там с ней. Женщина, невеста она или фея из волшебного сада. Как только наладится погода, я уеду, а до этого времени вы — мой дядя, и держите свои руки при себе, а не у меня в трусах.

Демонстративно, глядя прямо ей в глаза, облизываю влагу со своих пальцев, Орешкина вновь заливается краской. А мне становится смешно, это, наверное, нервное, надо, чтоб секретарша записала на прием к психотерапевту или сразу психиатру, пусть назначит какие колеса, а то я с ней точно кукухой поеду.

— Что такого я сказала смешного? — облизываю свои пальцы, глядя прямо в глаза девушке, она такая сладкая, от вкуса ее соков мой член дергается. Орешкина округляет глаза, сглатывает, но замолкает.

Но я не успеваю ничего ответить, в комнату без стука врывается Ирина, смотрит подозрительно, а я-то все еще лежу на кровати, хер все еще стоит, но благо, штаны широкие, и незаметно. Даша поправляет еще больше растрепавшиеся волосы, красивая до жути, румяная, возбужденная.

— Роман, что у вас тут происходит? Я зову на обед, никто не идет. Почему ты лежишь на кровати?

— Да вспомнил, как в детстве Дашка вечно бегала без трусов, ее ловят, хотят одеть, она вырывается и снова убегает. Забавная такая была, но с детства мало что, я смотрю, изменилось: то, что на ней сейчас, трусами назвать трудно.

Ирка смотрит в недоумении, Даша с наглой ухмылкой.

Чувствую, выходные уже не томные.

Глава 14

Орешкина

Опираясь на раковину, смотрю на себя в зеркало: видок, конечно, тот еще. Глаза горят, на щеках румянец, вся растрепанная. Удивительно, что Ирина Николаевна не взяла меня за голову и не шарахнула ей о стену. Ведь ежу понятно, что здесь только что между нами было.

О господи! Я реально кончила от его ласк на его пальцы, а потом он облизал их. Так порочно и так красиво.

Между ног все влажно, трусики мокрые насквозь. Так, что, теперь всегда будет, когда Вершинин начнет ко мне прикасаться? Я буду терять силу воли и кончать на его пальцах, губах, языке, члене?

Мама дорогая!

В нем столько тестостерона, что хоть лопатой греби. А как он смотрит? Но это ничего не значит, у него есть женщина, главное — не забывать об этом и больше не подпускать его к себе близко.

Это будет трудно.

Не успела переодеть белье, по просьбам окружающих отыскала в чемодане самое приличное, что было — облегающие шорты до колен телесного цвета. Снова посмотрела на себя в зеркало, надо бы сделать укол, но он терпит до вечера, придется с этим как-то справляться самой, нога чувствует себя гораздо лучше. Собрала волосы в высокий хвост, и тут зазвонил мой телефон.

Папа. Рингтон-сирена стоит только на него.

Несколько секунд сжимаю смартфон в руках, папа у меня очень строгий и суровый. Нет, он любит нас с Машкой, но я всю свою жизнь боюсь его разочаровать и подвести.

— Папочка, привет. Как я рада тебя слышать.

Я на самом деле рада его слышать и скучаю, потому что дома он бывает редко, постоянно какие-то встречи, перелеты, сделки, слияния, контракты. Я знаю лишь часть того, чем занимается мой отец, многое мне не рассказывают.

— Дашенька, очень рад тебя слышать, как погода в Майами?

Погода в Майами так себе: метель, снег, штормовое.

Да и я далеко не в Майами.

Тот город, о котором меня спрашивает папа, находится в штате Флорида, на побережье Атлантического океана, там в одном из престижных университетов мы именно сейчас с Прохоровым проходим обучение. Так сказать, набираемся опыта целых три месяца.

Именно там я должна сейчас быть, получать знания в области финансов и управления, подтягивать английский язык, а не вот в этом городе. Не стажироваться в местном отделении банка и не находиться в странной компании с мужчиной, который меня возбуждает, и вдобавок с его женщиной.

— О, папа, здесь прекрасно, двадцать четыре градуса тепла, океан невероятно красивый. Но занятий очень много, устаю, просто выматываюсь.

— Извини, я совсем не учел разницу во времени, я разбудил тебя?

Судорожно соображаю, сколько сейчас в Майами? Так, с Москвой восемь часов разница, значит, сейчас раннее утро, на телефоне два часа дня, значит там шесть утра.

— Нет, что ты, уже все равно пора вставать. Все нормально.

Для убедительности зевнула, голосу пришлось придать томность, стыдно, безумно стыдно обманывать папу, любимого папу. Но я должна быть сильной и самостоятельной, а кроме как ослушавшись, этого сделать не получится. Он постоянно меня оберегает от реальной жизни, но вряд ли меня вообще после окончания университета допустят до работы, скорее просто выдадут замуж. За Прохорова. А я не хочу замуж, я хочу жить своей жизнью, а не придуманной и спланированной кем-то.

— Я очень рад, что у тебя все хорошо, а знания никогда не даются легко, дочь.

О, сейчас он сядет на свою любимую тему, даст советы и наставления о том, что ничего не дается просто так, что учеба, как и работа — это большой труд, а полученные знания пригодятся в дальнейшей жизни. Никто с этим не спорит, если то, чем хочется заниматься в жизни, приносит удовольствие тебе, а не кому-то.

Странно, но обошлось без этого.

— Федор с тобой?

Со мной ли Федор? Ну, по идее, в шесть утра он должен лежать в моей кровати, ведь мы пара, об этом знают все. Но Федор, скорее всего, сейчас в кроватке с накачанным парнем, на берегу Атлантического океана спит после жаркой ночи.

— У вас все в порядке с Федором? Я звонил ему.

А вот это не совсем хорошо. Это очень нехорошо, хотя я Прохорова предупредила, как он должен отвечать на вопросы моего отца обо мне.

— И что Федор? — запищала не своим голосом, зажмуривая глаза.

— Он не ответил, наверное, был на занятиях.