Принц и Ника

Глава 1

Часто в сказках малышок-глупышок — это третий сын или третья дочь… с каким-нибудь дефектом… заячья губа, например, или шепелявость. Возможна также недалекость.

А у нас в семье все сложилось наоборот, словно Шарль Пьеро немного перебрал с алкоголем и выдал иную легенду, в которой непутевым оказался первый ребенок. Родители погоревали — тайно и не очень, поплакав при гостях. А затем смирились и, окончательно приняв факт моего существования, стали впопыхах производить ещё деток, способных усмирить отцовское горе, ведь в моей сказке в первых рядах страдающих родителей сидит никто иной, как глава нашего удивительного семейства.

Допускаю, у него вполне могли возникать мысли о тесте ДНК, если бы не одно большое и на все лицо «НО», которым являлось наше внешнее сходство. Я воплощала его идеальную женскую копию. А он, в свою очередь, представлял из себя эталон женских влажных грёз и с годами, как коньяк, становился только лучше. Да простит меня мама, так как из двоих родителей именно она — тепло и нежность, а он — терминатор-убийца, но, так уж сложилось к моей удаче, что черты лица у меня папины.

Самое точное описание внешности моей матери — это отсылка к образу крестьянской женщины на картинах русских художников. Сельчанки, у которой отобрали плуг, ну, или, на худой конец, весло. Отчего, разглядывая фотографии с их свадьбы, поневоле задаешься вопросом, за какие такие долги папа пошёл на подобный шаг… или как бы корректнее выведать у мамы номер телефона той самой знахарки…

Моя недалекость, коей меня не раз за глаза награждала тетя Люда, заключалась в упрямстве, нежелании слепо следовать непонятным правилам и наличии собственного мнения — вот в силу последнего семья постоянно сжигала меня на костре домашнего совета, раз за разом единогласно вынося приговор — «ведьма».

Я лишь улыбалась и, подняв бокал вина, пила за их здоровье, отчего глаз уже тети Наташи начинал дергаться. Надо признать, в их словах имелась доля истины, так как родилась я в день Ивана Купалы, а в интернете можно почерпнуть информацию о том, что в этот день рождаются ведьмы, поэтому кто его знает… Сама я совсем не против проснуться как-нибудь утром и обнаружить у себя появление сверх-способностей. Семейные ужины стали бы намного веселее, сопровождаемые канканом моих любимых тетушек….

К тому же, для большей убедительности, дабы оправдать свой праведный огонь, в который меня бросали с завидным постоянством, мне приписывали и иного рода нелицеприятные заслуги. Надуманные и безосновательные.

Мама каждый раз с головой кидалась на амбразуру попыток родни, пытающейся хоть немного вразумить ее недалекую дочь. Но родни было много, а она — одна. К тому же, без весла.

Две мои младшие сестры с лихвой оправдывали отцовские ожидания. Вот и сейчас бойко и оживлённо рассказывали про свои успехи. Обе хитрожопые лисы в овечьих шкурках были далеко не так просты. Они, в отличие от меня, прекрасно умели держать язык за зубами и не вступали в спор, оценивая политически выгодные и не очень моменты. Во мне же оценка геопрогноза напрочь отсутствовала, как сломанный рычаг выключателя. Если я видела, что люди несут ахинею и, более того, мне зачем-то ее навязывают, считала своим гражданским долгом немедленно им об этом сообщить. Но ни отцу, ни двум моим тетям, ни их мужьям, ни их детям моя активная позиция никогда не нравилась.

— Мамусечка моя родненькая, можно твоя доченька незаметно уедет? Обещаю, никто не заметит бегства. — помогая на кухне укладывать чистые стаканы на поднос, я заодно тихо клянчила у своей создательницы право на свободу.

— Ника, не начинай, — так же тихо отвечала она мне. — У нас спокойный семейный ужи, и потом, воскресные встречи — это традиция! — Спокойный, потому что еще не добрались до десерта, то есть моего линчевания… — Я этого не допущу. — уверенно отрезала моя заступница, подражая бесстрашному самураю перед лицом неизбежного харакири, ведь мы обе прекрасно понимали, что в предстоящей борьбе с родней она снова проиграет. — Сейчас тетя Люда снова начет… — А нечего было обзывать Игорька обдолбанным бабуином! — стараясь заглушить смешки в голосе, строго произнесла мама, дублируя мою реплику в адрес кузена, которая со слов тети нанесла двадцати пятилетнему парню тяжелую душевную травму от которой тот второй месяц никак не мог оправиться…

— Так он первый начал. — Его тихие начинания никто не слышал, зато твои громкие продолжения слышали все.

«Твой язычок красноречив, выразителен и невозможно изобретателен. Но иногда важно вовремя заткнуться. — самое емкое описание моих жарких языковых способностей, данное моим лучшим другом»

— К тому же сегодня должна приехать подруга Люды со своими сыновьями. — меня каждый раз поражает, как сильно мама со своей вечной заботой обо всех и вся отличается от двух своих бультерьерш сестер. — Она всю неделю нам о них рассказывала. Некрасиво по отношению к тете, если ты уйдешь.

— А, точно! Это та подруга, которая прыткой козой запрыгнула на молодого любовника, отрастив богатому мужу метровые рога, а затем сцапала половину его состояния и свинтила с садовником и детьми за бугор. Не женщина, мечта эротического романа…

— Ника! — шикнула мама, ударяя меня полотенцем. — За столом сиди молча, умоляю.

— А ты приготовишь мне за это пончики, если я заеду на неделе? — ангельски поинтересовалась я.

— Получишь две порции, если распустишь волосы.

— Да, Никуся, распусти волосы. — на пороге кухни появилась крейсер — тетя Люда. В сказках подобный тембр голоса мог бы свидетельствовать о начале поедания младенцев. Моя нежная рука тотчас же ощутила смертельный захват. — Ты же у нас в семье такая красавица.

А-а-а, понятно все. Приехали зрители, распускаем цирковое шоу. Несмотря на все мои нескончаемые «грехи», при гостях меня любили представить, как красивую местную достопримечательность. Некое достояние семьи. В детстве я этого не осознавала и принимала как должное "охания" и "восторгания" окружающих. Все изменилось в подростковом возрасте, когда самый красивый мальчик в классе, Егор Дятлов, захотел со мной встречаться. Счастье бултыхалось и лопалось во мне ровно неделю, пока я не услышала его хвастливую речь перед друзьями, в которой меня выставляли красивой декорацией, но не более того. Проплакав в туалете целый урок математики и смыв в унитаз зарождавшееся трепетное чувство к долбанному дятлу, я решила, что никому не позволю до себя прикоснуться, пока не уверюсь, что книгу полюбили за содержание, а не за обложку.

Эрик откровенно называл эту мою идею-фикс наитупейшей, и, как верный психолог, несколько лет пытался образумить свою пациентку, иногда добиваясь желаемого и заставляя менять объемные вещи, полностью закрывающие мои практически идеальные 89-57-93 на что-то более провокационное. Например, кофту подходящего размера и брюки, сидевшие по фигуре. Но отлив наступал быстрее прилива. Сальные взгляды и признания неизвестных извращенцев, а также восторги моим сходством с известной Моникой сразу, по мановению волшебной палочки, меняли мой гардероб в обратную сторону, на более привычный и удобный формат.

— Конечно, она распустит. — послав мне шпионские намеки глазами, подтвердила мама. — Мы как раз обсуждали, как Нике неудобно перед Игорьком.

— Ой, какая душечка наша Никуся. — меня в двадцать два года потрепали по щеке и я, святая корова благослови мой язык, сдержалась от колкости в ответ. — Игорек давно все забыл, ты главное… это… — глаза моей тети вдруг забегали тревожными кругами, не желая останавливаться и вызывая беспокойство за ее целостность, так как напоминали сломанную стрелку обезумевших часов. — Ты с сыновьями Ирки будь помягче, ладно? — передышка и заискивающий взгляд.

Да что это в мире происходит?

Магнитные бури?

Атака ретроградного Марса?

— Конечно, она будет! — снова опередила меня создательница, но рука тети Люды не могла так просто сдаться. Ей требовалось нечто весомее простого маминого согласия.