Жена для генерального

– Хочешь послушать показания его главного бухгалтера? – Дима встал рядом со мной, наблюдая, как Герасимова пакуют в старый уазик.

Еще несколько минут назад я сказал бы «хочу». Меня ломало от необходимости узнать все схемы, по которым уходили деньги «А-групп» и всех участников.

А сейчас отпустило.

– Ничего не хочу.

– В офис планируешь? – Всегда готовый к действиям, Дима достал свой телефон.

– Нет. К ней, – я не стал уточнять, к кому. – Организуй машину, меня здесь больше ничто не держит. 

– Домой тоже заезжать не будешь? – Штерн будто не верил.

– Нет. – Я запахнул пальто и поднял воротник. Солнца, которому так радовался утром, вдруг стало мало, чтобы согреться. – Устал до чертиков.  

Глава 12. Ничего личного

Марат.

Вроде бы ничего особенного сегодня не произошло: ни авралов на работе, ни проверок, ни сложных переговоров, а я чувствовал себя выпотрошенным.

Радоваться нужно было, что мы наконец смогли прижать к ногтю Герасимова, а на душе ничего не отзывалось. Даже злость схлынула. Единственное, что чувствовал, – холод. Будто промерз там, на ступенях прокуратуры. Озяб в своем тонком шерстяном пальто под фальшивым осенним солнцем.

Странное было ощущение. Похожее на запоздалую отдачу.

Точно такая же случилась со мной после третьей операции. Ничто не угрожало. Снайпер начал давать показания и сливать контакты. Врачи клялись, что собрали всю мою требуху и скоро смогу вставать и кормить себя самостоятельно.

Терпимо было. Полная безопасность и контроль каждого чиха. Вот только вместе с надеждой стали возвращаться и воспоминания.

Как упал лицом в грязь, онемев от яркой вспышки боли. Как полз за машину и молился, чтобы только не отключиться. Как смотрел в полные отчаяния глаза молодого фельдшера, обещавшего довезти меня живым.

Прошлое. Жуткое. Но все же оставшееся позади.

Сейчас были лишь белые стены больницы, вышколенная медсестра, которая практически жила в палате, лучшие врачи города и охрана двадцать четыре на семь. Ни одного повода для волнения. Но картинки из прошлого и не пережитые до конца эмоции рвались наружу сквозь любую защиту.

Постоянный холод и кошмары стали тогда моими спутниками. Первый сквозь любое одеяло добирался днем. Вторые приходили ночью и заставляли срывать горло от криков.

Веселенькое было время. 

Медперсонал пичкал меня успокоительным как последнего психа. Похоронивший на своем веку еще больше, чем я, Штерн слал фотографии Аглаи и дочки.

Все закончилось само. Исчезло после пятой операции. Мозгоправы так и не смогли сказать почему. Одни разводили руками, другие по нескольку раз задавали одни и те же вопросы. А я обессиленно кивал.

Не человек, а оболочка. Шитый-перешитый. Еле душа держалась.

И вот сейчас снова вернулся тот холод.

Ни за полчаса в машине, ни за час я не согрелся. Окаменел лишь еще сильнее. Еле осилил узкую дорожку к дому. Нажал на ручку, плечом толкнул дверь, и сил осталось всего на один шаг.

– Ты? – Аглая встретила меня у порога. Без Саши. И такая напряженная, будто увидела привидение.

– Я ведь обещал, что приеду.

Дверь закрывать не пришлось. Вместо меня сработала автоматика. Доводчик дотянул петли. И над головой вспыхнул теплый желтый свет.

– А я говорила, что больше не верю.

Зеленые глаза сверкнули. Не злостью. Не обидой. Трудно было понять, чем именно, но свет люстры отразился красиво. Взгляд невозможно было отвести от пожара в зрачках.

– И теперь даже не подойдешь обнять?

Я не стал протягивать руки. Ляпнул, сам не зная, на что надеюсь. Зубы пока не стучали, и то слава богу!

– Я здесь почти сутки. Без интернета. Без телевидения. Без связи. – Она обхватила себя руками за плечи и все же сделала несколько шагов навстречу. – Ты в курсе, что телефон здесь не ловит? Это какой-то Бермудский треугольник. Идеальное место, чтобы сойти с ума.

Издалека заметить было трудно, но вблизи я увидел, как ее трясет. Даже венка на виске пульсировала быстрее обычного.

– Волновалась обо мне и не могла позвонить? – Рот срочно требовалось чем-то заткнуть. Стиснуть зубы и замолкнуть. Но я не мог себя остановить. Видел ее дрожь. Самого колотило все сильнее. И несло, будто пьяного.

– Сволочь! – Ледяная ладонь с такой силой приложилась к моей щеке, что в ушах зазвенело.

– Гад! – Второй щеке досталось не меньше.

– Тебе смешно? – Удары посыпались в грудь, в живот, по плечам и снова по щекам.

– Тебе весело вот так пропадать. Оставлять меня в полном неведении. Черт знает где. Трястись от страха и пытаться не думать о худшем.

Аглая изо всей силы толкнула меня назад. Впечатала какой-то своей невозможной для женщины силой в стену.

– Абашев, у тебя нет совести!

Все еще полуживой, я жадно втянул ее запах: молоко и ромашка. Точно так же всегда пахла моя дочка. И вмиг окосел.

– Ненавижу тот день, когда стала с тобой работать. – Женские пальцы сжались на воротнике моего пальто.

От близости меня тряхнуло уже серьезно. Каждое место, куда приложился твердый кулачок, вспыхнуло огнем. Тело словно трещинами пошло – болезненными спазмами. Жестко и хорошо одновременно.

– Проклинаю себя за то, что решила с тобой спать. –  Пальцы на воротнике побелели от напряжения.

– Звучит как признание, маленькая.

Еще не до конца чувствуя свои конечности, я неуклюже подхватил Аглаю под попу, приподнял и позволил скатиться по моему телу вниз. Дал почувствовать каждой клеточкой, какой я живой и твердый. Везде.

– Чудовище озабоченное.

Она фыркнула, но не выгнулась и не отвернулась. Лишь снова ухватилась за грудки. Только на этот раз пробралась под пальто – к рубашке. И вздрогнула. Почти как я несколько секунд назад.

– Лучше влепи мне еще раз по морде. От души. Не жалея. – Склонив голову, я поцеловал узкие ладони. Одну и вторую. – Иначе я возьму тебя прямо здесь.

– Я ждала тебя целый день... У меня от нервной системы ничего не осталось.

Аглая не ударила. Вместо того чтобы послать, она вжалась в меня всем телом. И дерзко, мучительно медленно потерлась бедрами о пах.

– Ты же ходить потом не сможешь, милая.

Мои пальцы на ягодицах сжались так, что, попытайся она вырваться, ничего бы не удалось.

– Один раз переживу.

– Один?

– Абашев, это все ничего не значит. – Мышка первой коснулась губами моих губ. Осторожно, словно пробуя, провела кончиком языка по контуру. Смелая, будто незнакомка. И закрыла глаза. – Просто секс. Не больше.

За этот ее «просто секс» так и хотелось надавать по попе. Рот с мылом вымыть, чтобы глупости больше не говорила. Но и для попы, и для рта очень быстро нашлось другое применение. Самое правильное. Самое нужное!

Оторваться от них не получалось. Ладони сминали бедра так яростно, словно это главное лекарство от всех болезней и печали. Кожа сквозь платье горела. По венам, будто лава, жар перетекал от этих прикосновений.

Нежный рот с ума сводил своей сладостью. Как бездомный пес, изголодавшийся по любимому вкусу, я и на миг не мог остановиться. Жадно посасывал пухлые губы. Терся языком о язык. Вылизывая каждый сантиметр чувствительной кожи, скользил по шее и ключице. И надышаться не мог своей девочкой.

Изменившейся. Роскошной. Взрослой. Соблазнительной настолько, что ниже талии у меня все огнем горело и мозг отключался напрочь.

Даже, куда нести свое сокровище, не знал. Как слепому, Аглае пришлось подсказывать направление. Шептать, когда нес не туда: «Следующая дверь». Стонать: «Не эта. Нам направо», когда, совсем ошалевший, пригвоздил ее спиной к кладовке и пробрался руками под платье.

После двери спальни уже никакого терпения не хватило. Аглая на миг потянулась к выключателю, но я ее опередил. Вместо того чтобы включить люстру, погасил даже тусклые бра, что подсвечивали стены. Надёжно спрятал одну не нужную никому сейчас тайну. И прижал свою сладкую мышку к массивной двери.