Страница 40 из 78
Не удивительно, что встречая Серёгу вечером на этаже, на кухне или в умывальной комнате, Воронов непроизвольно начинал беситься, выходить из себя. И начинал сразу же задирать Серёгу, которого он по имени ни разу не называл, только по кличке: "Зяма".
- Надоел ты мне уже, Зяма, хуже горькой редьки! - с ухмылкой недоброй говорил он ему. - Какого х...ра ты у меня вечно под ногами крутишься, мозолишь мне глаза?! Я когда тебя вижу по вечерам - долго уснуть потом не могу: у меня от твоего вида мерзкого надолго настроение портится.
А бывало, и погрознее скажет: это когда рассерженный Жигинас начинал вдруг с дерзким вызовом на него смотреть - стращать как бы.
- Ещё раз ты на меня так посмотришь, Зяма, - грозно подступал к нему Вася, сжимая пудовые кулаки, - ты у меня вообще окосеешь, глаз лишишься, понял. Гнида сушёная, мерзопакостная!
Жигинас бесился, ясное дело, из-за такого крайнего с собой обращения, которого он не терпел и не прощал никому, - но с гигантом-Вороновым поделать ничего не мог: тот бы его раздавил как цыплёнка - и не заметил бы этого. Но однажды Серёга не вытерпел всё же - публично огрызнулся обидчику. И получил от Васи по полной в ответ, что чуть было на тот свет не отправился и Богу душу не отдал...
20
Произошло это так, если уж описывать тот роковой случай поподробнее. Однажды вечером жильцы 20-го этажа башни высыпали в коридор в полном составе, чтобы сообща обсудить простой бытовой вопрос: уборку подсобных помещений. Старая уборщица уволилась от них, а новую ещё не взяли. Вот студенты-старшекурсники и должны были сами туалет, кухню и ванную комнату на этаже убирать - пока не появится у них новая тётя Мотя со шваброй. А для этого надо было расписание уборок обсудить и очерёдность.
Парни вышли в коридор лениво и стали по очереди предлагать варианты уборки. Высказал своё предложение Козяр Володька, помнится, за ним - Меркуленко, Кремнёв, Богатырь, Гацко и другие взяли слово. Но когда дошла очередь до Жигинаса, и он начал что-то своё предлагать, - так Воронова всего аж затрясло и передёрнуло от злости.
- И этот долбак ещё что-то там стоит и тявкает невразумительное, - тихо, но очень зло прошипел он, играя желваками и недобро посматривая на Серёгу. - Как будто его кто-то тут будет слушать и понимать!
- Да заткнись ты, наконец, лапотник деревенский, чумазый! - не выдержал и взорвался гневом и ненавистью Жигинас, побагровев в два счёта. - Надоел ты уже мне со своими подколами и придирками идиотскими, до печёнок достал! Цепляется каждый Божий день и цепляется, сволота владимирская!
- Ты это кого сейчас сволотой назвал, жидок вонючий?! Идиотом, к тому же, лапотником деревенским, чумазым! Да я тебя удавлю, сука, за такие слова! Башку твою откручу дурацкую и в окно выкину! - взорвался в свою очередь и Васька нешуточным гневом и злобой лютой, и тут же набросился на Жигинаса, схватил его руками за горло и сдавил так, что у Серёги кадык хрустнул и глаза на лоб от боли полезли, из которых слёзы потекли ручьями как из прохудившейся банки вода. Он бы испустил дух, скорее всего, через пару-тройку секунд задохнулся бы и умер, - если бы не товарищи, стоявшие в коридоре, которые дружно набросились на рассвирепевшего Ваську и оттащили его от зарвавшегося пацана, всем мiром потом успокоили.
- Чего ты всё вяжешься-то к нему, Вась?! Сдался он тебе, доходяга очкастый! - долго уговаривали потом разошедшегося не на шутку Воронова все жильцы 20-го этажа, но больше всех - Меркуленко с Кремнёвым, конечно же, ближайшие к Жигинасу люди. - Серёга - нормальный пацан, компанейский, покладистый и не злобивый. Не курит, парень, не пьёт, в комнату срамных баб, как другие, по вечерам не водит. Жить с ним и ладить можно - поверь нам: четвёртый год уж с ним бок о бок живём, проблем и неприятностей не имеем.
- Нормальный, нормальный! - зло отвечал на это Василий, недовольный, что его от обидчика оторвали, не позволили того задушить. - Этот жидок хитрожопый и лицемерный Вас когда-нибудь с потрохами обоих продаст - и не поморщится, не поперхнётся, падла! Продаст, а потом опять купит, но уже за меньшую цену. А потом опять продаст - гешефт на вас, м...даках, сделает. А вы всё его защищаете, всё нахваливаете наперебой! Такая уж это нация подлая и двуличная, поверьте, которая только торговать и воровать умеет, кровь из гоев пить. Попомните мои слова, парни, - да уже поздно будет!...
- А с чего ты взял, что Жигинас - еврей? - дивились Васькиным словам Кремнёв с Меркуленко, таращась и переглядываясь. - Не похож он вроде бы на еврея-то. Мы ж его давно уже знаем, общаемся каждый день.
- А вы на его рожу плутоватую поглядите, дурни! - негодовал Воронов. - В штаны к нему загляните тоже, снимите с него штаны! Тогда и поймёте всё, если, конечно, что-то понимать ещё можете, если доросли до того...
21
Не известно, как отнёсся Меркуленко к словам антисемита-Воронова, а Кремнёв не поверил тогда не на шутку разошедшемуся Василию - подумал, что тот чудит, возводит на неприятного и слабого человека напраслину: такое, порой, бывает с людьми, кем-то и чем-то озлобленными до предела... Однако ж последней университетской весной, до мельчайших подробностей вспомнив тот инцидент в коридоре башни и те пророческие слова товарища и однокашника из Владимира, он уже сильно засомневался в собственном неверии: когда Жигинас его так подло и цинично надул, действительно, Кокину с Казаковым почти что продал, своим кунакам кафедральным.
Окончательную же точку с Серёгиным еврейским происхождением и корнями поставил сам Жигинас в лихие 1990-е годы - в пору буйства демократии и гласности на просторах бывшего СССР, - выдав в Интернет свою родословную в нескольких поколениях... И Кремнёв с удивлением из неё узнал, что все родственники Серёги по отцовской линии, оказывается, его деды, прадеды и прапрадеды, были ортодоксальными иудеями, которыми псевдо-хохол Жигинас дюже сильно гордился. И эту гордость свою выставлял напоказ - как собственную заслугу...
Вот тогда-то Максим и вспомнил ещё раз Воронова Василия, убедился в правоте его слов, основанных на интуиции и Тайном Знании. И зауважал однокашника после этого куда больше даже, чем прежде, - за его недетскую прозорливость именно, расцветшую не по годам...