Страница 2 из 15
Потому я решил годик побыть вне местного университета. Даже два или три. Сколько потребуется. А там можно будет и продолжить учёбу. В МГУ, к примеру. И я стал думать, чем заняться сейчас. Можно было отправиться в Москву, можно – в Санкт-Петербург, армейские друзья звали. Можно было на Каспий – тоже звали. Можно было заявиться куда-нибудь незваным, да вот хотя бы в Крым, охранником или официантом. Опыт есть, и неплохой опыт.
Но я решил три дня подумать.
Хватило и одного: в среду ко мне пришёл Александр Николаев, младший партнер юридической фирмы “Николаев и сыновья”, и сообщил, что мой дядя умер, и я его единственный наследник. А его, Александра Николаева, задача – ввести меня в права наследования.
Чувствовал себя юрист в “однушке”, что я снимал, не вполне уютно (в ней даже тараканы чувствовали себя не вполне уютно, потому и разбежались ещё год назад), но я не суетился. Усадил его на чистый стул, загородил кровать ширмой, китайской, но в японском стиле, почистил зубы, причесался, оделся в костюм номер два, и лишь затем спросил, о каком наследстве, собственно, идёт речь, и в чем заключается процесс введения в права наследования.
Дядю моего, Федора Федоровича Анкундинова, я видел лишь однажды, четырнадцать лет назад, на свадьбе у тётушки, чьё имя останется неупомянутым. Перекинулся с дядей парой фраз, мать меня одёрнула, отчего-то дядя ей не нравился, и больше я с ним не разговаривал, а потом и не виделся. После гибели родителей родственники поделились на тех, которые приняли во мне участие (таких оказалось немного), и тех, кого я не интересовал. К последним отнесся и Федор Федорович Анкундинов. Разумеется, я ответил симметрично: с первыми поддерживал и поддерживаю отношения, о вторых не вспоминаю. Впрочем, дядюшкой мне Анкундинов был весьма далёким: с моим отцом они были троюродными братьями, следовательно, общими у нас с ним была моя прапрабабка, о которой мне ничего не известно. Откуда? Родители погибли, а родственники такой не помнят. Кто у нас помнит чужую прапрабабку, родившуюся, поди, в девятнадцатом веке?
Введение в наследство, сказал адвокат, штука непростая, небыстрая и ответственная, но фирма “Николаев и сыновья” проделала, согласно воле завещателя, необходимую работу полностью, и всё, что мне остаётся – подписать некоторые документы сейчас, а другие – попозже.
Документы хранились в настоящем кожаном портфеле, которые только у адвокатов и нотариусов, похоже, и остались.
Я стал читать. Завещание, запросы, постановления суда, решение суда… В законах наследования я разбираюсь немногим больше, чем любой гражданин России, но уж очень немногим. Потому перешёл к заключительной части: мне причитается участок земли площадью сто шестьдесят две тысячи шестьсот квадратных метров расположенный на территории Кунгуевского сельсовета Семилетовском района Чернозёмской области со всеми строениями, расположенными на нём, а также движимым и недвижимым имуществом, как упомянутом в отдельном списке, так и неупомянутом, но находящемся на указанной земле и в строениях. План участка. Схематические чертежи строений. Список движимого и недвижимого имущества – три стандартных машинописных листа, начиналось со «стола дубового письменного, двутумбового», и ещё разные бумаги технического характера, которые смотреть сейчас, как заверил Александр Николаев, нет нужды, но они могут пригодиться в будущем. После чего передал два ключа. Один от ворот, другой от дома. А остальные ключи должны быть внутри дома, как лично его отцу, Николаеву-старшему, при составлении завещания сказал Федор Федорович Анкундинов. Верно, неупомянутое в списке движимого и недвижимого имущества.
Потом мы несколько раз расписались в положенных местах, указывая дату – пятнадцатое августа две тысячи семнадцатого. Адвокат писал золотой перьевой ручкой, я – простенькой гелевой. После чего адвокат часть бумаг вернул в портфель (“они будут храниться в адвокатской конторе до вашего распоряжения”) а часть отдал мне, посоветовав хранить документы аккуратно и в надёжном месте, при этом ненавязчиво дав понять, что в этой комнате надежных мест маловато.
Я для приличия спросил, когда и как умер дядюшка и где похоронен. Николаев-младший для приличия ответил, что дядюшка скоропостижно скончался от остановки сердца минувшей зимой, по завещанию был кремирован, а результат кремирования, опять же по завещательному распоряжению, передан в утилитарий крематория. Говоря проще, это невостребованный прах, который, согласно воле покойного, стал обыкновенным мусором, и потому с ним и поступают соответственно.
Я понял, что пора расставаться. Адвокат понял, что я понял, встал, дал мне визитку (хотя реквизиты фирмы присутствовали на множестве оставленных документов) и сказал, чтобы я при затруднениях обращался именно к ним, поскольку завещатель оплатил заранее юридическое сопровождение на неопределенный срок. Насколько неопределенный, спросил я. Для вас – пожизненно, ответил адвокат. Взял портфель, надел шляпу и ушёл.
2
После смерти родителей меня принял к себе другой дядя, настоящий. Старший (и намного старший!) брат мамы. Не Федор Федорович Анкудинов, а Леонард Альбертович Кант. Сейчас он на пенсии, а тогда преподавал русский язык и литературу в коммерческой школе в одном из пригородов Санкт-Петербурга. Предмет знал и любил, особенно русскую литературу девятнадцатого века, говорил подчеркнуто правильно, а порой и вычурно, я даже начал перенимать его стиль, но вовремя остановился. Однако порой замечаю рецидивы.
В шестнадцать лет я поступил в профтехучилище, или, как говорили не поступавшие в него одноклассники, в чушок. Хотел выучиться на официанта, не хотел сидеть на дядиной шее. Никакого неудовольствия с дядиной стороны я не чувствовал ни до, ни после поступления. В семнадцать, учась, подрабатывал боем, сиречь мальчиком на все руки, в безалкогольном кафе. Пройдя курс обучения с отличием, получил соответствующий документ, три месяца, скрепляя теорию практикой, проработал в хорошем месте (дядя похлопотал), – и пошёл отдавать долг Родине. По завершении срочной службы стал контрактником, и был уволен по окончании срока контракта. Служил я ни разу не официантом (хотя во время визитов высокого начальства приходилось вспоминать гражданскую профессию). Внутренние войска. Чем только не занимаются внутренние войска! Но чем именно занималось подразделение, в котором я служил – сказать не могу. Не имею права. Ладно, намекну: помимо вполне полноценного солдатского питания (у нас не воровали), нам полагался недельный доппаёк: сто граммов горького шоколада настоящего, без соево-пальмовой лабуды, 25 пакетиков чая, опять же настоящего, без бергамота и мелиссы, две банки шпрот, опять же рижских, настоящих, пятьсот граммов сала, пять куриных яиц и хлеба вволю. Не помогла подсказка? Вот и славно. Кстати (вот и ещё намёк), несмотря на доппаёк, я в двадцать пять лет ушёл из армии с весом в семьдесят девять килограммов, что при росте метр восемьдесят девять босиком вполне простительно. Слишком упитанных в нашем подразделении вообще не было. Итак, демобилизовался, приехал в Чернозёмск, отнёс документы в приёмную комиссию, хочу стать биологом, а чтобы жить лучше и веселее – пошёл в ресторан по первой профессии, спасибо чушку. За два года заработал хорошую репутацию и у работодателей, и у клиентов, потому я не совсем уж стеснён в средствах. Но и от излишков не лопаюсь. Не живу в общежитии, а снимаю однушку – тоже понятно. Семь лет я провёл в казарме, хватит. Ещё у меня есть автомобиль, патриотическая “шестерка”, старенькая, но держится. Как то колесо, что до Москвы доедет, а до Канзаса вряд ли.
И потому наследство мне кстати.
Но увы. Так как в завещании я был указан единственным наследником, а о деньгах не было сказано ни слова, логично предположить, что их, денег, просто нет. Дубовый стол с двумя тумбами, штука, конечно, хорошая, но куда я его поставлю? Да я и не писатель, не учёный, мне хватает компьютерного столика, что в уголке комнаты.