Страница 6 из 17
На основе выделения из неразумия отдельной самостоятельной группы маргиналов-девиантов, отнесенных к безумию, сложился такой социальный институт как «институт изоляции» и соответствующая система категорий и практик, относящихся к безумию. Безумие утрачивает связь с неразумием. На этом фоне начинает вызревать психиатрическая теория: изначально в виде «интериоризации отчуждения как утраты свободы воли» (П. Кабанис).
В ходе социально-политических преобразований конца XVIII в. возникло осознание неправового, волюнтаристского характера изоляции умалишенных вместе с преступниками. Французская революция (1789-1794) сместила акценты: совместное содержание душевнобольных и преступников стало восприниматься как скандал. Возникли специальные медицинские учреждения для содержания и лечения исключительно душевнобольных. Меняется и понимание душевной патологии. Пришло понимание того, что безумных возможно и следует лечить.
27 марта 1790 г. во Франции декретом Учредительного собрания (ст. 9) было закреплено обязательное медицинское освидетельствование и медицинская опека для безумцев. Тем самым впервые были установлены социальная ответственность за безумие и его антропологический статус и конституциировано современное пространство восприятия безумия и социальное пространство для его функционирования. Этим декретом за безумцем закреплялся статус пациента, и утверждалась новая конституциональная структура и правовая основа. В 1795 году во Франции (Филипп Пинель) и в 1796 году в Англии (Уильямс Тьюк) обеспечили «узнавание» безумия в рамках ограждения общества от него, путем создания единого социального института изоляции для умалишенных – прообраз психиатрических больниц. Первые такие учреждения (приюты) являлись не лечебными заведениями, а социальными институтами изоляции. Безумные были доверены заботам не врачей, а надзирателей.
Филипп Пинель снимает цепи с безумных в Сальпетриере в 1795 году
Картина Тони Робер-Флёри
В 1808 г. Иоганн Кристиан Рейль – немецкий врач и анатом предложил термин «психиатрия» – лечение душевных болезней (в 1954 г. В.А. Гиляровский обозначил термин «психиатрия» – анахронизмом, т.к. он предполагает существование психики, как чего-то независимого от тела, чего-то, что может заболеть и что можно лечить само по себе). В 1845 г. Вильгельм Гризингер определил психиатрию как учение о распознавании и лечении психических болезней.
Таким образом, были сформулированы предпосылки будущей медикализации безумия, в частности:
Сформирована основа для выделения умалишенных из состава «неразумия» и их обособления.
Безумие сближается с болезнью, но только не в рамках медицинского дискурса, а как деформация нравственности. Практика взаимоотношений с бедными также не связана с медицинским знанием.
Сложился социальный институт изоляции и отчуждения «других» («чужих»), изъятия их из социальной реальности, исключения из общественной жизни.
Возникла система категорий и практик, относящихся к безумию.
Остановка была за трансформацией социального понятия «безумие» в иной термин, которому можно было бы придать медицинский контекст.
К первым критериям статуса безумца-пациента в контексте медицины психического здоровья были отнесены (Р. Кастель):
Симптоматология, образующая теоретический корпус медицины психического здоровья – антропологически-психологический портрет больного – эгоцентричный, необщительный, погруженный в нереальный мир, лишенный самообладания, не контролирующий свои эмоции и поступки.
Описание безумия как социального расстройства; а не в контексте органической гипотезы; в историческом отношении медицина психического расстройства является первой формой социальной психиатрии, представившей социальный портрет безумного человека.
Доминирование моральных причин в происхождении безумия.
Инструментом избавления от безумия должно стать моральное лечение.
Пространством практики, морального лечения и перевоспитания должна быть лечебница, где безумец ограждается от тех губительных факторов внешней среды, которые привели к развитию расстройства (инструмент замкнутого пространства институциональной практики).
Сближение безумия с медицинским дискурсом произошло после введения в обиходе термина «психиатрия». Начавшийся процесс медикализации безумия и понимание необходимости лечения этого феномена привел к необходимости медицинского обозначения этих состояний. Однако использовавшиеся медицинские критерии, на которых основывалось выделение того или иного заболевания, не очень подходили для их исключительно медицинского толкования. Поэтому появившийся в 1808 году термин «психиатрия» довольно быстро был внедрен в повседневную практику, подчеркивая одновременно отношение психиатрии к медицине и ее специфику, и обособленный характер.
Таким образом, безумие существовало всегда, психически больные – 200 лет. До XIX в. безумие считалось чем угодно, но только не болезнью. Психиатрическое (еще не медицинское) истолкование безумия как болезни духа произошло в XIX в. – статус умалишенного, антиобщественного девиантного элемента изменился на статус душевнобольного (страдающего). Безумие изначально не обладало клинической (медицинской) самотождественностью и чаще всего рассматривалось в историческом и социокультуральном контексте.
С этого момента медицина постепенно начнет приобретать функции исходного основания для проблемного (властного) пространства, именуемого безумием. Возникает потребность и необходимость отделения безумцев как отличных от других социальных маргиналов и девиантов (преступников, нищих, бродяг и др.). Параллельно для нейтрализации безумцев как нежелательных элементов общества формируется пространство специализированных психиатрических институций, совмещавших функции приюта и терапевтической среды.
Начиная с XIX века «политика психического здоровья» включала теоретический стандарт (представления о болезни), технологию воздействия (моральное лечение), институциональную организацию (приют), корпус профессионалов (врачи, консультанты, надзиратели и пр.) и законодательно определенный статус безумца (преступник, бродяга, больной и пр.). Общим принципом этой политики был паттерн интернирования больных и моральное воздействие на них (человечное, уважительное отношение).
Меняется и сам подход к безумию. К XIX веку неразумие начинает интерпретироваться как «психологическое следствие моральной вины»: «все, что было в безумии парадоксальным проявлением небытия, станет лишь естественным возмездием за моральное зло».
Если раньше оно рассматривалось сквозь призму дуализма «разум-неразумие», «хаос-порядок», теперь его рассматривают в аспекте индивида и его прав. Лечебница в классическую эпоху больше похожа не на больницу, а на место свершения правосудия, где терапевтические меры превращаются в репрессии в результате очевидной связи проступка и наказания. Фигура врача в этом пространстве наделяется практически безграничной властью, однако происходит это не потому, что он обладает знанием о безумии, а потому, что способен его обуздать. Его фигура олицетворяет одновременно и отца, и судью, и сам закон, превращая зарождающуюся психиатрию (в рамках клинической практики) в науку о нравственном воздействии. Как пишет Фуко, «то, что мы называем практикой психиатрии, есть определенная тактика нравственного воздействия, возникшая в конце XVIII в., сохранившаяся в ритуалах и образе жизни психиатрической лечебницы».
Завершая систему своей эпистемологии, Фуко приходит к выводу, что изначально в самом понятии безумия была заключена безграничная свобода, являвшаяся неотъемлемым атрибутом существования безумца. Но в классическую эпоху четко обозначается противоречивость этой свободы. Причем процесс освобождения безумцев не снимает это противоречие, а усиливают его, поскольку, заключив свободу в рамки структуры, они не оставляют от нее ничего кроме иронии. Формальное освобождение безумцев приводит к тому, что они получают ограниченную свободу в замкнутом пространстве лечебницы, однако лишаются даже собственной воли, перенесенной на желания врача и в них отчужденной. Получив возможность высказывания, безумие выявляет истину о человеке, чем изменяет взгляд на собственную сущность. В безумии больше не угадываются очертания зверя, но виден искаженный лик человека. Безумие становится объектом познания, и, сталкиваясь с незаинтересованным взглядом другого, высвечивает свою истину. Оно не есть отсутствие разума, но противоречие в нем.