Малыш от генерального

Ну как можно было её отпустить? Как позволить сбежать опять?

Я не мог. Ничего из того, что просила, не мог.

Вместо того чтобы дать свободу, перехватил узкие запястья. Распял собственным телом на стене. Дорожкой поцелуев спустился по лицу от виска к губам и, словно загибающийся от жажды, припал к сладкому рту.

Ничего в этом не было похожего на поцелуи с другими. Одержимость, от которой внутри все рвалось на клочки. Потребность вместо удовольствия.

Я даже сказать ничего не мог кроме дурацкого «прости». Лишь целовать. Насильно, жадно. Пить ее как лекарство. Со стонами, солеными каплями на щеках. Долго. Мучительно. До одури...

...до звонкой и болезненной, как ожог, пощечины.

– Пусти меня! Не прикасайся! – Аглая вырвалась.

Со всей силы кулаками замолотила по моей груди.

– Хватит! Не знаю, кто тебе снился, но возвращайся к ней. Закрывай глаза, и вперед! Без меня, – прокричала так громко, как кричала лишь в офисе.

– Аглая, прошу, успокойся.

Я попытался снова перехватить ее, сдержать. Но куда там! Девочка сражалась за себя без жалости. Как сам учил минуту назад.

– Я спокойна. Я очень спокойна. – Она подбежала к двери. Открыла её. И уже за порогом произнесла: – А утром соберу чемоданы и съеду туда, где будет совсем спокойно.

После этих слов, словно финальная точка в разговоре, громко хлопнула дверь. Из коридора не донеслось ни звука. А спустя несколько минут я услышал, как с причитаниями и проклятиями поворачивается ключ в замке соседней двери.

Никогда Аглая раньше не запиралась на замок. Даже после нашего первого поцелуя в коридоре, когда только привел в свой дом. Не было между нами преград, не звучали в этой квартире крики. Но я уже знал заранее, что дальше молчать и прятаться не сможет никто.

Фраза «Утро добрым не бывает» сегодня была не про меня. Впервые за пять лет после сна о Насте меня не выкручивало мясом наружу и не хотелось послать весь мир к черту. Скорее, все происходило наоборот. От вида хмурого сонного лица помощницы уголки губ сами растягивались в стороны. А её жуткий брючный костюм так и пророчил жаркие сборы на работу.

Как Аглая и обещала, чемодан с вещами перекочевал из гостевой спальни в коридор. Будто памятник, он простоял там до самого нашего отъезда. Пережил два урагана со сменой гардероба. Получил удар в бок во время последней битвы против балахонистого платья. И, как раненый солдат, был эвакуирован с поля боя назад в гостевую спальню.

Эвакуацией я занимался лично. Под громкие, как выстрелы, вопли: «Я здесь не останусь!», «Ты не имеешь права!» и «Отдай мои вещи!».

Орала Аглая от души. Звонко, яростно, страстно. Одно из моих пророчеств начало сбываться быстрее, чем мог мечтать. Сердце радовалось такой скорости.

Ради второго пророчества совсем несложно было объяснить одной упертой особе, что никто никуда не съедет, но, если невмоготу, начальство готово пожертвовать своим комфортом и временно поночевать в офисе.

Лгать мышке мне было не впервой. Совесть по этому поводу не мучила. И изводило лишь одно – что нельзя прямо сейчас сгрести ее в охапку, унести в спальню и заставить кричать совсем другие слова. 

Глава 16. Сладкая ярость

Аглая.

Электронный словарь знает восемнадцать синонимов к слову «монстр». За ночь, после того как выбралась из спальни Марата, я придумала в три раза больше.

Фантазия, не выключаясь, работала до самого утра. Я кляла себя и ругала Абашева на все лады. А когда после подъёма увидела свое отражение в зеркале, слово «монстр» очень быстро сменилось другим – «сволочь».

Причина была. Мало того, что этот гад спутал меня с одной из своих любовниц, он ещё успел оставить на шее неприлично большой засос. И это при моей работе в приемной, у всех на виду!

После такого хотелось не просто сбежать подальше, а закидать чудовище исками и по-детски наябедничать старшему брату. Последние желания, конечно же, попахивали лёгкой формой слабоумия. В реальности я такое и представить не могла. Но утренняя битва за чемодан чуть не лишила остатков мудрости.

Как итог в офис я ехала сквозь «не могу», «не хочу» и «убила бы». Несмотря на обещания Абашева, мысль о переезде застряла в голове занозой. А от килограмма тонального крема чесалась и прела вся шея.

Как вскоре оказалось, гримом я себя насиловала напрасно. Красоту на моей шее рассмотрела первая же посетительница. Словно дипломированный специалист по засосам, начальница отдела кадров поцокала языком, а потом выдала целую научную теорию.

– Знаете, Аглая, все почему-то считают, что засосы – это зло, а те, кто их оставляют на женской коже, – эгоисты и подонки.

Я невольно вспомнила свой ночной список. «Эгоист» и «подонок» в нем были. В утреннем, после похода к зеркалу, тоже.

– А разве это не так?

Прятаться смысла не было, потому я взглянула на кадровика, мадам Брошкину, как называл ее Марат, в упор.

– Милочка, если бы все было так просто! – Брошкина всплеснула руками и наклонилась ко мне. – По большому счету это, конечно, свинство. Даже неандертальцы не метили территорию такими варварскими методами. Но есть еще такое понятие – «слепая страсть».

– Может, «слепая наглость»?

– Нет, дорогая. Наглость – штука осознанная. А страсть... – Будто прямо сейчас ее накрыла эта самая «слепая страсть», Брошкина мечтательно закатила глаза. – Не каждая женщина способна на оргазм, так и не каждый мужчина способен на такое сильное желание. Оно как ураган. Сильнее разума и принципов.

Словно подтверждая ее слова, низ живота обдало приятным теплом и пальцы в туфлях поджались.

– А по-моему, это все же эгоизм.

За реакцию собственного тела было стыдно. Мало того, что ночью, стоило Марату уложить меня на кровать, сразу поддалась. Так еще сейчас млела от одного упоминания о мужском желании.

– Нам, девочкам, только дай придумать себе повод для обиды. Любимая забава. А ведь за этим можно просмотреть что-то волшебное, что-то яркое и настоящее. – Она будто невзначай бросила взгляд на дверь в кабинет генерального. – А мужчины, способные на такие сильные эмоции, штучные экземпляры. Кто первый отхватил – тот и в дамках. Другой, похожий, за всю жизнь может и не встретиться.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

Мне вдруг резко понадобилось распечатать старый отчет по налогам, найти дырокол, которым прежняя секретарша никогда не пользовалась, и полить цветы. Причем все сразу! Будто цветы через минуту сбросят от жажды листья, а в старом отчете изменятся цифры.

– Да я что... Я так... Молодость вспомнила. – Кокетливо откинув со лба кучерявую прядь, Брошкина забрала с тумбы свою кипу бумаг, свободной рукой поправила помаду и развернулась к выходу. Словно и не спрашивала пару минут назад, где Абашев и когда он будет.

– Вам сообщить, когда Марат Закиевич вернется? – пока она совсем не ушла, пришлось окликнуть.

– Нет, сама разберусь. Не хочу отвлекать тебя и наше начальство от дел. У вас и без меня проблем хватает.

Будто с точностью до последней детали знала, чем мы с Маратом занимались этой ночью, она многозначительно улыбнулась и двинулась в свое кадровое царство.

Для начала дня это было полное фиаско. После того как закрылась дверь, остро захотелось засунуть голову в аквариум и пополнить собой список самых глупых утоплений.

Ещё можно было утопить виновника моих страданий. Мертвецкая бледность наследнику княжеского рода точно была бы к лицу. Но эта сволочь, этот подлец словно чувствовал опасность. Вначале полдня он провел на переговорах в другом офисе. Потом час проторчал в запертом кабинете. А в обеденный перерыв, когда я уже и забыла о кровожадной мечте, настиг слишком далеко от рыбок и спасительного аквариума.

Двери лифта закрылись быстрее, чем включился мой мозг. Сигнал «SOS» тоже запоздал. Когда я поняла, с кем оказалась наедине, кабинка уже тронулась, а обтянутая дорогим пиджаком спина заслонила панель с кнопками.