Пустой человек

Такие вот причуды пространства. Чудеса географии.

И жара. Везде жара, пока солнце, смешной желтоватый мячик, не опустится за горизонт, выпуская на волю лютую стужу.

Но и замёрзнуть не судьба: утро, короткое как всхлип, неизменно заставало его живым. Клим не знал, как это получается. Особенности организма? Жаль, спросить не у кого – люди в городках говорили с ним только о простых вещах.

Еда. Вода. Здравствуй и… прощай.

Девочка с её серыми ягодами была одним из самых интересных собеседников, не хотелось уходить. Но и оставаться нельзя, что–то сильнее его, Клима, волокло за шиворот, вытаскивало из ворот и словно толкало в спину: иди.

Поэтому он шёл. Медленно, но без остановок. Без цели и смысла.

Стоптанные ботинки, левый из которых скрипел, а его брат молчаливо просил каши разорванным швом, ступали в пыль. Красную с коричневым, вязкую, мерзкую. Этой пылью он пропитался насквозь. Ничего другого: дорога, пыль, солнце. И ветер, конечно, горячий ветер, дующий навстречу, опять же – в какую сторону ни иди. Ветер, крутящий еле заметные красноватые смерчи из всё той же пыли над редкой щетиной травы.

С другой стороны, есть и плюсы.

Ни разу за всё время странствий он не видел здесь оружия. Никакого, даже завалящего, ножа, хотя они уж точно должны быть. В хозяйственных целях и на предмет зарезать собеседника при обострении дискуссии. Ни одной рекламы, ни одного автомобиля – и штрафов за превышение скорости. Нет трезвонящих телефонов и бессмысленного пульса интернета – читай, смотри, слушай. Срочно. Нужно. Только тебе. Со скидкой и доставкой до порога. Новая модель. На тридцать процентов мощнее.

Купи. Купикупикупи. Точка ком.

Со сборщиками налогов, адвокатами и прочими работниками виртуальной пустоты тоже напряжёнка. И это немного примиряло с действительностью, это грело… хотя в дневное время, пожалуй, охлаждало душу.

– Сколько до вечера? – спросил Клим у солнца над головой.

Дурацкая привычка – говорить вслух, но так он хотя бы уверен – не разучился. Справится при случае с просьбой напиться или попыткой поменять остаток вещей на еду.

Солнце не откликнулось. Оно было жарким и молчаливым, как обычно. Мячик он и есть мячик, а что завис в небе – мало что меняет.

Уловить продолжительность дня никак не удавалось. Ни разу. Ночь сваливалась как пальто с вешалки, треснув прогнившей петелькой.

Иногда Климу кажется, что он умер. Вокруг ад, хотя… Тогда здесь была бы реклама, сатана слывет поклонником современных методов наказания. Реклама и красные будки с банками кока–колы.

Рай? Страшновато быть вечно награждённым палящим зноем пополам с ночной стужей. Не бывает такой праведности, чтобы уж так жестоко…

В моменты раздумий Клим доставал из рюкзака давно сточенный под самую рукоятку нож, садился на землю и даже не резал – пилил себе руку. Лезвие тупое, как все бывшие жены знакомых. Рядом с зажившей зеброй полосок шрамов появлялась ещё одна царапина. А из неё сочилась кровь – густая на жаре, быстро сворачивающаяся в бурую корку.

Доказательство. Не поспоришь. Он жив. И от этого становилось вовсе не по себе.

Клим поднялся на ноги, не глядя отряхнул от пыли испачканные штаны и закинул рюкзак за спину. Что хотел – то и доказал себе, молодец. Руку пощипывало, но и это скоро пройдёт. Какие–то пять тысяч вёдер – и золотой ключик у нас в кармане.

Где же ночь? Ведь это – не только холод. Это время прихода неясных теней. От них можно сбежать только в сон, под ватное одеяло временного небытия. В пустую черную пещеру, где мозг, обязанный крутить реальные и не очень фильмы, треща стареньким кинопроектором сознания, теперь почему–то ленится. Отлынивает. Сны пусты и прозрачны.

Климу показалось вдруг, что не было этой череды дней и ночей. Что всё это – одни и те же сутки, запущенные по кругу. Закольцованные, несмотря на разные города. На встречи. На людей. Сутки сурка, персональное предложение – и только для него.

Солнце мигнуло и погасло, не пройдя и трети пути от зенита к горизонту. От земли под ногами шла плотная волна жара, а вот ветер стих, словно умчался вслед за светилом.

– Пока не похолодало – спать! – уверенно сказал странник темноте. Она тоже была неразговорчива, как и солнце, но звук своего голоса радовал.

Пустынные пространства по обе стороны дороги начали оживать.

Тени, сперва почти бесплотные, похожие на игру темноты в уставших от света глазах. Вот они сплетаются, наливаются густой маслянистой тяжестью. Превращаются в червей – длинных, извивающихся между пучками травы, безглазо тыкающихся головами по сторонам. Несмотря на темноту, Клим видел их и раньше, видел и теперь. Бояться нечего – они не раз и не два доползали до него ночами. Ощущения как от касания туго надутых воздушных шариков, не больше.

Ничего страшного. Ничего.

– Не спать на дороге, я помню… – проворчал Клим, сходя на обочину и шагая по нетронутой глине пустоши.

Что–то заставляло его поступить именно так, он привык. Со свободой воли в этом месте были изрядные сложности: он волен идти, но пока не начнется ночь. Волен зайти во встреченные поселки и попросить воды или пищи, но – ненадолго.

Путь механического солдатика, у которого нет цели. Приходилось слушаться молчаливых команд.

Несмотря на чёрный, без единой звезды, купол неба и такую же землю под ногами, Клим видел, куда ступает. Куда идёт. Не приходилось даже присматриваться – всё различимо. Жар от глины под ногами заметно ослабел, скоро он сменится морозом. Таким, что птицы бы падали, замерзая в полёте, а выплеснутое ведро кипятка застыло бы иглами сосулек, не долетев до земли.

Дубак челендж детектед.

Только здесь ни птиц, ни ведра. Это почему–то и страшно, хотя он давал себе клятву не бояться.

Себе? Да кто его знает…

Впереди, впервые за все эти ночи (одну и ту же ночь?) показался свет. Еле заметные сполохи небольшого костра, разгоняющего тени. В ту сторону даже черви не ползли – это Клим заметил раньше, обходя их черные надутые тела.

Он пошёл быстрее.

Ещё быстрее, с трудом сдерживаясь, чтобы не побежать. Рваный ботинок то и дело цеплялся за пучки травы, рюкзак хлопал по спине, звенел карабин о кружку. Клим спешил: эта ночь явно что–то изменит. Или нет? Но – костёр. Тепло. Другой человек, встреченный не в этих картонных городках, а здесь, недалеко от дороги. Что–то треснуло в сутках сурка, нечто сломалось. Сейчас Клим был бы счастлив любым изменениям.

– Постойте! – хрипло каркнул он на ходу. Горло слиплось от пыли, потрескавшиеся губы еле шевелились.

Но кричал он напрасно: сидевший у костра человек и не думал никуда идти. Завернулся в плащ, поджав под себя ноги, и лениво шевелил в багровом глазе огня неведомо откуда взятым прутком. Не давал костру ни погаснуть, ни прогореть слишком быстро. Капюшон скрывал лицо, торчала только острая бородка.

– Стоять холодно, – негромко заметил тот. – Я лучше посижу.

Голос у него был старческий, надтреснутый. После каждой пары слов он делал еле заметную паузу, выравнивая дыхание.

Клим подошёл вплотную и остановился, глядя на огонь. Сидящий последний раз ткнул прутом и положил его на землю:

– Порядок. Теперь до утра догорит.

– А ты… А вы – кто? – спросил Клим. – Зачем здесь… У вас есть вода?

Человек засмеялся. Тихо, будто над своими мыслями, не стараясь обидеть собеседника.

– Я – садовник. У таких, как я, всегда найдётся вода, иначе какой в нас прок.

Он протянул руку в темноту, куда отблески пламени не добирались, и вытащил увесистую флягу – гораздо больше климовой. Литра на два.

– Держи. Пей. Грейся. Сегодня особенная ночь, ей надо насладиться сполна.

Клим не слушал. Он схватил флягу, свернул повисшую на цепочке крышку и пил. Не мог остановиться. Холод обнял его сзади чёрными крыльями, но страннику было не до того.

– Оставь немного, – лениво посоветовал садовник. – Тебе же и не хватит до утра.

Клим пробурчал что–то, не отрываясь от фляги. До утра… Жить нужно сейчас. Хотя старик и прав, надо, надо.