Страница 57 из 89
Попав в обусловленное для встречи место — ресторан довольно неплохого отеля, крутил головой, пока не натолкнулся на направленный на себя взгляд.
Понимал, что его скорее всего узнали. Пошел к нужному столику.
Сам, как и договаривались. Без костюма, понтов, напыщенности. В джинсах и стеганной куртке нараспашку. Типа демократ. Во всем демократ.
Мужчина встал, вытянул руку над столом, Костя пожал, кивая.
Выглядел ожидавший более чем обычно. Его звали Гора Валентин. Славянин средних лет. Невзрачный. Не запоминающийся.
Только смотрит внимательно.
— Приятно познакомиться лично, Костя…
Обратился вроде как не особо уважительно — без отчества, регалий, пиетета, но Косте было абсолютно пох. Он снова кивнул, опускаясь на стул. Заказывая кофе, мысленно хмыкая, потому что наука Агаты зря не прошла, он уже даже немного шпарит… Но на том юмористическая часть вечера, кажется, закончилась.
— Как дела у Агаты? — потому что мужчина напротив дождался, пока официант отойдет, тут же задавая вопрос. Откинулся на спинку стула, смотрел на Гордеева, не тревожился из-за ответного тяжелого взгляда.
— Откуда вы знаете Агату?
Вероятно, начать можно было бы с чего-то более миролюбивого. Природы там. Погоды. Цен на нефть. Программку предложить для изучения… Но бывший следователь решил с места в карьер. Костю это устраивало.
Он задал встречный вопрос, немного щурясь, рассматривая человека напротив внимательней. Он по-прежнему не производил впечатление того, кто мог бы играть важную, уж не говоря о том, чтобы решающую, роль в этой истории. Он явно не власть имущий. Он явно не озолотился на произошедшем.
По сведеньям Гаврилы сейчас Гора работал экскурсоводом для в меру богатых русскоязычных туристов. Возил на бусике смотреть замки. Вряд ли этим стал бы заниматься человек, державший Вышинского за яйца. Поэтому…
— А у неё ты не спрашивал?
— Нет. Я спрашиваю у тебя. — Переход с вы на ты произошел моментально. Моментально же будто бы серьезность беседы возросла.
— Наверное, это правильно. Она же беременная, да?
Костя хотел бы проигнорировать вопрос, а то и грубостью ответить, потому что они по-прежнему старались держать состояние Агаты в секрете. Информация понемногу просачивалась, но Костя её не подтверждал, а ещё поручал специальным человечкам тереть. Это добавляло их союзу мнимой загадочности. На это тоже было посрать. Косте просто важно было оградить Агату от лишнего стресса. И любого другого зеваку, подошедшего с подобным вопросом, просто послал бы, а сейчас почему-то сдержался.
— Беременна.
Сказал правду. Увидел в глазах мужчины напротив будто бы облегчение.
— От тебя?
А вот следующий вопрос заставил Гордеева почувствовать злость. И снова желание нахер послать, тремя этажами покрыть за то, что вызвал в заграничные ебеня чисто чтобы заполучить горяченькое из первых рук.
— Агата — моя жена. У нас будет ребенок. Я приехал на встречу не затем, чтобы посвящать незнакомого человека в подробности нашей личной жизни. Если ты будешь продолжать в том же духе — я развернусь и уйду. А узнаю, что с твоей легкой руки что-то лишнее всплыло — вернусь и ноги поломаю.
Валентин хмыкнул, реагируя на угрозе, головой покачал…
Дальше они вдвоем следили, как официант опускает на деревянный стол две чашки, улыбается и уходит.
— Я отлично умею делать ноги, Костя. До того, как мне их поломают. Поверь, даже ты не догонишь. И не сделаешь ничего. Но если я спрашиваю — мне важно знать. Поэтому скажи мне… Пожалуйста… Ребенок твой? От этого будет зависеть, узнаешь ли ты кое-что очень важное.
Такой реакции на угрозу Костя определенно не ожидал. И не то, чтобы удивился, разозлился там, униженным себя почувствовал, но просто его внутренний протест усилился.
Он и так не хотел ничего говорить, даже слушать — не особо, а теперь и вовсе вытолкнуть из себя единственное правдивое слово было сложно. Будто кто-то хочет залезть с ногами к нему в душу.
А туда лезть нельзя. Там теперь чисто.
— Мой.
Но сраная чуйка подсказала, что, кажется, надо.
Мужчина-следователь не сдержался — выдохнул, закрыл на секунду глаза, будто до последнего боялся, что ошибся он, а не Костя.
Кивнул, смотрел на сложенные на столе руки, потом только снова на Костю…
— Это хорошо.
— Я работал в органах. Тогда я был молодым идеалистом. Ты, наверное, понятия не имеешь, какие у нас были зарплаты и какая требовалась выработка. Это без преувеличения скотский труд. Тебя окружают трупы и маргиналы. Ты как об анекдотах рассуждаешь, как тело менты таскают из одной парковой аллеи на другую, чтобы дело оказалось в подследственности другого участка. Вечером приходишь домой и на кухне жене рассказываешь, что у вас там «забавно» девочка повесилась. А потом не понимаешь, почему она смотрит на тебя большими испуганными глазами. Не сразу доходит, что ты и домой то же дерьмо припёр, в котором на работе купаешься. А у тебя же у самого две девочки. И вся эта твоя бытовуха на самом деле о том, как страшно в нашем мире жить. Жить страшно, а ты привыкаешь, чтобы с ума не сойти. Я сам в том городе родился. В нашем тухлом любимом городе… С детства мечтал людям помогать, как отец. Но он недолго прожил — и всё, что я о нем знал — это его героизм. Он не успел мне рассказать, сколько же в этом всем дерьма… Самому пришлось разбираться. И я правда всякое видел. Я ко всякому привык. Но один случай…
— Я знаю, что Агата была заложницей. И знаю, что там было двое захватчиков. Какой-то пацан и сын Вышинского. Тогдашнего губера.
Костя перебил, понимая, что Валентин заходит очень издалека. Тот же хмыкнул снова, мотнул головой, посмотрел в глаза, склонив голову:
— Послушай лучше. Я тебе лишнего не скажу, поверь. Сам поймешь потом…
Возможно, от Кости ожидалась какая-то реакция, но он просто смолчал, как бы соглашаясь…
— Это было отделение банка в центре города. Двое влетели, закрыли дверь, первым пристрелили охранника. Всех положили, потребовали достать кассу. Как ты понимаешь, группа приехала быстро. К тому времени труп был один. Среди тех, кто был в здании — пенсионеры, молодняк, одна девочка… Агата. С захватчиками начали вести переговоры. Быстро выяснили, что это не просто придурки и не «профессионалы», а мажоры. Причем нарики. Он не скрывал, чей он сын, просил позвонить отцу. Он так ему мстил за то, что отказался обеспечивать бабками на каждую прихоть. Это уже не впервые было, отец его отмазывал. Он мог кататься по городу бухим, под кайфом тоже бывало. Ловили. Имущество громил. Он себя не контролировал и не считал нужным это делать. А его отец шел по пути наименьшего сопротивления — подмазывал и подчищал. Везло, потому что до мокрух дело не доходило, а остальные вопросы решаются бабками. А тут, наверное, поехала крыша. Или отец ограничил его слишком сильно. Взбесился, решил устроить перформанс. Устроил, как ты понимаешь. Он дал час, чтобы «на поклон» приехал его отец. За каждые полчаса просрочки обещал плюс один труп. Это звучит ужасно, я понимаю, но я не преувеличиваю. Так и было.
— Они не штурмовали, потому что ждали отмашки от Вышинского?
Костя спросил, мужчина напротив хмыкнул. Посмотрел над плечом Кости в витринное окно, будто размышляя, потом в голубые Гордеевские глаза…
— А ты как думаешь?
— Группе приказали не штурмовать, ждать. Пошли по вертикали, всем ссыкотно было связываться с Вышинским напрямую. Не дебилы же, понимали, во что выльется. И вообще, и для них. Не хотели подставляться. И князька своего подставлять тоже не хотели. Рука-то кормит. Но пока их князек соображал — эти расстреливали. В итоге пересрались даже между собой, один убил другого. Может даже случайно. Это его не остановило. Остался сам — продолжал психовать. Страдали люди. Жизнями платили. Закончилось всё тем, что младший Вышинский остался один на один с ребенком. Вероятно, тогда Вышинский разродился решением. Героический, сука, поступок. Пожертвовать сыном-ушлепком ради какой-то одной маленькой убогонькой жизни. А может он давал приказ штурмовать, но не ложить своего. Просто как-то так случилось… Начался штурм. Его грохнули. А дальше… Кому стало бы легче от того, что люди узнали бы правду, ведь так? Вышинский уже пострадал — сына лишился. Зачем усугублять, если можно нарисовать всё так, будто захват проводил один? Тот, которого убили чуть раньше. Зачем накликать на себя беду и получать нового князька, если с этим — норм работается? Если с этим все уже повязаны. Если этот позволяет и не бедствовать, и в порядке держит. За редкими исключениями. Вот такими. Но что такое восемь жизней, правда ведь? Статистическая погрешность, не больше. Не будь Вышинского — твердого хозяйственника, может весь город в трупах был бы.