Страница 42 из 89
Поэтому дальше они несколько минут просто стоят в обнимку. Костя водит по волосам и спине, Агата дрожит, прислушиваясь к своему рваному дыханию и его негромким словам спокойным голосом.
— Всё хорошо, Замочек. Веришь? Всё хорошо. У нас всё хорошо. У тебя всё хорошо. Ты мне просто расскажи, как всё было. И ничего больше не надо. Я дальше сам. Я тебя ото всех защищу. Вообще не сомневайся. Но мне важно знать, чтобы нам никто не навредил, хорошо?
Агата понимала: Костя надеется, что она кивнет, но хотелось только головой мотать. Потому что безопасно ничего и никому не рассказывать. Никогда не рассказывать. Она и так позволила себе слишком много…
Костя сжал ладонями щеки Агаты, чуть отнял её лицо, посмотрел в глаза.
— Да.
А потом закрыл свои, получив ответ от Агаты. Ожидаемый, скорее всего, но всё равно шокирующий.
— Это был тот, которого быстро пристрелил напарник? — следующий вопрос Кости тоже был закономерным. И Агата даже видела, что он будто просит и во второй раз ответить «да», но дело в том, что…
Она не отвечает, а просто переводит голову из стороны в сторону, насколько позволяют руки мужа.
Который снова закрывает глаза на секунду, длинно выдыхая…
— Он порезал тебе лицо… — И дальше Костя уже не спрашивает. Перечисляет просто, глядя в глаза. — И мать убил тоже он…
Но ни кивать, ни протестовать у Агаты нет сил. Она просто смотрит в ответ, будто в ступор впав. Её держат Костины руки, и очень хочется цепляться за них, чтобы не нырнуть в воспоминания, которые начинают затягивать…
— Это его грохнули при задержании…
Костя продолжает, Агата же не выдерживает. Жмурится, всхлипывает, снова чувствует, что мужские руки отпускают лицо, заключают в объятьях, сама обнимает в ответ, вжимаясь всем телом, отпуская узел ткани. Цепляясь изо всех сил.
— Замочек, это очень важно… Скажи мне честно… Это его убили при задержании, правда?
Гордеев снова спрашивает, дрожь Агаты усиливается.
Она понимает, и чего он ждет, и чего боится. Она понимает, что ему нужна правда. Она наконец-то понимает, что это действительно очень важно. Она шепчет:
— Да…
И Костя будто бы облегченно выдыхает.
— Хорошо.
Снова гладит по спине, целует в щеку, которую пересекает тот самый шрам…
Наверняка опаздывает знатно, но не спешит оставить её, получив нужную информацию.
— Не бойся. Тебя никто не тронет. Я к тебе никого не подпущу. Дом охраняется, поселок тоже. Никто не узнает, что ты рассказала мне. Никто никогда ничего не узнает. Эта гнида сдохла. Это главное. А не сдохла бы — я бы сам её убил. Хорошо?
И если раньше Агату просто трясло, то на последних Костиных словах почему-то вдруг накрыло. Сначала дыхание перехватило, а потом начало выходить тихими, сдавленными будто всхлипами. Потому что за всю жизнь с того дня ни один человек не сказал Агате, что та гнида заслуживала смерти.
Глава 19
Костя Викторович набрал Гаврилу с самого утра.
В неприличное для нормальных людей время. Говорил отрывисто и не очень определенно. Но что Гаврила понял точно: им надо поговорить. Это очень важно. Это связано с Агатой.
Переиграл свои планы, первым делом понесся в офис.
Ждал Гордеева у его кабинета. А увидев приехавшего чуть позже — хмурого, злого, взвинченного, пусть он и ни слова не сказал, просто по движениям и выражению глаз было понятно, что внутри пылает, мысленно выругался.
Потому что если Победитель со своим «Замочком» снова разосрались… Он просто не выдержит опять сосуществовать с этим — на всю голову долбанутым чувствами — Константином.
Гордеев кивнул на дверь кабинета, Гаврила первым зашел. А потом следил, как Костя колесит по комнате.
Как отбрасывает портфель на диванчик, как подходит к одному окну — постоит… Потом к другому… Тоже постоит…
Достает телефон из кармана. Смотрит на экран долго, потом скидывает входящий, хмыкнув.
Снова прячет…
Достает…
Скидывает…
— Ещё и наяривает, сука старая…
Цедит зло, взвешивает телефон в руках, не со всей дури, но не очень-то аккуратно отбрасывает на диван же. Туда, где портфель.
А дальше вновь окно.
Оставляя Гавриле возможность разве что в спину пялиться, не совсем понимая…
Но и первым лезть с расспросами не стоит, это было ясно. Оставалось ждать.
Пока Костя сложит что-то в голове. В голове же с собой договорит. А уж потом явит миру.
Сначала он глубоко вздохнул, потом подошел к столу, с силой массируя пальцами лоб, будто голова разболелась. Остановился у него, не сел, уперся руками в спинку кресла, позволяя голове провиснуть, ещё раз выдохнул, и только потом посмотрел на Гаврилу.
Тяжело и зло.
— Их там было двое, Гаврила. Сын Вышинского и тот, второй, друзья-наркоманы. Походу Вышинский отказался давать на дозу, сынок где-то нашел пушки и решил доказать отцу, что он может добыть сам. Только отцу вряд ли понравится, как он это сделает…
— Кость, если Агата… — Гаврила прекрасно понимал, откуда растут ноги. И сам относился к сестренке с искренней симпатией. Но в отличие от Кости, которому крышу снесло чувствами к ней, сам терять хладнокровие не собирался. Чтобы бросаться такими обвинениями — нужны доказательства, которых лично он не нашел.
— Она не придумывает, Гаврила. Она там была. Она всё это пережила. И это больше похоже на правду чем то, что рассказал мне ты. Если бы сына Вышинского там грохнули, он землю рыл бы, но всех виновных посадил. Я не про того, который по официальной версии расстреливал сам. Я о каждом, кто медлил. Каждом, кто не штурмовал. Он расквитался бы со всеми по вертикали. А он этого не сделал. Потому что на верхушке вертикали стоял он. Я не понимал, зачем он позволил тихо замести все следы, а теперь я понимаю — он сам заботился о том, чтобы их замели. Я даже думаю, что они не штурмовали, потому что сходу засекли, кто в банке. Агата же так и сказала — двое зашли в помещение, начали палить, положили всех мордами в пол, забаррикадировали. Они сразу одного человека пристрелили. У них сходу был труп. Путей назад нет. Может переговорщик быстро выяснил, что это Вышинский-младший, он мог начать требовать связаться с его отцом. Скорее всего, так и сделал. По камерам проверили, вероятно. Поняли, что у них совсем жопа. Не рискнули взять на себя ответственность. Я думаю, что они ждали реакции папашки. И пока они ждали — эти двое продолжали убивать.
Костя говорил вроде бы спокойно, но оба понимали, настолько по животному жестоко звучит эта версия. И оба же понимали, что такое возможно.
Только Костя уже жил в реальности, в которой скорее всего так и было, а Гаврила зачем-то еще пытался найти контраргументы, чтобы джин остался в бутылке.
— Почему Агата об этом никому не рассказывала? За ней должны были в очередь становиться, чтобы поговорить…
— Я думаю, её запугали. Она и мне не сказала. Я сам догадался скорее…
— Костя… Это серьезно, тут нельзя «самому догадываться». Она сегодня подтверждает, что это был младший Вышинский, мы начинаем разгонять, завтра оказывается…
— Мы не начинаем разгонять, Гаврила.
Костя перебил друга, смотря еще серьезней. Это был приказ. За неисполнение голова может легко полететь с плеч.
— Почему? Если всё так… Если это правда был его сын… Если он правда подмел следы… Это бомба, Костя.
Гаврила говорил, прекрасно понимая, что объяснять это Гордееву не нужно. Он не дурак. Только вот…
— Потому что я не хочу, чтобы Агату полоскали. Я ж её не закрою и интернет не отрублю, Гаврила. Она уже раз это пережила. Я не хочу, чтобы переживала ещё раз. Мы просто для себя должны знать это. Знать и учитывать.
Гаврила не спешил с ответом. Думал, складывал, прокручивал, в итоге же кивнул.
— Ну ты понимаешь, правда, что если всё так… Её отчим скорее всего реально смотрящий. Поэтому и приезжал. Дочку заслал, наверное, тоже по указке Вышинского, чтобы контролировала Агату на время кампании. Чтобы старый хрен мог спокойно заниматься своими делами, не переживая, что его маленький секретик в опасности раскрытия. Когда возникли подозрения, что у неё кто-то появился — отцим уже сам явился. Пиздюлин получил и явился. Сбрехал, что Агата на месте… А потом Вышинский её увидел.