Запомни, ты моя

— Посмотрим, — захожу в лифт, и он за мной. И мы стоим рядом, задыхаясь и смотря друг другу в глазах, фантазируя о том, чем можно заняться в закрытом лифте. Так бурно, что я не замечаю лица иностранца в светлом костюме, что хочет поехать с нами. Никита и вовсе рявкает

— Занято!

И тесное пространство тут же обволакивает. Давит на сердце. Причиняет почти физическую боль, а руки Никиты дрожат и уже тянутся к талии.

— Ноги у меня все еще свободны… — все-таки напоминаю я и тут же выхожу из кабины на административном этаже, где сразу иду к кабинету Марата Александровича. Но по дороге узнаю: — Мы же к директору?

— Конечно, — идет Никита сзади, и я кожей чувствую, как он жалит взглядом задницу. Опередив на последней секунде, он сам открывает мне двери. Марат поднимается, сморит на меня, потом на Никиту и жмет ему руку.

— Самсоновы последние два дня зачистили ко мне, — смеется он и садится за свой стол. Никита напротив, а я так и стою, не зная, куда себя деть. Они ведь и без меня поговорить могут?

— Ты, наверное, неправильно понял Надю, — сразу вступает в разговор Никита и поворачивает ко мне лицо: — Сядь.

Присаживаюсь на диванчик и жду решение с олимпа. Плохо, конечно, быть зависимой от таких людей и их желаний. Но я правда хочу здесь остаться.

— Думаешь, начал жаловаться на слух и прослушал угрозу тобой?

— Даже так? — смеется Никита и мне на душе сразу хорошо становится. Как же мне нравится слышать его смех. Громкий. Задористый. Он патокой по моим венам разливается. Именно этот смех пленил меня несколько месяцев назад, помимо всего прочего. Но стоит Никите заметить мою невольную улыбку, как она тут же прячется за нечитаемой маской. — Ну можешь не беспокоиться. Твой отель будет стоять на твоей незаконной земле, сколько угодно. Ты с Максом давно общался? Они совсем пропали с радаров.

— Не хотят вмешиваться в политику, — пожимает плечами Марат, а мне становится интересно, что еще за Макс. И почему, общаясь с Никитой, он не имеет отношения к политике. Особенно интересно, как сгорбилась спина Никиты при упоминании этого человека.

— К тебе его негатив не относится. Это все твой отец…

— Да ясное дело, — Никита снова кидает на меня взгляд. — Алену верни на прежнее место и ни о каком Питере не может быть и речи.

— Но я был уверен, что Алена сама хочет…

— Женщины так не постоянны. Но давай мы спросим у нее.

— А давай ты не будешь говорить обо мне как об отсталом в развитии ребенке. Спасибо, Марат. Я вернусь к работе прямо сейчас.

— Да уж. Там эти иностранцы, как с ума посходили. Ты не будешь выступать на конференции? — спрашивает он Никиту, но тот отмахивается.

— Нет. С финансами у меня беда. Я все время вкладываю не в то, — смотрит он на меня. Сволочь.

Наклоняю голову на бок, взглядом опаляя его наглость.

Он наверняка вспоминает сумму, которую он на меня потратил в Амстердаме. Я на утро все вернула, когда выяснила, что за русский передо мной. Когда узнала в незнакомце того, кого так долго любила. Никита тогда собрал раскиданные в порыве безумия и стыда деньги и поехал меня искать.

И спасибо ему за это, но он все равно потратил не такие астрономические деньги, как Роберто.

И именно на этой мысли открывается дверь, в проем которой залетает собственной персоной тот самый Роберто.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍— Срочно уволить! Я забирать Лину с собой! — кричит на ломаном русском голландец, а я перевожу испуганный взгляд на Никиту. Но больше меня интересует то, как меня назвали. Последнее, чего я хочу, чтобы Марат Александрович узнал хоть что-то о моем прошлом.

— Какая Лина? — не понимает Марат, но Никита резко загораживает меня, и Роберто неловко смеется, хотя я почти слышу рычание.

— Это мы так тебя разыграть решили…

— А в чем был розыгрыш? — интересуется начальник, пока Никита уже буквально выталкивает Роберто, а я, нервно смеясь, закрываю за нами двери. Пару секунд наблюдаю за открытым ртом Марата. Но лучше пусть думает, что мы идиоты, чем знает правду.

Никита толкает Роберто к стене и говорит с ним по-английски. Довольно неясно, ибо его нервы уже на пределе.

— Кто ты, бля, такой и что тебе нужно…

— Я приехал за Линой… — отвечает тот.

— Ах, за Линой, — дергает Никита бледного голландца и бьет его затылком о стену. Жестко так.

— Лина мертва. И тебе это надо уяснить. Иначе твое хилое тело тоже внезапно пропадет…

Роберто начинает потеть, скашивает на меня взгляд. А я что? А я все еще с коробкой. И произношу по-голландски.

— Я больше не проститутка. Вам лучше уехать.

Голландец поджимает губы, отталкивает Никиту и оправляет свой светлый пиджак…Где-то я видела этот оттенок.

— Пусть эта русская обезьяна говорит, что хочет, но завтра я вернусь.

— Зачем? — почти открываю рот от шока. Да что ж меня одни бараны окружают?

— Хватит болтать! — орет Никита, и тут дверь открывается, и выглядывает Марат, а я начинаю чувствовать себя актрисой второсортной комедии.

Роберто уходит, бросая недовольный взгляд на Никиту, и смачно выругиваясь. Марат дергает одной бровью в удивлении, а Никита забирает у меня коробку и почти спокойно спрашивает:

— Где твой кабинет?

Я иду его показывать, всю дорогу думая, зачем Роберто снова со мной встречаться. Ему ясно дали понять, что я больше не продаюсь, да и его перемещения Никита явно будет фиксировать.

Он, конечно, богатый, но у него нет защиты от Самсоновых, которые, похоже, считают себя чуть ли не королями жизни.

Все за всех решать — это в их стиле.

Стоит закрыть дверь моего кабинета, Никита тут же повторяет прием «Роберто». Только если затылок того был вбит в стену. Мой удар смягчила крупная ладонь.

Но губы не нежные. Наоборот, кажется, что он меня наказывает, снова и снова жаля языком. Снова и снова кусая губы, пока его руки уже начинают жить своей жизнью, буквально пытаясь содрать с меня кожу. Я же отвечаю, руками его плечи сжимаю, в рот хнычу. Пытаюсь найти в себе хоть каплю сил отказать. Но как же мне этого не хватает. Силы, грубой, порой непозволительно пошлой. Тела, наглого напора. И просто возможности не думать. Просто задыхаться и ощущать каждой клеточкой любимого мужчину.

— Никита, — давай же думай, Алена. У тебя мало времени, потому что его ушлые пальцы уже дергают пуговицу джинс, а твои груди и того прочего оголены, чтобы он совершал порочное волшебство с их вершинами. — Никита, ты только что вернул… Вернул мне работу, чтобы меня уволили?

Давлю в себе похоть и стискиваю ноги, между которыми потоп.

Оправляю футболку, пока Никита проводит трясущейся рукой по влажным волосам, часто дыша.

— Что еще сказал этот урод? — требует он ответа.

— Назвал тебя русской обезьяной…

— Какого хрена он приперся!? Откуда вообще знает, что ты здесь?! Может, ты ему сама позвонила? Пожаловаться на нелегкие трудовые будни?

— Что за бред?! Зачем я буду звонить тому, кто напомнил мне о прошлом.

— Тогда какого хрена, Алена!?

— Я не знаю! Не знаю! Он появился неделю назад, сейчас снова здесь, что ты от меня хочешь? Как я могла это предвидеть?

— Я хочу, чтобы, как только он снова появится, ты звонила мне, — требует Никита, впиваясь взглядом до того сильно, как пальцами в плечи.

— А может сразу твоей жене? — охлаждаю его пыл, и он действительно перестает прижиматься…

— Тебе нравится меня изводить? Что ты о ней вечно вспоминаешь? Это часть жизни никак тебя не касается.

Просто отлично.

— В таком случае моя жизнь не касается тебя! Не следи за мной! Не названивай! Забудь обо мне!

— А кто мне записку написал? — язвит, скотина. — Если бы ты не хотела меня, ты бы уехала в другой город. Но ты осталась здесь… Так что не проси меня о невозможном, потому что каждую секунду каждого дня я борюсь с желанием отправиться к тебе и поиметь, чтобы ты прекратила строить из себя недотрогу!

— У меня нет квартир нигде кроме этого города. Так что не надо мне приписывать лишнего…и не надо связывать похоть, которую ты умело вызываешь, и здравый смысл. Я нахлебалась дерьма и больше жрать его не намерена! Я не буду твоей любовницей!