Чужая

Мне было до безумия обидно. И страшно, чего уж так. Я не понимала, почему и за что, но отчаянно мечтала оправдаться в глазах взрослых (всех взрослых хутора, так как дедовское отношение ко мне очень скоро переняли остальные члены нашей «семьи»).

Мне было чуть больше семи, я не знала, как доказать, что хорошая. Оборачиваться и вправду не умела, а догадаться рассказать о своих снах взрослым, не смогла.

Почему о снах? Потому что именно так я попадаю в лимб. Всегда и сколько себя помню. Быть может даже с самого рождения. Стоит мне заснуть, не выстроив между своим сознанием и миром плотной стены – и бах! – уже кувыркаюсь в рыжеватом тумане и завожу друзей среди призраков человеческого лимба… Хотя поначалу я не знала, что он человеческий. Да и то, что лимб, тоже не догадывалась.

Ну, а как? Мне же все рассказывали про серый плотный туман и изумительную тишину, а здесь всё было иначе, и туман другой, и голоса и, главное, призраки (тогда я не знала, что это призраки), которые охотно со мною общались, делились историями, да такими удивительными, что я долго-долго принимала их за сказки. Которые, кстати, не имели с реальностью вообще ничего общего. Потому как примерно в тот период дед часто смотрел на меня странным долгим взглядом, приговаривая своё самое любимое правило:

– Мы дармоедов не кормим.

Примерно в это же время я повстречалась в лимбе с девочкой из детского дома и узнала,  что живут там не только сироты, что вокруг дома огромный забор, на завтрак манка или овсянка, на обед суп из кислой капусты, а на ужин, разное, иногда даже мясо… История была настолько дикой, что я впервые осмелилась спросить у деда, существуют ли детские дома на самом деле. Мне было семь, но дурочкой я не была, прекрасно понимала, что не всему, что увидишь и услышишь во сне можно верить.

– Бывают, – ответил дед, не поднимая глаз от корзины, которую в этот момент плёл. – У человеков. Мерзкие пришельцы настолько отвратительны, что отказываются от собственных детей. Ни один ррхато не пошёл бы на это даже под угрозой смерти, а сироту взял бы в семью!

Я едва не ляпнула про главное дармоедское правило, но в последний момент всё же смогла сдержаться. Говорю же, я была маленькой, но не глупой.

– А ты где про них услышала?

На этот раз дед всё-таки глянул на меня, и я, пожав плечом, ответила:

– Во сне. Одна девочка рассказала.

– Во сне, говоришь?.. – задумался дед, и через пару дней на хуторе появился специалист с лимбометром. У чувака крыша от счастья едва не поехала, когда он понял, кто я. Дед это тоже очень быстро понял и резко изменил своё отношение ко мне. Так резко, что специалиста поехали провожать сразу три наших лучших бойца. Тогда я подумала, что для охраны, правда, несколько лет спустя поняла, что не совсем.

Несколько недель или даже месяцев после того, как стало понятно, что я Хранитель, дед от меня ни на шаг не отходил, в такие друзья записался, что хоть к ране прикладывай! И дудочки мне из тростника вырезал, и интересные истории рассказывал, и раз даже с собой на речку взял, правда, купаться не позволил.

Наверное, я была по-настоящему счастлива в те дни. Тем более что дед, как выяснилось, был отличным рассказчиком! Его истории про то, как жили ррхато до того, как на Сару-шас пришли человеки, я могла слушать сутками, забыв про сон и еду. Легенды о сотворении мира, о Владычице Энлиль и сестре её Иштар, в чью честь меня и назвали. О мужьях их, о тумане лимба, о Хранителях и о том, как и для чего их создала богиня…

Давным-давно, когда Владычица Энлиль привела в мир первого ракшаса и его спутницу, не было никаких Хранителей, а лимб был тихим и солнечным, как Сладкая пустыня в полдень. Их богиня создала, чтобы помогали Эзэ да за порядком присматривать.

– Будете следить за чистотой в Лимбе, – строго наказала она. – За тем, чтобы души предков были всем довольны, чтобы туман не редел, чтобы живые не теряли связи с мёртвыми…

Сотни Хранителей, даже тысячи, входили в лимб не по тридцать раз в месяц, как нынче, а может, всего тридцать за всю свою жизнь. А потом небесный огонь уничтожил Дерево жизни, и Владычица Энлиль отвернулась от своих детей, сделав их слабыми и беспомощными. Совершенно слепыми.

– Раньше, чтобы поговорить с предками, достаточно было прийти к Древу, – со слезой в голосе вспоминал дед, да так искренне вспоминал, что я почти верила в то, что он лично к Древу ходил, хоть оно и было уничтожено три тысячи лет назад. – Задать вопрос о том, где искать себе пару, попросить благословения на брак, приложить к тёплой коре ладонь своего первенца… Раньше. Теперь лишь некоторые могут рассмотреть что-то в непроглядном тумане лимба… И тебе невероятно повезло родиться Хранителем, Иш. Они нынче почти не рождаются… А уж о Хранителях человеческого лимба я и вовсе никогда не слышал… Повезло. Хотя везение тут не при чём. Моя дочь просто не могла оказаться бездарной пустышкой.

– Внучка, – несмело исправила я.

– И внучка тоже, – улыбнулся старик. – Но родила-то тебя мама, внучка, а?

В его глазах, таких же светлых, как у меня и у мамы, играли в пинг-понг лукавые чертенята, и я невольно улыбнулась в ответ:

– Мама.

– Ну, вот видишь. Талантливая мама родила замечательную во всех отношениях внучку… Хранительницу лимба, Иш! Сама-то слышишь, как это звучит?

Он приобнял меня за плечи и заговорщицки шепнул:

– Беречь лимб, делать всё для того, чтобы души предков были покойны и добры… Уж наверное они не разозлятся, если мы сделаем доброе дело и вернём домой тех шаси, что когда-то потерялись в злом мире человеков…

– Вернём? – переспросила я. – Но как?

– Я тебе потом покажу. Мама покажет. Ничего сложного, Иш… Или ты хочешь, чтобы их детей, как ту твою знакомую из сна, тоже отдали в детский дом?..

… А может и не была я такой умной, как мне всегда казалось. Потому что повелась на весь этот бред. И за последующее десятилетие причинила немало добра очень-очень многим людям, полукровкам и ррхато…

Вздохнула, возвращаясь из воспоминаний в реальность, и вздрогнула, почувствовав волну ледяного ужаса, затопившего, казалось бы, не только моё сознание, но и весь окружающий лимб.

Так на меня только одно явление действовало: чёрная воронка… Рот наполнился горькой слюной, но я взяла себя в руки и попыталась успокоить призраков, что метались вокруг меня обезумевшим хороводом…

И тут я поняла, что мне нужно предпринять для того, чтобы с чистой совестью смотреть в глаза собственному отражению, Рашу и всему остальному миру тоже. Я совершила много зла, и исправить это уже невозможно. Однако если я сделаю что-то по-настоящему важное и хорошее… Может быть, тогда мне поверят, что я никому никогда не хотела причинить боль?

– Мышка! – закричала я, и эхо моего голоса разлетелось по всему лимбу, привлекая ко мне внимание остальных Хранителей. Паршиво, конечно, но докричаться до нюхача сейчас было важнее.

– Потом на меня пообижаешься, – пообещала я, когда огромная птица всё же вернулась. – А теперь пусти. Это не игра. Нам нужно найти того, кто это делает. Понимаешь? Очень нужно.

Конечно же Мышка понимал. А как иначе? По большому счёту он был частью меня, поэтому не стал выпендриваться, спустился ниже, ловя огромными крыльями потоки воздуха и распахнул своё сознание мне навстречу. Мир перевернулся, задрожал – и я стремительно полетела на север. Туда, где зародилась чёрная воронка и где омерзительно воняло мертвечиной. Полетела исполнять долг Хранителя, очищать лимб от скверны.

Вот оно, преимущество Хранителя. Можно не бояться, что я заблужусь в лимбе и не смогу найти дорогу домой, не считать время, не бросать себе за спину хлебные крошки. Здесь я могла смело идти (чаще – лететь) как угодно далеко и как угодно долго. Ибо для того, чтобы вернуться в реальность мне всего-то и надо было, что проснуться.

По эту сторону реальности у мира для меня не было границ. Смешно звучит, если вспомнить, что до недавнего времени я без посторонней помощи не могла дальше ворот хутора выбраться… Словами не передать, как меня поначалу бесила моя немобильность! Я в голос выла возле каждой лестницы, возле любого мало-мальски высокого порожка. Думала не выживу – умру. А потом как-то привыкла. У людей есть пословица: «Человек ко всему привыкает». Мой личный опыт доказывает, что с ррхато этот принцип тоже работает. Когда-нибудь я научусь фильтровать воспоминания и стану брать из прошлого не только воспоминания с привкусом полыни, но и что-то более приятное, а пока…